Хозяин после этой истории предложил мне не показываться ему на глаза.

Приключение с Христом заинтересовало полицию. Она учинила тщательный допрос хозяину, который, естественно, свалил всю вину на меня. Дело принимало такой оборот, что мне нужно было срочно смываться. Товарищ вручил мне новый паспорт, и я на пароходе срочно отчалил от берегов гостеприимной Костромы. А спустя сутки уже причаливал к нижегородской пристани!

Опять в Крыму

В Нижнем мне удалось получить работу. Здесь мне тоже подвезло: мне поручили поставить два вентилятора в кафедральном соборе. На этом богоугодном деле я заработал тридцать рублей. Теперь предо мной открывались весьма широкие перспективы: за тридцать рублей я могу уехать очень далеко. Однако толканье без систематической партийной работы начало меня тяготить. Силы и время растрачивались в поисках грошовых заработков и угла, где можно было хотя бы на время приютиться.

Решил вернуться опять в Крым, и, связавшись с организацией, пробраться в какой-либо рабочий центр или на завод, где личность моя ещё не намозолила глаз полиции и жандармам.

В крымском комитете люди были все новые; из старых встретил только Сергея, каким-то образом уцелевшего от разгрома. Сергей был одним из видных меньшевиков и вёл исключительно пропагандистскую работу. В Керчи в одном из организованных мной кружков он читал рефераты на свой меньшевистский лад. Старый крымский комитет, севший в тюрьму после разгрома, почти целиком погиб в связи с побегом-«вязкой» из симферопольской тюрьмы в начале 1908 г. В старом крымском комитете был один рабочий большевик Степан, который был повешен после побега.

В новом крымском комитете большевиков уже не было; меня встретили там без особой радости:

— В Крыму вам, товарищ Пётр, едва ли удастся удержаться — вам необходимо перекочевать туда, где вас меньше знают.

— Вы правы, но я всё же попробую увязаться с каким-либо заводом; если мне это не удастся, тогда я перекочую.

Сергей, по-видимому, информировал членов комитета о моей фигуре, и комитет попробовал от меня избавиться. Я пока решил им этого удовольствия не доставлять. В Севастополь я ехать не решился — слишком уже жёсткий там был контроль охранки и полиции; решил побывать в районе Мелитополя и попытаться втиснуться на один из заводов, производящих сельскохозяйственные орудия.

В Симферополе я решил зайти к своему старому хозяину Шахвердову, владельцу электрической станции. Идя на работу на эту станцию, я и был осенью 1907 года арестован. Во время моего ареста я не указал ни моей квартиры, ни места моей работы и не сказал фамилии, под которой я в Симферополе проживал. Таким образом Шахвердов ничего не знал о моём аресте и недоумевал, куда я мог деться. У него осталась и моя паспортная бессрочная книжка, по которой я тогда жил. Моё появление для Шахвердова оказалось таким же неожиданным, как и исчезновение.

— Да ты жив?

— Как видите, жив.

— А мы ломали всё время голову, куда бы ты мог деться. Я несколько раз хотел паспорт в полицию отнести, да всё думаю, авось, придёт, а потом и забыл об этом; так паспорт и лежит у меня. Где был-то?

— Болел.

— Болел? Вон что…. Что-то уж больно долго болел-то, — протянул он недоверчиво. — Что, опять работать у меня будешь?

— Что же, можно и у вас работать, только бы в отъезд куда-нибудь?

— Что так, а здесь разве не нравится?

— Нет, отдохнуть хочется после болезни.

— Можно и в отъезд. Из Большого Токмака требование поступило — небольшую станцию поставить и кино. Работы месяца на три будет.

— Там, кажется завод есть?

— Есть завод Фукса, сельскохозяйственные машины делает.

Я принял предложение Шахвердова. Крымский комитет ещё не успел наладить с Большим Токмаком связи, порванной во время разгрома партийной организации. В то время мелитопольская организация и ближайшие заводы держали связь с крымской организацией, хотя в крымский союз и не входили.

Комитет поручил мне связаться с заводом.

Явку я получил в мелитопольскую организацию. Большой Токмак представлял собой большое местечко, наполовину заселённое немецкими колонистами. В местечке был завод сельскохозяйственных орудий, принадлежавший немцу Фуксу; рабочих на нём человек около двухсот. Была паровая мельница, где работало шесть рабочих. На этой мельнице мне и предстояло поставить электрическую станцию и тут же оборудовать кино.

Хозяин мельницы был человек, пускавшийся на всякие аферы, лишь бы зашибить копейку. На мельнице он прогорел, она ему почти не давала дохода, прогорел и на бане; теперь решил организовать кино и на нём зашибить деньгу. Моя специальная работа отнимала у меня только дневное время. Вечера же я полностью посвятил партийной работе на заводе.

Партийный актив завода потерпел значительную трёпку и за два с половиной года значительно поредел и изменился в своём составе. Большинство старых партийцев было изъято жандармами и полицией. Остались единицы из молодёжи, которая ещё своей активности выявить не успела. Партийная группа состояла человек из семи и, находясь под постоянной угрозой провала, активности не проявляла. Была и профсоюзная группа человек из двадцати; во главе этой группы стояли партийцы. Вся профсоюзная работа была сосредоточена вокруг страховой кассы. Другой работы не велось. В профсоюзной группе преобладала молодёжь. После поражения революции пятого года старики-рабочие отошли не только от политической, но и от профсоюзной работы и замкнулись в скорлупу своих домашних забот. Рабочие, входящие в партийную группу, все считали себя меньшевиками. О большевиках они слышали, но в чём выражается отличие их от меньшевиков — не знали.

Завод Фукса в 1906 г. имел крепкую социал-демократическую организацию, состоящую исключительно из рабочих, и крепкое профессиональное ядро. Завод первым откликнулся на наш призыв о помощи, когда мы проводили стачку керченского землечерпательного каравана. Завод прислал к нам своего делегата, который привёз нам от рабочих завода привет и пятьсот рублей денег. Это сильно укрепило моральное состояние бастующих.

Отсутствие активной партийной работы отражалось и на профессиональной работе. Профсоюзная работа даже в узких экономических рамках не развёртывалась, как бы застыла и не двигалась.

Увязав партийную группу с мелитопольской организацией, мы взялись за расширение партийной работы на заводе. Я поставил перед партийной группой задачу политизации профсоюзной работы: ведение профсоюзной работы как среди членов профсоюзной группы, так и среди рабочих, не членов профсоюза, на основе всей программы нашей партии; организацию профсоюзных кружков, в основе работы которых стояли бы политические вопросы.

Против такой установки партийная группа не только не возражала, но считала, что вовлечение профсоюзников в политическую работу не только активизирует профсоюзную группу, но и встряхнёт притихших рабочих, стоящих в стороне от всякого движения. Ни один из партийцев не поставил вопроса, что такая работа выходит за пределы профессиональной борьбы. Ни у кого не явилось сомнения в том, что нужно вовлечь профсоюзы в политическую борьбу. Из этого я заключил, что меньшевизм группы является только оболочкой, которая спадёт, когда к ней как следует прикоснёшься.

Профсоюзный актив состоял главным образом из молодёжи и охотно принимал участие в организации профсоюзных кружков. В основу нашей работы мы поставили участие в организации профсоюзных кружков и вопрос о значении 1 мая. Хотя до мая оставалось ещё больше двух месяцев, эту тему мы всё же решили проработать, потому что на этом вопросе нам было легче развернуть работу, подводя кружки через этот вопрос к программе. Пропагандистов у нас не было, и мы справлялись собственными силами. Программу партии и ещё кое-какую литературу нам прислали из Мелитополя. Как мы ни старались не быть на виду, наша работа всё же привлекла внимание полиции. Двоих профсоюзников допрашивал какой-то полицейский чин:

— Вы что это там за собрания устраиваете?