Дальнейшую работу я решил разворачивать так, чтобы быть самому как можно больше в тени и не навлечь на себя преждевременного внимании жандармов или полиции. С разрешения комитета я ввёл часть молодёжи в один из партийных кружков.

Это сильно окрылило их. Они облекали своё участие в кружках преувеличенной до наивности конспирацией, с гордостью считая себя участниками тайной революционной партии, которая ведёт борьбу, шутка сказать, с царём, его правительством и со всеми его сторонниками. Головы у ребят шли кругом.

Перед нами стоял вопрос, как вовлечь в нашу работу молодёжь с других судов.

— Надо их собрать после работы на берегу и с ними переговорить, — предложил Данила.

— Ну и дурак, — отозвался Андрей.

— Ты что же, умник, других-то дураками считаешь, — обидчиво огрызнулся Данила.

— Не «других», а тебя только. Дурак и есть: собери всех, а они тебя сегодня же и разнесут по всему городу.

— Правда, нельзя так, — поддержал я Андрея. — Попасть в лапы жандармам всегда успеем, поэтому не нужно спешить; надо втягивать постепенно, поодиночке. Выбирая не болтливых, а устойчивых, сколотим крепкий кружок, а там дальше…

— Вот правильно: не спешить, но покрепче. Нам надо на каждом судне своего человека завести и через них вовлекать в наше дело и остальную молодёжь с судов. — Андрей незаметно для себя увлекался, как будто это дело было у него давно своим, близким…

Ребята взяли на себя задачу агитации среди молодёжи и вербовки с других судов, решили создать из них особый кружок. Ответственным организатором кружка поставили Андрея. Со мной новичков решили не связывать.

— Ты, друг, сиди в уголочке да показывай как, а остальное мы сами сделаем, — сказал с крепкой убеждённостью Данила. — Эх-х! Давнём старичков.

Так завязывался маленький узелок большой политической работы.

Выборы в думу. Визит к Бескаравайному. Массовка

В это время керченская демократия переживала чрезвычайный подъем и деловитую напряжённость — готовилась к выборам в первую Государственную думу. Злобой дня и предметом шумных дискуссий в партийной организации была идея блока меньшевиков с кадетами.

Нужно было избрать выборщиков, которые на всекрымском съезде должны были выбрать депутатов в первую Государственную думу.

В рабочую курию, имеющую право выбирать в думу, входила небольшая часть рабочих с каравана; в число выборщиков входил и Беспалов. Я вторично решил втянуть старика в политический разговор.

— Ну, батько, ты ведь в курию входишь. За кого голосовать будешь?

Беспалов внимательно посмотрел на меня поверх очков.

— Любопытен ты больно. Может скажешь, за кого голосовать?

Тон ответа был недружелюбный и злой.

Беспалов несомненно давно зная, за кого он будет голосовать, и видно было, что об этом с ним уже много говорено и по-видимому с нажимом. Поэтому он с такой нервностью и отвечал на мои вопросы. Я решил больше к нему не приставать, а проверить через Андрея, куда гнёт старик.

На партийном собрании вопрос о блоке с кадетами вызвал бурные прения. Комитет со стороны значительной группы партийцев вызвал сильную оппозицию.

— По изданному царским правительством в декабре 1905 г. избирательному закону, для обеспечения думского большинства за имущими классами населения избиратели делились на курии, причём избирательные права рабочей курии в сравнении с остальными были крайне ограничены. Право голоса имели только имевшие возраст не менее 25 лет и проработавшие не менее 6 месяцев на данном предприятии. А выборы были трёхстепенные, т. е. сначала выбирали уполномоченных, потом выборщиков и после этого уже депутата. Я оппозицию поддержал и заявил, что согласно решению партийной конференций о бойкоте думы в выборах участвовать не буду. Моё заявление вызвало со стороны комитета сильные нападки. Меня обвинили, что я вношу своим поведением дезорганизацию.

Выборы проходили с подъёмом. Молодёжь носилась по городу со описками и листовками. Меньшевистско-кадетский блок с шумом побеждал. Кандидат черносотенцев скандально провалился. Керченская демократия ликовала.

Ребята не могли установить, за кого голосовал Беспалов, но получили сведения, что часть рабочих каравана голосовала вместе с портовым и судовым начальством за кандидата черносотенцев. Это обстоятельство удручало молодёжь. Андрей решил поговорить с отцом по душам. Я посоветовал Андрею и ребятам не дразнить стариков, а оставить их в покое.

О думе и её знамении, как отдушины недовольства народных масс, мы говорили много. Характеристика думы как учреждения буржуазного была понятна молодёжи и крепко утверждала в них скептическое к ней отношение.

Во время предвыборной кампании я забрался на собрание черносотенцев, происходившее в их клубе. Их главарь Бескаравайный делал предвыборный доклад. Докладчиком он оказался бесталанным; он неуклюже угощал своих слушателей такими глупостями, как то, что «блок жидов и революционеров раздаёт рабочим манжеты и крахмальные воротнички, привлекая их этим на свою сторону».

Я не выдержал нелепости докладчика и, забравшись на самую заднюю скамью, начал его изобличать. Меня быстро взяли в кулаки и, перебрасывая над головами, как мешок, вынесли к выходу и кинули прямо на руки околоточному надзирателю, который милостиво принял меня в свои объятия — «чего тут тебя черти занесли?» — и, дав мне по затылку, вышиб меня за дверь. Помяли меня основательно: наставили на лице синяков, а из носа пустили кровь. В таком жалком состоянии я потащился домой. Дома меня встретил Василий.

— Батя мой, да кто же это тебя так разделал?

— Был на предвыборном собрании.

— Где?

— У Бескаравайного.

— Эк куда тебя дёрнуло! Да ты ведь бойкотируешь.

— Полюбопытствовал.

Хотя мой визит к Бескаравайному и закончился для меня печально, я всё же был доволен, что потревожил улей черносотенцев, а также убедился, что рабочих на собрании было весьма немного.

Так, отказываясь принимать участие в выборной кампании, я помимо своей воли пережил чрезвычайно активный и красочный момент этой самой кампании и долго носил её следы под своими глазами.

В апреле комитет решил устроить предмайскую массовку с привлечением наибольшего числа рабочих каравана. Я поручил Андрею и Даниле мобилизовать для привлечения на массовку рабочих весь наш кружок. Ребята постарались на совесть; на массовку пришло свыше ста человек из каравана. Заставы, цепи дружинников, таинственные пароли — всё это производило сильное впечатление на рабочих. На массовку проникли и эсеры, с которыми всегда происходили жестокие схватки. Керченские эсеры теоретически подкованы были не весьма крепко, и социал-демократы их всегда крепко били. Поэтому эсеры всегда старались сосредоточить центр споров на вопросах террора, где вести спор им было легче. Однако они массовкой овладеть не могли и стушевались. Массовка длилась долго, детально выяснила, почему и как нужно праздновать первое мая, почему самодержавие и капиталисты враждебно относятся к празднованию рабочими первого мая и т. д.

Массовка кончилась под утро. С массовки шли все вместе. Полиция знала, что происходит массовка, но двинуться в степь не решалась; дружины, о которой полиция также была осведомлена, полиция очень боялась, весьма преувеличивая её боевое значение. Поэтому она решила дожидаться возвращения участников массовки на окраине города и там и арестовать. Но наши разведчики провели всех кружными путями через горы к противоположному концу города. Свыше трёхсот участников массовки с шумом и песнями спустились с горы на центральную улицу города. Постовые полицейские тревожно свистели, обманутая засада полицейских бегом неслась к месту демонстрации, но никого не нашла: сеть тёмных переулков поглотила демонстрантов, и все благополучно разошлись по домам.

Массовка произвела на рабочих, особенно на молодёжь, огромное впечатление. Политические вопросы стали постоянной темой разговоров молодёжи. Старики, хотя молчали, но относились к этим разговорам терпимо — массовка помяла их консервативное упорство. Опоры о терроре носили особенно страстный характер; романтика террористической борьбы казалась молодёжи весьма заманчивай, красивой, увлекательной…