Андрей поставил передо мной вопрос о необходимости освещения вопроса о терроре на кружке. Он весьма боялся, что этот опасный вопрос может внести разлад в кружок и сорвать нашу работу. После длинной и подробной беседы с кружком о значении массовой пролетарской борьбы и о значении индивидуального террора с приведением ярких примеров массовых вооружённых восстаний матросов и восстания в Москве молодёжь стала спокойнее относиться к этой острой теме. Мои указания на колоссальнейшее значение подготовки массового рабочего движения, как грозной побеждающей силы, были убедительны и заставляли молодёжь, уходя от героической романтики, становиться на путь классовой борьбы.

Молодёжь переключалась весьма быстро от обывательской жизни на политические рельсы. Жажда борьбы заражала её лихорадкой нетерпеливости. Ей казалось, что мы слишком медленно движем дело великого наступления. Побеседовав с активом кружка, мы решили вести с ним регулярную воспитательную работу. В это время, скрываясь от ареста, приехал в Керчь один из членов крымского комитета — «Сергей» — красивый мужчина с чёрной пушистой бородой и «хороший теоретик», как его отрекомендовали в комитете.

Он взялся вести занятия с кружком. Говорил он весьма складно и увлекательно, даже такой сухой предмет, как аграрный вопрос, он излагал красноречиво и увлекал внимание молодёжи.

Когда я спрашивал молодёжь, нравится ли им доклад, они восторженно говорили:

— Прямо как в рот кладёт. А вот спроси — хоть убей, ничего не помню…

Однако запоминали кое-что, но всё же вопроса не усваивали.

— Говорит хорошо, а никак не поймёшь: нужно землю мужикам отбирать у помещиков или не нужно, выгодно это рабочим или не выгодно, почему нужно, землю отдавать муниципалитетам, а не мужикам?

Необходимо было на эти вопросы дать ясные ответы, и я взял на себя обязанность комментатора меньшевистской аграрной программы.

Необходимо землю у помещиков отобрать и передать малоземельному и безземельному крестьянству. Нужно выжить помещиков из их гнёзд, а если не удастся — жечь эти гнёзда. В случае победы революции рабочий класс должен закрепить землю за крестьянами.

— Значит, муниципалитетам землю отдавать не надо?

— Понятно, не надо. Это значит отдать землю земским заправилам и мужика оставить с носом.

Мои «разъяснения» были понятны и удовлетворяли молодёжь; всё же они недоумённо спрашивали:

— Как будто вы разно толкуете о земле. Почему так?

— Разно и есть: мы земельные-то дела немного иначе толкуем, по-большевистски; меньшевики хотят по-мирному, без большой ссоры и землю и рабочие интересы уважить, а большевики говорят, что драться надо до корня, чтобы рабочие и мужицкие низы в накладе не остались.

— Ты, значит, с докладчиком-то не в согласии?..

— Само собой. Да только ничего, вы слушайте его, а разбираться в его речах мы сами будем.

Так и повелось: «Сергей» говорил, а молодёжь слушала; потом мы занимались разбором слышанного, внося в доклад свои коррективы. Связь наша с судами настолько окрепла, что можно было думать об активизации работы кружка.

Я решил поставить перед молодёжью вопрос о конкретной разработке плана борьбы за сокращение рабочего дня. Задача была довольно трудная: все были убеждены, что едва ли удастся поднять рабочих на стачку — дело незнакомое; и потом одна молодёжь вопроса ещё не решает, надо сдвинуть стариков. Я тоже считал, что дело со стачкой не выйдет, что нужна для этого усиленная работа.

Я предложил попробовать сократить рабочий день явочным порядком, без забастовки. Сначала не поняли такой постановки, потом стали обдумывать; получалось, что, пожалуй, можно будет попробовать. Мы с Андреем взялись этот план продумать и разработать, а остальным поручили начать усиленную агитацию за сокращение рабочего дня. О повышении заработной платы решили пока вопроса не выдвигать.

Мы с Андреем детально разработаем план, который сводился в основном к следующему: рабочие землечерпательного каравана явочным порядком сокращают рабочий день с одиннадцати с половиной часов до девяти. Явочный порядок заключается в следующем: в особо назначенный день рабочие каравана выходят на работу не в шесть, а в семь часов утра, полчаса обедают и уходят с работы вместо пяти с половиной часов вечера в четыре с половиной. Как только рабочие будут подготовлены, мы сможем назначить день выполнения нашего плана. Накануне этого дня перед концом работ на всех бортах, на всех трубах судов крупными буквами мелом будет написано, в котором часу на следующий день выходить на работу и уходить с неё. Для руководства этой кампанией выбрали комитет с центром на «Викторе Шуйском», где я работал; ответственным организатором кампании или председателем комитета был назначен Андрей. Я же решил оставаться в тени. «Виктор Шуйский» с этого момента стал центром начинающегося в караване рабочего движении.

Когда я доложил комитету о моём плане проведения кампании за сокращение рабочего дня, это вызвало протест всего комитета, который заявил, что нужно ограничиться кружковой воспитательной работой и от активной деятельности отказаться. Я заявил комитету, что эту кампанию я всё равно проведу, даст или не даст на это согласие комитет, что тактика организованных боевых выступлений даст большие политические результаты, чем одно кружковое воспитание. В виду моего категорического заявления комитет принуждён был согласиться с моим планом и разрешил начинать кампанию.

Молодёжь стала действовать довольно решительно и открыто агитировала за уменьшение рабочего дня. Администрация, привыкшая к тихому благополучию, не учуяла опасности и мало обращала внимания на «болтливость» молодёжи.

Работа в гарнизоне «Молодая Гвардия». Налёт на типографию. Бомбы

На керченском гарнизоне не отразились революционные потрясения, происходившие во флоте и в армии; начальство благодушествовало, солдаты не особенно изнурялись службой, и жизнь текла относительно спокойно. Особо от городского гарнизона находился гарнизон крепости. Крепость уже давно потеряла боевое значение, а гарнизон в ней всё же был. Старушка безопасно скалила на море дряхлые зубы устарелой артиллерии, а командир крепости благодушно разгуливал по заросшим валам в расстёгнутом мундире. При таком положении нетрудно было установить связи с солдатами. Благодаря отсутствию военных работников расширенную работу развернуть не удалось, и пришлось ограничиться небольшими группами. В казармы ходить не приходилось — солдаты обычно сходились вечером на «Митридате», где мы вели политические беседы, не намечая пока никаких больших задач. В крепости пришлось побывать. Работа там оказалась сложнее: крепость находилась под наблюдением крепостных жандармов, отлучки из крепости разрешались только днём, и потому беседы приходилось вести в самой крепости.

В помощь мне для постоянной связи с гарнизоном были даны три девушки-школьницы лет по пятнадцати. Эта тройка работала под кличкой «Молодая гвардия» и оказала огромную пользу в военной работе, будучи связью надёжной и подвижной — слишком молодые, чтобы их заподозрить в серьёзных делах, они без задержки проникали во все казармы, снабжая солдат литературой и прокламациями, передавая им партийные указания и собирая информацию о ходе работы среди солдат и о их настроениях. «Молодая гвардия» была рабочим аппаратом проводимой мной в гарнизоне политической работы. Две сестры — Аня и Бела Розенберг — и третья, к сожалению, фамилию забыл, всегда ходили «тройкой» и были активнейшими из учащейся молодёжи. Работа в гарнизоне значительно облегчила позднее развернувшуюся борьбу рабочих за свои требования.

Одним из больших недостатков работы керченской организации было отсутствие хорошо оборудованной типографии. Шрифта немного было, был и печатный станок, но весьма плохого качества, вследствие чего приходилось прибегать к помощи гектографа. Необходимо было во что бы то ни стало улучшить нашу типографию. Поговорили с «техниками» и решили сделать налёт на одну из керченских типографий. Облюбовали шрифт и «бастонку» и в одну из тёмных ночей успешно проделали сию операцию: получили около восьми пудов шрифта и «бастонку».