— Ришар Эрмантье, — пробормотал он.

Кто мог ему ответить? Он был один, совсем один. И снова он потрогал это холодное, цилиндрической формы тело, похожее на ствол дерева. По мере того как руки его поднимались вверх, он начинал понимать, что это столб. Указательный столб? Нет. Вместо таблички наверху был шар. Большущий шар размером с голову, однако то, чего касались его пальцы, было вовсе не лицом… То был замок. Рот на замке! Они все предусмотрели. Замок! Беззвучный смех сотрясал его грудь, шатаясь, он сделал несколько шагов. Голова его шла кругом. Он вытер подбородок тыльной стороной ладони, затем, чувствуя, что, того и гляди, упадет, вернулся к ледяной колонне и прислонился к ней. Она была гораздо толще, чем обычный столб. Пожалуй, это что-то вроде качелей, которые ему случалось видеть в парках. А может, это и есть качели! Раз эта дорога была ненастоящей дорогой! Границу какого мира обозначали эти фальшивые качели? Лицо его горело, правая щека онемела, но он чувствовал себя в силах продолжать путь. Прежде чем отпустить железную колонну, он задумался: а не повернул ли он в другую сторону, правильное ли направление выбрал, но потом решил, что правильного пути вообще больше нет. Главное — идти, шагать до самой смерти. Он оторвался от точки опоры. Запах сосны исчез, или, вернее, его перебил вкус крови, наполнившей рот. Посвежело. Это был самый глухой, самый нечеловеческий час ночи. Дорога шла вниз, и ощущение свежести усиливалось. Он вдруг чихнул, и вокруг загудело эхо, покатилось куда-то, словно в глубоком подземелье. Эрмантье откашлялся, ему вторил тихий хор хриплых голосов — десять или двадцать, — которые долго не смолкали.

— Есть кто-нибудь? — крикнул Эрмантье.

Вопрос тут же подхватили со всех сторон какие-то замогильные голоса, теперь в нем слышалась угроза, и он катился куда-то в нескончаемую тьму.

«Я, видно, здорово расшибся», — подумал Эрмантье. Затаив дыхание, он шагнул навстречу голосам в непроницаемую промозглую тишину подземелья. Вскоре, однако, ему снова пришлось глубоко втянуть в себя воздух, и тьма в ответ вторила его дыханию. Казалось, невидимая, горестная процессия сопровождает его тяжким стоном. Лабиринт был наполнен чьим-то скорбным присутствием, кто-то молча с трудом волочил ноги в кромешной тьме. Эрмантье задел плечом окаймлявшую дорогу ограду. Она была скользкой и липкой от влаги. И казалась бесконечной. Но потом все-таки кончилась. Сопровождавший Эрмантье шум толпы тут же смолк. Он снова остался один. Какое испытание ожидает его теперь? Он коснулся земли. Перед ним по-прежнему расстилалась чуть влажная от легкого тумана дорога. До тех пор пока она бежит у него под ногами, он, несмотря ни на что, будет упрямо надеяться. Дорога так или иначе куда-нибудь приводит, даже если временами кажется неверной. К тому же эта была хорошей, гладкой, словно кожа, и мягкой под ногами, Но, значит, по краям ее не было ни жилья, ни людей? Или при его приближении они обращались в бегство? Нет. Скорее всего, пока еще все спят. А то, что он ощущал и слышал, было сновидением тех, кто покоится в глубине больших кроватей на фермах в низинах. И скоро он непременно доберется до какого-нибудь селения с дверьми и окнами, вытянувшегося вдоль той же дороги, до которого будет рукой подать. Он шел по обочине, и мысль его постепенно угасала. Он был похож на загнанную, измученную скотину, которая спит на ходу. Возможно, он спал уже очень давно и по своей вине пропустил деревню. Да и вообще он сам во всем виноват. И теперь несет жестокую кару. Взять хотя бы эту страшную дорогу. Дорогу со всеми ее изгибами, оградами, а может, и зеркалами — словом, со всякого рода ловушками. Дорогу по замкнутому кругу! Дорогу-тупик! И тут вдруг он услыхал звук, который заставил его очнуться. Мяукнула кошка. Ошибки быть не могло. На этот раз он был уверен. Кошка мяукнула еще раз, теперь уже где-то совсем рядом. Кошка. Стена. Сад. Дом. Он добрался. Наконец-то!

Вытянув руки вперед, он осторожно приблизился. Пальцы его наткнулись на стену. Самую настоящую стену, у которой был верх. Оставалось только идти вдоль стены, и Эрмантье торопливо пошел вдоль нее. Стена кончилась, но за ней было что-то еще… Железная ограда! У него зародилось страшное подозрение. Он вернулся к исходной точке. Кошка, которая мяукала, чтобы обратить на себя его внимание, да это же Рита. А он был настолько глуп, что боялся яда! Он-то вообразил, что, совершив побег, разомкнет круг! У него вырвался стон. Столько стараний, и все напрасно. Напрасно? А может, и нет. Он еще успеет дойти до берега, добраться до воды. Он может спастись, воспользовавшись последними мгновениями ночи. Перейдя через дорогу, он стал искать откос на противоположной стороне, по нему легко будет взобраться. Но вместо травы и влажной от росы земли руки его нащупали железные прутья, бесконечный ряд железных прутьев. И с этой стороны тоже была ограда. Теперь он уже не знал, где находится — снаружи или внутри, на свободе или в неволе. Он был похож на крысу, которая почуяла вокруг себя тонкую решетку западни, но еще не понимает, что ловушка захлопнулась сзади. Он миновал решетку ограды, не зная толком, какое направление выбрать. За решеткой начиналась стена, а сразу после стены — опять решетка. Стена. Решетка. Стена. Решетка. Как в тюрьме. Он с воплем бросился бежать.

Раздался резкий автомобильный гудок. Взвизгнули шины. Захлопали дверцы. Он лежал ничком на земле в полузабытьи. Его приподняли, и он сделал усилие, пытаясь вырваться. Нет. Только не «бьюик»! Нет. С него довольно! Его уложили на заднем сиденье. Откуда-то доносились голоса людей, но казались такими далекими, что он был не в силах понять, о чем они говорят. Но вот машина тронулась. И тут Эрмантье решил не сопротивляться. «Пускай увозят меня. Пускай увезут далеко, как можно дальше». Он не знал, как все это случилось и не грозит ли ему смертельная опасность, главное, что в тот момент, когда все, казалось, было потеряно, произошло чудо. Ловушка приоткрылась.

Он поднес руку к подбородку, где тихонько сочилась кровь. Затем дал себе волю и впал в приятное беспамятство. Но тело его не переставало ощущать толчки машины, тихо радуясь этому каждой косточкой, каждым мускулом. Когда машина остановилась, он спал глубоким сном.

Стараясь не шуметь, Эрмантье оделся, все время придерживая рукой стул, на котором висела его одежда и который то и дело качался на своих слегка неровных ножках. Затем осторожно опустился на кровать, чтобы, не дай Бог, не скрипнули железные пружины, сунул ноги под простыню и до самого подбородка натянул одеяло. Если будет обход, подумают, что он спит. Но обходов, как правило, не бывает. Сосед справа все время жаловался, говорил что-то очень быстро хриплым голосом, ворочался, задевая кулаком или локтем тонкую перегородку. Сосед слева тихонько нашептывал нескончаемую молитву. Возможно, он молился ночи напролет. Каждые четверть часа раздавался бой часов. Сначала слышался глухой стук, приходил в движение скрипучий механизм, зато сам удар звучал необычайно чисто, торжественно и грустно, в нем таились нежность и печальное умиротворение. Неподвижно лежа под одеялом, Эрмантье отсчитывал каждые четверть часа. То место, куда делали уколы, болело. Ему нестерпимо хотелось почесаться, но он знал, что шевелиться не следует. Впрочем, в его интересах было отдохнуть хорошенько, он попробовал полностью расслабить мышцы, ни о чем не думать, отбросить всякое беспокойство. В час он встанет. Долгие бдения стали ему привычны. Он научился быть терпеливым…

Он подождал, пока снова воцарится неподвижная, похожая на стоячую воду тишина, едва потревоженная боем часов. Потом потихоньку выпрямился, откинул одеяло и встал. Шум его шагов по линолеуму напоминал шорох отклеивающейся бумаги. Миллиметр за миллиметром он открыл дверь, прислушался. Коридор наверняка освещался каким-нибудь ночником, но кому придет в голову заглядывать в этот коридор в столь поздний час? Он вышел. Ну вот! Дело сделано. Его могли увидеть. Однако никто не подошел. Момент был выбран удачный. Два дня назад он по ошибке вышел рано, слишком рано. Бросился, можно сказать, зверю в пасть. На этот раз, он чувствовал, ему сопутствовала удача. Его так легко не поймать!