– Мне нужно найти дорогу, по ней я выйду к городу, а уж там потеряться легче лёгкого, – успокаивала себя вслух Нежина, утирая пот со лба.

Беглянка упрямо двигалась вперёд, поминутно останавливаясь и отдуваясь. Она то злорадно ухмылялась, представляя вытянувшееся от негодования лицо мадам, то испуганно вздрагивала, слыша непонятный шорох. А солнце тем временем шагало вместе с ней: ещё недавно оно било в глаза, потом рассматривало затылок, теперь печально глядело вслед. Среди мёртвой тишины раздавалось лишь непрерывное и монотонное урчание желудка девушки: она с тоской вспоминала, что не удосужилась подготовиться к побегу, а её рот с самого утра не знал ни крошки, ни капельки, ни кусочка хлеба, ни глотка воды. Но вокруг по-прежнему ни души, ни следа жилья. Наконец Нежина отчаялась так, что неумело принялась молиться, придумывая то, что она отдаст ради спасения, на ходу. Она молилась так громко, что, будь бы хоть единая возможность докричаться до сущего на небесах, то она бы была её.

Вдруг знакомый запах защекотал нос: дым. Это же дым! Где дым, там и человек, где человек – там жильё, где жильё, там и дорога. Можно попроситься переночевать – вряд ли кто-то откажет усталой и голодной путнице. А утром с новыми силами отправиться на поиски города.

Запах ощущался всё явственней. Вот впереди лошадь, запряжённая в сани, и человек в тёплом плаще с капюшоном, обитым серым мехом. Лицо кучера закрывал тёплый шарф, оставляя видимыми только глаза, да и те прятались под частоколом покрытых инеем ресниц. Возница приподнялся, глядя на странное взмокшее существо с топором в руке. Несколько мгновений Нежина пребывала в нерешимости: ей показалось, что кучер кого-то ждёт, однако безобидный вид лошади, фыркающей и роющей копытом снег, побудил девушку на более близкое знакомство.

– Бога ради, не бойтесь, – крикнула Нежина, бросая топор и бросаясь к саням. – Помогите мне! Вы ведь в город едете?

Возница передёрнул вожжами, словно готовясь пустить лошадку рысью, но ответил:

– В город, в город. А тебе-то какое дело? Ты заблудилась никак? Так иди через лес, там приют сиротский, может, и такая толстуха ко двору придётся.

Голос из-под капюшона звучал глухо, но Нежина была рада хотя бы тому, что он человеческий. За весь день она уже отчаялась выйти к людям.

– Да-да, заблудилась, очень замёрзла и устала. Прошу вас, подвезите меня.

Возница подумал с минуту, однако махнул рукавицей:

– Мне тебя не с руки тебя катать-то попусту, не на прогулке чай. Да и лошадке тяжеловато: годы, они ведь зверей не щадят.

И дёрнул поводья. Лошадка напрягла шею, вытянулась, и сани медленно поползли по снегу.

– Постойте, ради Бога, постойте!

Озябшими руками Нежина вцепилась в задок саней.

– Совсем с ума сошла, бродяжка! – возница взмахнул кнутом. – Убери руки, пока не всыпал по первое число!

– Я заплачу, постойте. Я заплачу, – торопливо проговорила Нежина. Кнут едва коснулся её рук: тыльную сторону ладоней будто обожгло кипятком.

– Да у тебя в кармане, поди, вошь на аркане, а в другом блоха на цепи, – насмешливо, однако с интересом протянул возница. – Что ты дать-то можешь?

– Подождите! – Нежина торопливо расстегнула тулуп, чтобы засунуть руку в тёплую пазуху. Пальцы немедленно свело, так что она едва смогла снять с шеи маленький золотой крестик на тонкой витой цепочке – единственную память о матери. – Вот возьмите! Только довезите до города, прошу вас!

– Ну что ж, – возница неторопливо взял крестик, повертел его и небрежно сунул в карман. – Негусто, но как не помочь бедняжке, Бог-то не Тимошка, видит немножко, может, и мне моя доброта зачтётся. Полезай в сани, дочка. Холод-то какой, даром, что солнце как летом.

Нежина перегнулась через низкий бортик, но силы окончательно оставили её, и девушка кулем рухнула в снег.

– Тпру, – возница спрыгнул с саней и бесцеремонно, но с лёгкостью закинул крупное тело на дрожки. – А жирку-то нагуляла, чисто свинья. Нелегко твоему кавалеру приходится, да? Такие телеса промять – это ж двое не осилят. На вот, прикройся.

Незнакомец накинул сверху на девушку ещё один тулуп и встряхнул вожжи. Серая, в яблоках, лошадь медленно побрела по рыхлому снегу. В сгустившейся тьме Нежина не могла разобрать черты лица, скрытого от мороза капюшоном, но ей было уже всё равно, только бы поскорее убраться из этого места.

Лошадь погнала. Незнакомец ловко правил, изредка что-то спрашивая у несчастной девушки.

– Зачем тебе в город, дочка? Родители, что ль, там?

Боясь разозлить возницу, девушка с неохотой отвечала:

– Нет, родителей давно нет. Я сирота.

– А в городе что ищешь? К кавалеру, небось, собралась?

– Сама не знаю, что ищу. Но знаю только, что там хуже уже не будет. Работать пойду или уеду куда подальше.

Возница хмыкнул. Нежине показалось, что несколько злорадно, однако она так устала и замёрзла, что не могла думать об этом, мечтая лишь о горячем очаге и тёплой постели. Словно почувствовав настроение спутницы, возница небрежно бросил:

– Ладно, дочка, спи. Когда доберёмся до места, я тебя разбужу.

Но Нежина уже не слышала этих слов: она пригрелась под тулупом и крепко задремала, надеясь на лучшее. Нежина была юна и одинока, а юные и одинокие всегда на что-то надеются.

Через час сани подъехали к большому дому, окружённому тьмой. Возница грубо дёрнул изнеможённую девушку за плечо.

– Вставай, дочка, приехали.

Нежина вздрогнула, испуганно глядя на возницу: наконец-то даже она услышала нечто странное в его голосе, следом тотчас всплыла тревога, нараставшая в последние дни.

– Где мы? Куда ты меня привез?

– В гостиницу, куда ж еще? Тут служит моя хорошая знакомая, она тебя приютит. Иди же.

Возница странно хрюкнул, словно едва сдерживая рвущийся наружу смех, и ловко спрыгнул на прочищенную тропинку.

Крепко держась за головки саней, Нежина осторожно спустила одну ногу, потом другую, запуталась в юбках, не удержалась и шлёпнулась в снег.

Возница, укутанный по самые брови, громко расхохотался, глядя на то, как девушка барахтается в сугробе, силясь подняться и падая вновь и вновь. Наконец она поднялась и побрела в дом. Тяжёлая входная дверь оказалась заметена снегом. Из снеговой корки торчала только круглая бронзовая ручка. Ни звонка, ни колокольчика не было видно. Поэтому Нежина робко повернула ручку, открыла дверь и вошла в гостиную Дома-Под-Горой.

– Добрый вечер, дитя моё, – раздался спокойный голос старухи. Она не повернулась на звук хлопнувшей двери и просто сидела, смотря на трескучий огонь камина. – Как долго тебя не было! Где же хворост? Ведь именно за ним тебя посылали, или я не права?

Попавшая в ловушку пленница развернулась, чтобы выбежать вон, но влетела прямо в руки вознице, который стоял прямо в дверном проёме.

– Где нашёл, Барыс? – спросила старуха, по-прежнему безучастно глядя на огонь. Голос старухи был спокоен и холоден, как лесной ручей.

Возница поклонился, скидывая капюшон, обнаживший порочно-красивое лицо. Чёрные волосы оттаяли и витыми кольцами спускались на высокий смуглый лоб. Нежный девичий румянец окрасил кожу щёк, на которую ложились тени от густых ресниц – так они были длинны. Но улыбка по-прежнему непередаваемо изменяла это прекрасное лицо, превращая его в хориную мордочку. Нежину поразило какое-то смутное сходство, сказывавшееся не столько в отдельных чертах, сколько в общем выражении и во всем облике и хозяйки, и её слуги.

– Там, где вы и предполагали, госпожа. Впрочем, ничего нового. Этот поворот им словно мёдом намазан.

Старуха потянулась за палкой.

– Проводи воспитанницу на третий этаж, Барыс.

Девочки, находившиеся в столовой, испуганно сжались. Молодой человек потрогал головку плети за поясом и ещё раз улыбнулся:

– С удовольствием, госпожа.

Нежина бросилась прочь. Она задыхалась от страха и гнева, но мужчина оказался сильнее. Грубые руки схватили девушку за запястья, выламывая, выворачивая их. От боли Нежина вскрикнула, но тотчас же замолчала из-за сильного удара по лицу. Правая рука мадам Гроак схватил девушку за волосы и, как собаку, потащил наверх, на чердак.