Старуха прихромала уже тогда, когда Барыс защёлкнул оковы на щиколотке Нежины. За крепким запахом лавандовых духов слышалась вонь злорадного торжества Барыса. Задыхаясь от страха, девушка увидела, что привязана отполированной до блеска металлической цепью к кольцу, вбитому в пол. На отскобленных до белизны досках пола от входа бежала кровавая дорожка, накапавшая из разбитой губы пленницы. Нежина отползла так далеко от двери, насколько ей позволяла длина цепи.

– Отпустите меня! Так, так нельзя…Я буду жаловаться!

– Смотрите, пташка запела! – расхохотался Барыс. – Да ещё как быстро, я даже сделать ничего не успел!

– Ну уж нет, – старуха подошла ближе. Слова выбирались из её уст, как тараканы. – Ты нарушила правила, дитя, и должна быть наказана. Выше любых прекраснодушных рассуждений в семье всегда ставили реальный результат. И надо признать: это единственно верный подход. Барыс, юбки.

Черноволосый красавец предостерегающе поднял плеть, привычно заломил руки девушке за спиной, не обращая внимания на её ненавидящий взгляд и крики, затем поднял юбки пленнице и связал их узлом над головой. Нежина билась и рычала как раненый зверь, но жёсткие руки прижали тело к полу, не давая сопротивляться. Ярость, неизведанное до этого момента чувство, всколыхнулась в её душе, она неистово рванулся вперёд, крича что-то страшное: так воет волк, попавший в капкан и брошенный стаей, так вопят накопившиеся обиды. Она не могла больше маскировать свою сущность с такой же лёгкостью, как это делала в интернате, потому что под рукой больше не было рупора – Агаты.

– Для первого раза десять палок. Считай, Барыс.

Палка разорвала воздух с глухим свистом, резко опустившись на разом засаднившие ягодицы. Нежина зашипела от боли, извиваясь всем телом.

– Тихо! – прикрикнул слуга. – Раз.

Снова свист и снова боль.

«Ни за что не закричу!»

– Два. Сильнее, госпожа, прошу вас.

Как при первом прикосновении не ощущается разница между очень холодным и очень горячим, так и она с первого взгляда, с первого ощущения не смогла понять, с кем имеет дело. Зато теперь видела более чем ясно, что Барыс находил неподдельное удовольствие в истязании своих жертв как физическом, так и духовном

«Поганый выродок!»

Резкий звук, как щёлканье бича. Не снижая темпа, старуха монотонно пропела, будто читая молитву:

– Блаженны страждущие, дитя мое, ибо их есть царство Божие. Не правда ли, полнее всего чувствуешь жизнь только тогда, когда она начинает ускользать?

Даже голос не сбился. Палка же равномерно взлетала и опускалась.

Девятый удар.

– Хватит, прошу вас, перестаньте!

– Девять.

– Ещё раз, госпожа. Ещё раз! – приговаривал Барыс, с наслаждением вздрагивая каждый раз, когда палка впечатывалась в плотное тело. Его волосы растрпались, а на лице проступило ни с чем не сравнимое, почти звериное наслаждение.

Десятый удар отозвался таким звоном, будто старуха била палкой по чугунному колоколу. Довольный раскрасневшийся Барыс, удовлетворённо улыбаясь, развязал юбки, в которых пленница билась, словно бабочка в коконе. Истошно воя, Нежина отползла в сторону. Слёзы градом лились по её пухлым грязным щекам, капали на трясущуюся, как желе, грудь. Растрёпанные волосы спутались в один грязный ком.

– Ну-ну-ну, все позади, – Барыс присел на корточки и потянулся к пленнице.

Его руки чуть подрагивали, но лицо выглядело насытившимся и расслабленным. У мадам Гроак даже дыхание оставалось ровным, только голос, до сих пор глухой и монотонный, вдруг оживился, стал выразительным и звучным, будто напитался звонкостью чужого крика.

– Блаженны плачущие, дитя моё, ибо они утешатся. Я думаю, что теперь ты точно уверуешь в то, что кровь наследуется, а добродетель приобретается.

Одобрительно кивнув расцветшему от удовольствия Барысу, старуха повернулась, чтобы уйти, но звякнувшая цепь заставила её оглянуться. Из последних сил грязная, зарёванная Нежина бросила к старухе тело, как змея, и вонзила зубы в единственное место, куда смогла дотянуться, – её ногу. Гроак не вскрикнула, не поменялась в лице, просто ударила палкой по искажённому ненавистью лицу и, отступив в сторону, приподняла подол. На тонких костлявых ногах с почти прозрачной старческой кожей кое-где кровоточили ещё свежие укусы поверх старых, давно заживших. Сплошь покрытые рубцами ноги мелькнули лишь на секунды, но девушка, даже ослеплённая болью, смогла хорошо их разглядеть.

– Дитя моё, тебе будет трудно. Ты плохо запоминаешь уроки.

В руках старухи защёлкали челюстями позолоченные ножницы.

– Придержи девку, – бросила старуха черноволосому слуге и склонилась над головой пленницы. Острые концы мерно щёлкали, осыпая золотистыми струями вытертый временем пол. Золотая копна росла. Без своей роскошной гривы Нежина казалась совсем девочкой – маленькой, испуганной и заплаканной.

Закончив, старуха ткнула девушку ногой, заставив опрокинуться на спину, завязала юбку узлом и бережно сложила драгоценные пряди в импровизированный передник.

– От золотых кудрей возродится, – едва разжимая губу, прошептала старуха. Её холодные глаза странно блестели, пока морщинистые руки перебирали драгоценную ношу. Наконец она поднялась, крепко сжимая наполненный передник, теперь выдававшийся вперёд будто живот беременной женщины и, уже почти дойдя до двери, не оборачиваясь, бросила равнодушному помощнику:

– Барыс, девочка остаётся здесь на неделю без еды и воды, ибо только кротость похвальна. А ею пока здесь и не пахнет. Я чую только вонь лжи и порока.

Следующее же утро принесло новые свидетельства опустошений, произведенных минувшим днём. Синяки пышным цветом расцвели на молочно-белой коже, украсили запястья, бёдра и щиколотки. Нежина очнулась совсем слабая и беспомощная, но благодарная за то, что всё ещё жива. Встать девушка смогла только со стоном. Звон цепи сопровождал каждое неловкое движение, причинявшее невыносимые страдания. Мадам Гроак сдержала обещание, оставив избитой пленнице лишь ржавое ведро для оправления нужды. На третий день без воды под душной крышей запах из ведра уже не казался таким противным. Хорошо, что на дворе стояло не жаркое лето, иначе Нежине точно пришлось бы пить собственную мочу.

Ночью дверь на чердак воровато скрипнула, открывшись. Нежина приподняла тяжёлую голову с пола, в горле так пересохло, что она лишь что-то прошипела и попыталась улыбнуться, после этой попытки разбитые губы опять треснули. На чердак, осторожно ступая и боязливо прислушиваясь, вошла девчонка, лежавшая на кровати по соседству.

– Только тихо, – шепнула она, босиком ступая по ледяному полу. – Не двигайся, иначе загремит цепь. Я принесла немного воды. Правда, это растаявший снег в стакане из-под зубных щеток, но это лучше, чем ничего, правда?

Вода казалась восхитительной, но закончилась быстрее, чем Нежина успела почувствовать привкус пыли и железной крыши, с которой её собрали.

– Кажется, кто-то идёт. Я приду ещё, но не завтра. Придётся потерпеть.

Девочка, как привидение, выскользнула из комнаты до того, как Нежина успела произнести слова благодарности. Мелькнула быстрая тень, и снова тишина и темнота, как будто ничего и не было.

Они увиделись раньше, уже утром следующего дня, когда Барыс за волосы притащил девчонку к рядом стоящей кушетке, которую предусмотрительно принёс за час до этого. Дитя №6 упала рядом с койкой, её волосы растрепались, а миловидное лицо пересекала широкая кровавая полоса. Во всей фигуре угадывалось нервное напряжение, опасно приближающееся к настоящему ужасу.

Старуха вошла следом, держа руку на плече худой угловатой черноволосой воспитанницы с огромными беличьими зубами, не помещавшимися во рту:

– Это была она, Дитя №2?

Девчонка, переминаясь с ноги на ногу, быстро затараторила, торопясь и проглатывая звуки, давясь согласными, пережёвывая и выплёвывая их в воздух:

– Да, госпожа, непременно она, госпожа! Я ещё вчера увидела, как она снег топит, да не поняла, что к чему. А ночью шастала по лестнице. Она нарушила ваш приказ, госпожа!