– Пока шли, с ног падала, а сейчас вроде и ничего, – улыбнулась Аля. – Ой, кипит!
Легкий суп из сушеных овощей и мяса вызывал сомнения, но готовить больше на первый день было нечего. Вскоре по поляне разнеслись ароматы специй, вареной картошки, курицы и овощей. Голодные туристы окружили котелок, пока ужин еще не сварился. Антон и Ирина готовили себе сами: у группы все было посчитано, а они покупали продукты на себя. Но потом, когда все поужинали и попрятали вещи от дождя по палаткам, Бойков вдруг предложил:
– А пойдемте в большую палатку. Антон, у тебя, кажется, гитара?
Молчаливый парень отвязал инструмент от рюкзака и неуклюже забрался в трешку. Несмотря на то, что на семерых палатка была не рассчитана, все прекрасно разместились кто в основной “квартире”, кто в тамбуре на рюкзаках, а Антон с гитарой сел на чей-то разложенный коврик. Марина оказалась рядом с грифом гитары, а Миша сел рядом с ней, постаравшись оказаться поближе. Поджав губы, та недовольно отодвинулась.
– Ты на мою куртку наступил!
– Да сколько раз она еще испачкается!
– Ой, ребята, киньте в тамбур мои ботинки, промокнут!
– Георгий Петрович, можно к вам? – шепотом спросила Аля, пока все суетились и устраивались поудобнее. Бойков сидел в углу палатки, накинув штормовку на плечи, и молча подвинулся, когда Алька пробралась к нему. В “квартире” оказалось чуть теплее, чем в тамбуре, и все же продрогшая под дождем Аля поджала ноги и обхватила колени руками. Рюкзак у нее остался в маленькой палатке, и без куртки было прохладно.
Покрутив колки и подстроив инструмент, Антон взял первые аккорды.
– С моим Серегой мы шагаем по Петровке,
По самой бровке, по самой бровке…
– Я такую песню не слышала, – прошептала Аля Бойкову.
– Это Визбор, – так же тихо ответил он.
– …То взлет, то посадка, то снег, то дожди,
Сырая палатка, и почты не жди.
Идет молчаливо в распадок рассвет:
Уходишь – счастливо, приходишь – привет!
У Антона голос оказался великолепным: мягкий глуховатый тенор, и всем было все равно, попадает он в ноты или нет – пел он хорошо и уютно, и важнее всего сейчас была судьба летчика Сергея, который упал в тайге, чуть-чуть не дотянув до посадочных огней… А те, кто его искал, сидели в сырой палатке, отрезанные от мира, и не знали, увидят ли когда-то еще своего друга, или он пополнил ряды небесных летчиков. Алька даже губу прикусила – так вдруг светлая грусть тронула сердце, что защипало в уголках глаз.
– Люди идут по свету, им вроде немного надо –
Была бы прочна палатка, да был бы не скучен путь,
Но с дымом сливается песня, ребята отводят взгляды,
И шепчет во сне бродяга кому-то – не позабудь! – начал Антон новую песню в ритме походного вальса. Его пальцы ловко перебирали железные струны, то щипком, то переливами, и негромкий глуховатый голос снова заставлял верить в хорошее, в то, что…
– …слова их порою грубы,
“Пожалуйста, извините” – с усмешкой они говорят,
Но грустная нежность песни ласкает сухие губы,
И самые лучшие книги они в рюкзаках хранят.
На этом моменте Алька с теплотой вспомнила маленький томик поэтов прошлого века, зарытый глубоко под теплыми вещами в рюкзаке. Может быть, и она – такая же хорошая, сильная? Может быть, и про нее эта старая полузабытая песня, которую нигде не споешь лучше, чем в теплой и тесной палатке, пока снаружи по мембране шуршит дождь, а туман подкрадывается все ближе и ближе?
Ромка прикрыл глаза, слушая незнакомые слова. Миша накрыл ладонью Маринкину руку, и та, не желая мешать гитаристу, сидела ровно, с прямой спиной, хоть и было видно, что она не очень-то довольна. Бойков с легкой блуждающей улыбкой смотрел куда-то сквозь гитару, будто видел в ней отблески своих геологических экспедиций: бурные реки, таежные хвойные леса и болота, старый истрепанный рюкзак собственного веса, полярное сияние на Салехарде, где бывает так холодно, что никакой пуховик и костер не помогут согреться…
– Выверен старый компас, получены карты, кроки,
И выштопан на штормовке лавины предательский след –
Счастлив, кому знакомо щемящее чувство дороги,
Ветер рвет горизонты и раздувает рассвет! – закончили Антон и Георгий Петрович уже на два голоса. Гитарист снял пальцы с грифа, и последняя нота долго еще дрожала в тишине под шелест дождя. Счастлив тот, кто после долгого и трудного перехода сидит в теплой палатке рядом с самыми верными товарищами и слушает старые песни о добром и вечном…
– Здорово! – восхищенно воскликнула Аля и зааплодировала первой. К ней подключились остальные ребята, Антон смущенно уставился на струны, а Ирина тихо обратилась к Георгию:
– Не знала, что ты тоже поешь.
– Да какое там, – отмахнулся он. – Мне медведь на ухо не просто наступил, а еще и попрыгал…
Из-за туманной серости трудно было понять, какое сейчас время суток, но часы показывали половину восьмого. И когда Георгий Петрович начал раскладывать вещи и доставать спальник, Антон и Ира намек поняли.
– Завтра подъем в пять-тридцать. Дежурные Аля и Рома. Всем доброй ночи, – руководитель будто сдавал рапорт, и только к последним словам в его голосе послышалось тепло. Пожелав друг другу спокойных снов, ребята разошлись: Бойков с Мишей и Мариной остался в большой палатке, дежурных выселили в маленькую, Антон и Ирина пошли к себе.
Темноту пронизали два луча налобных фонариков. Поскользнувшись на мокрой траве, Аля сунулась носом вперед, но Рома подхватил ее под руку и так и довел до палатки, а потом самым галантным образом пропустил вперед, чтобы она могла выбрать, где устроиться. Кочка под боком уверенности в хорошем сне не добавляла, к тому же, к вечеру ощутимо похолодало, и в своем демисезонном спальнике Аля свернулась клубочком – благо, что оба жителя двухместной палатки были некрупными, и места оказалось достаточно. Уснуть не получалось, даже несмотря на сильную усталость: и так, и эдак она не могла улечься подальше от кочки, ночная сырая прохлада пробралась в палатку, стало неуютно. Спустя добрых полчаса ее возни Рома, который тоже не мог уснуть из-за этого, вдруг предложил:
– А давай состегнемся?
– Да ты чего, – смутилась Аля. – Нам же будет тесно…
– Объем спальников от этого не уменьшится, – резонно заметил Рома. – А так ты хоть погреешься.
Опасливо прислушавшись к тишине, Аля услышала неразборчивые приглушенные голоса и сдавленное хихиканье из палатки-трешки. Наверное, у них там не холодно… и нет дела до того, что происходит в двоечке.
– Ну… давай, – неуверенно согласилась она. Во всяком случае, ей казалось, что Рома – мальчик порядочный, и в его предложении не должно быть скрытого смысла. А пренебрегать сном и покоем в походе не стоило, и она, дрожа и обняв себя за плечи от холода, вылезла из спальника. Немного повозившись с молниями, Рома кинул в ее спальник свою куртку и флиску – “они сухие и теплые, у тебя ноги мерзнуть не будут” – и забрался первым. Юркнув в новое гнездышко, Аля вмиг разомлела от неожиданного тепла: ноги действительно сразу же согрелись, а рядом с другим человеком всегда комфортнее. Рома обнял ее и притянул к себе; Аля хотела ворчать, но сил не осталось, и ничего лучше, чем закрыть глаза и постараться уснуть, она не придумала.
Однако сказать легко, а сделать труднее. Рома лежал без сна, в темноте не видя Алю и только чувствуя рядом ее худенькое стройное тело, легкий запах лаванды, тихое размеренное дыхание рядом со своей шеей. Ее короткие косички растрепались, слегка волнистые пряди разметались по капюшону спальника, щекоча Роме лицо, и он не стал ей ничего говорить, только аккуратно сдвинул и опустил голову рядом с ней. Давно было понятно, что вряд ли Аля ответит ему взаимностью: она девочка сильная, и вряд ли ей нужен такой, как он… разве что вот так спать намного теплее и уютнее.
Утром, когда завибрировал телефон, он даже не хотел будить Алю: так мило она свернулась рядом с ним, положив ладонь под щеку и чему-то хмурясь во сне. Но уговор есть уговор: Рома сперва аккуратно тронул ее за плечо, потом встряхнул сильнее, и девушка сонно потянулась, протирая глаза. Интересно, а если вот так – каждый день, смогли бы они… Вряд ли. Ведь между ними даже ничего нет, а он уже вдруг увидел, как они просыпаются рядом не только в палатке, но и в городской квартире, на широкой и мягкой постели, когда солнце светит не сквозь мембрану тонким лучом, а заглядывает в окно и ложится теплыми квадратами на пол сквозь жалюзи…
