– Тебе тоже кажется, что мы постоянно поднимаемся по лестнице?
– Ага, какая-то бесконечная лестница бытия, – хмыкнула Марина. – Зимой ходили, там была тропежка – тоже по ощущениям, как лестница, и тут опять эта лестница, – она повисла на треккинговых палках и шумно выдохнула. – Кошмар, мы только четыреста метров прошли!
– И сто пятьдесят из них набрали, – добавил Георгий Петрович, поравнявшись с участницами. – Сегодня у нас по плану пятнадцать километров и полтора километра набора высоты. Предполагаемое место ночевки на высоте тысячу восемьсот с небольшим.
– Почему с небольшим?
– Точно не скажу, но примерно тысячу восемьсот шестьдесят. Зависит от того, есть ли там пригодный для быта ручей. Если нет, то поднимемся выше. До темноты предполагаю дойти хотя бы до условной точки.
– А когда привал?
– Самый жестокий вопрос руководителю, – засмеялся Бойков, но все-таки сверился с часами и ответил: – Через восемнадцать минут. Морально готовьтесь, что будут отрезки сорок к десяти. Сорок минут идем, десять отдыхаем.
Он прошел на десяток метров вперед, шагая так же бодро, как в самом начале, и девушки проводили его завистливыми взглядами и вздохами. Парни вдвоем шли чуть ниже в молчании: тоже с непривычки решили не тратить силы на разговор, Антон и Ирина чуть отстали. Казалось, что у Антона самая тяжелая поклажа: рюкзак в девяносто литров, да еще и с прикрученной к нему гитарой, выглядел устрашающе. Своей группе Бойков не раз напоминал, что нужно отдавать предпочтение вещам полегче, если это не противоречит безопасности, и подсказывал, как хотя бы минимально облегчить снаряжение: не брать отдельные миски для супа и “второго”, зубную пасту и мыло делить на двоих или вообще по палаткам, обходиться без сидушки (все равно на привале можно посидеть на рюкзаке, а в лагере – на коврике, или вообще постоять). Среди сторонников облегченного снаряжения были и такие личности, которые снимали все этикетки с одежды или отрезали половину от зубной щетки, а некоторые и вовсе, кроме миски и ложки, не брали посуду и чай тоже пили прямо после супа (ну а что, зато отмыть легче будет), но это порой доходило до такого абсурда, что все, кто хоть немного ценил комфорт и порядок, ограничивались уменьшением количества вещей. Антон об этом наверняка не знал: с каждым десятком метров он отставал все сильнее, а Ира, вздыхая, замедлялась вместе с ним.
Наконец, когда ботинки практически перестали отрываться от земли и рюкзак отдавил ключицы так, что впору было тащить его волоком, впереди показались странные каменные насыпи, которые были похожи то ли на обломки геометрически точной скалы, то ли на развалины старой башни. Бросив рюкзак, будто и не она только что ползла по дороге, падая от усталости, Марина с разбегу вскарабкалась на камни, замахала отставшим Антону с Ирой:
– Ребята! Смотрите, какая красота!
– Похоже на осетинские крепости, – Бойков погладил шероховатую и необыкновенно теплую поверхность кирпичного цвета.
– Во время войны тут ставили засады и пряталась разведка. А теперь так спокойно, что хоть кричи – эхо унесет и проглотит, – заметила Ирина и неожиданно крикнула. Подтверждая сказанное, ее звонкий и чистый голос унесся далеко ввысь и растворился где-то за облаками. Вокруг стояла такая тишина, что, казалось, было слышно, как ветер шевелит раннюю майскую траву, и только каменные развалины хранили память о грохоте взрывов и выстрелов. Денек оказался погожий, солнечный и в меру теплый, и слишком далеко от счастливой компании была война из прошлого века.
– Тут и следы есть, – Аля провела пальцем вдоль щербатых трещин и глубоких царапин. – Георгий Петрович, это пули и осколки?
– Не знаю, все может быть, – Бойков присел рядом с ней и осмотрел камни. Как будто по ним стреляли снизу, из аула: кое-где попадались округлые выемки, а где-то трещины шли наискось снизу вверх, задираясь по диагонали. – Восемьдесят лет прошло, никто уже не скажет, что это: может быть, выстрелы, может, камнепады, а может, это ветер оставил такой рисунок. Давайте сфотографируемся и пойдем дальше.
Правда, фотография затянулась: после нескольких общих девчонки захотели отдельные, делали задумчивые лица, глядя вдаль, вытаскивали из баффов растрепанные волосы, чтобы в них запутался ветер. Парни бесстрашно залезали на самый верх крепости, пока из-под ботинок не начинали сыпаться мелкие камни. Георгий Петрович в это время отыскал где-то безмен и принялся взвешивать рюкзаки. Практически все они отличались от заявленного веса: Алькин вместо пятнадцати весил почти семнадцать, как и Маринин, а у парней и вовсе девятнадцать-двадцать вместо положенных семнадцати. У самого Бойкова расходилось не критично: всего лишь на полкило, и то это была, скорее всего, запасная пуховка, которую он в таблицу вписывать не стал.
– Что вы туда наложили? – строго спросил он Рому и Мишу, когда они вернулись с крепости довольные, как коты. – Откуда два лишних кило?
– Рюкзаки плотно позавтракали, – попытался пошутить Миша, который и сам от вкусного завтрака никогда бы не отказался, но Георгия Петровича ответ не устроил.
– Я не шучу. В горах вес ощущается по-другому. Через полдня вы устанете, завтра у вас заболят плечи, а послезавтра случится растяжение или, не дай бог, сорвете себе что-нибудь. Сходить с маршрута с третьего по шестой день будет проблематично, потому что в эти дни у нас только горы почти без населенки. Пик усталости придется на самое начало, и вы возненавидите либо рюкзаки, либо меня, либо весь поход. Вам это надо? Мне – нет.
– Ну, у меня с поезда какая-то еда осталась, – поскреб в затылке Рома. – Кроссовки, наверно, весят чуть больше, чем триста грамм. И я еще в последний день решил взять второй коврик, а то у меня пенка очень тонкая.
– За коврик – молодец, а еду надо было съесть или выбросить. А ты, Миша, что скажешь в свое оправдание?
– А я… А я Альке гигиенический набор не отдал, там полкило почти, – он тут же принялся расстегивать клапан, но Бойков остановил:
– У Али и так достаточно веса. Будь мужчиной!
– Вы же сами про лишний вес сказали!
– Да, но это не значит, что его надо отдать девочке. Донеси гигиеничку хотя бы до ночевки, уж будь добр. Или мне отдай, раз так тяжело. Что из неучтенки ты брал?
– Ну… куртку вторую и запасные штаны, аптечка у меня большая, я же это, аллергик. Тоже еда с поезда и воды два литра.
– Аптечка у тебя в таблице весит триста грамм. Два литра посчитаны.
– Я не знаю, возможно, весы дома корявые, – нахмурился Михаил. – Десять минут давно прошли, кстати.
Бойков задумчиво посмотрел на его рюкзак, но не стал просить разбирать, как хотел изначально. Миша – парень крепкий, устанет не в числе первых, так что будет ему наукой. Да и лучше взять лишнего, чем не взять нужного…
Дорога уходила в небеса, тянулась желтым серпантином вдоль осыпающихся травянистых склонов. Облака спустились совсем низко, нет-нет да и проплывали на уровне глаз, касаясь лица и рук прохладным влажным дыханием. На высоте больше километра жара постепенно начала спадать, девушки надели флиски, парни натянули баффы на манер шапочек. Небо клубилось вдоль дороги, изредка солнце скрывалось, и тогда казалось, что сумерки наступили прямо в обед. Внизу прятались редкие поселения, далеко на склонах паслись меланхоличные пестрые пятна – коровы или лошади. Неожиданно руководитель резко остановился, вытянул в сторону руку:
– Подойдите! Только осторожно.
Разумеется, об осторожности все тут же забыли: подбежали к нему, столпились вокруг.
– Ого…
– Настоящий!
– Совсем свежий!
– А вдруг он где-то рядом?
– Да ладно, тут же люди!
– Вот потому-то он и рядом…
На влажном грунте вперемешку с глиной явственно обозначился глубокий и четкий медвежий след. Широкая округлая подушечка, пять отпечатков пальцев и загнутые бороздки от когтей… Ботинок Георгия Петровича сорок третьего размера по длине был примерно таким же. Поставив ногу рядом со следом, он сделал кадр, и после этого все сразу же принялись фотографировать свои ботинки рядом с медвежьей лапой, и хотя было интересно и волнительно, ощущение близкой опасности пришло позже.
