<p>
— Откуда ты всё это знаешь?</p>
<p>
— Из памяти более низких рангом подчинённых папули, которые иногда приезжают сюда по каким-то делам. В их головах нет глушилок. Я никак не могу понять, почему ты так спокоен. Совсем ничего не напрягает? Ах, ну да, ты провёл тут несколько дней, а я большую часть жизни. Наш папочка в самом деле кажется тебе добрячком? Ты точно внимательно слушал меня? Может быть, твоё мнение изменится после парочки кроликов или крыс, которых тебе прикажут убить. Хотя, учитывая твой Коэффициент, смею предположить, что тебе сразу поручат людей. Твои морально этические принципы никого не волнуют, понимаешь? Всем наплевать, и папуле — тоже. Тебя просто используют, как половую тряпку, и выжмут до последней капельки!</p>
<p>
Игорь нервным, нескоординированным движением задирает левый рукав чёрного свитера, наглядно демонстрируя Клаэсу длинный и широкий, но уже не очень контрастно выделяющий на бледной коже шрам не поперёк, а вдоль вен. Чуть выше шрама, на сгибе локтя закреплён катетер для инъекций, иногда его не вынимают по несколько недель, ведь лекарства для поддержания подобия жизни необходимы Игорю регулярно, и на его руках буквально не было бы живого места из-за многочисленных уколов. </p>
<p>
— Первый раз я отчётливо осознал свою обречённость в четырнадцать. Я надеялся, что успею, но нет, папулю разбудил среди ночи сигнал тревоги, исходящий от моего браслета на ноге. Даже если бы его не было дома —Артурчик-то всегда здесь. Он — верный папулин паж. Иероним давно обучил его оказанию экстренной помощи при любых чрезвычайных ситуациях. Потом, через пару лет, мне начали давать снотворное, без него я не мог заснуть, а я копил таблетки, ведь давали по одной, специально врал, что оно мне необходимо. Когда их набралось около двадцати – съел все разом. Конечно же, меня спасли. Позже я пытался повеситься во дворе, но навыка не хватило. Я надеялся, что сломаю себе шею, но в итоге меня снова откачали... А недавно папуля пригрозил, что если я не перестану предпринимать попытки отойти в мир иной, то он отправит меня на базу. Вряд ли он и в самом деле так поступил бы, но мне не хочется проверять.</p>
<p>
Игорь умолкает. Его пыл поутих, эти эмоции отняли последние его силы, и теперь Клаэс почувствовал, что его собеседник сожалеет о бесконтрольно извергнувшемся наружу чрезмерном откровении.</p>
<p>
— Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.</p>
<p>
Снова начался дождь. Вскоре Игорь заснул, но Клаэс оставался в его комнате, удобно расположившись в кресле возле кровати. Давно забытое ощущение абсолютного покоя захлестнуло его приятной, тёплой волной. Он всегда любил пасмурную погоду, особенно в детстве. В такие дни удавалось отдохнуть от бесконечных дел по хозяйству, а бабушка не отпускала Нэми в лес. Ида заводила механический проигрыватель, ставила какую-нибудь старую музыкальную пластинку и садилась вязать. По оконным стёклам барабанил дождь, где-то вдалеке раздавались приглушённые раскаты грома, дрова потрескивали в печке. Клаэс и Нэми располагались на коврике перед ней и вместе лепили из пластилина или рисовали что-нибудь. Брат занимался этим безрадостно, казалось, что всё ему в тягость, но иногда маленькому Клаэсу всё же удавалось заставить его улыбнуться.</p>
<p>
Вдруг до слуха Клаэса доносится пронзительный младенческий плач. Звук приближается, пока не становится ясно, что исходит он из прихожей. Клаэс откладывает альбом для рисования и фломастеры, спрыгивает с кровати и крадётся туда. Обстановка знакома и приятна ему, он вырос здесь, ему нравится большая, красивая квартира, которая принадлежит папе. Сам папа нравится ему чуть меньше… Придерживаясь ладошками за дверной косяк, Клаэс выглядывает из-за угла, стараясь оставаться незамеченным. В прихожей включается свет. Лишь тогда Клаэс осознаёт, что наблюдает за происходящим глазами пятилетнего Нэми. Мама разувается. Она выглядит очень счастливой, но уставшей. Рядом стоит папа, и всё же его не удаётся рассмотреть. Нэми заблокировал воспоминания о нём, он желал бы и вовсе удалить их подчистую, но не вышло. Отец фигурирует в них обезличенным. Он держит в руках кричащий кулёчек, обёрнутый цветастой простынкой.</p>
<p>
Мамы не было дома четыре дня, но Нэми не переживал, уже тогда примерно представляя, откуда берутся дети. Ему вообще слишком многое известно. Нэми знал о том, что у него появится братик ещё до того, как Клаэс был зачат, но теперь, впервые увидев его, испугался.</p>
<p>
— Нэми, мой милый мышонок! — Радостно восклицает мама, заметив старшего сына.</p>
<p>
Она зовёт его так, потому что для ребёнка своих лет Нэми исключительно тихий, никогда не плачет, не капризничает и старается не привлекать к себе внимания. Даже по квартире он передвигается бесшумно, будто крадучись и чего-то остерегаясь. Папа очень любит и Нэми, и маму, но отличается от них. Они превосходят его, и папа это понимает. Он часто разговаривает с Нэми, но не так, как отцам принято общаться с детьми. Папа что-нибудь загадывает или прячет, а сына просит найти. Порой задачки становятся слишком сложными. Маме это не нравится, она часто ругается с папой. Сам Нэми не против, но удовольствия ему такие «развлечения» не доставляют. Он относится к папе с некоторым недоверием, как и тот к нему. Между ними царит дружелюбная осторожность, оба соблюдают определённые правила и семейные формальности, но порой Нэми думает, что без папы было бы лучше.</p>
<p>
Мама забирает Клаэса из рук отца и опускается перед Нэми на колени, чтобы он имел возможность посмотреть на младенца.</p>
<p>
— Это твой братик. Его зовут Клаэс. Хочешь подержать?</p>
<p>
Нэми испуганно мотает головой и отстраняется, а мама умилённо смеётся.</p>
<p>
