<p>

 </p>

<p>

0.1. ИМЯ.</p>

<p>

    Клаэс Андер с юных лет приобрёл те черты характера, которые относят к нордическому типу. Ему свойственна исключительная эмоциональная сдержанность, краткость в высказываниях, сосредоточенная уравновешенность и рациональность. Он мог принять самое шокирующее известие, способное повергнуть в истерическую панику преобладающее большинство людей, при этом нисколько не изменившись в лице и никак не выдав внутренних своих ощущений. Удивить, огорчить или же вызвать его восторг было почти невозможно. В крайне редких случаях доводилось заметить на его лице мягкую, едва выраженную улыбку «Моны Лизы». Так описывала это явление девушка Клаэса – Даша.</p>

<p>

    Так сложилась, что Даша, как и все прочие люди, встречавшиеся на жизненном пути Клаэса Андера, знали его под именем Коли Андреева.</p>

<p>

    Ему было шесть или семь лет, он готовился к поступлению в первый класс, когда мама дала назидание всем без исключения посторонним людям представляться Колей. В свидетельстве о рождении, медицинском полюсе, паспорте и иных документах значится имя Николай, Клаэсом его звал только старший брат. Нэми или Наум – как позже стала обращаться к нему мама – родился на пять лет раньше Клаэса, но так как в школу брат никогда не ходил, то и привыкать отзываться на новое имя ему не пришлось, ведь он всё время проводил либо в одиночестве, либо с мамой и бабушкой. В детстве Клаэс, разумеется, задавал вопросы касательно произошедших изменений, но ему всегда отвечали лаконичной и исчерпывающей формулировкой – «так надо». Кроме как смиренно принять новый порядок вещей вариантов у него не было. Даже будучи малышом, он никогда не капризничал, не вредничал и не тянул на себя лишнее внимание, потому как отчётливо понимал, что у одиноких мамы и бабушки хватает своих забот.</p>

<p>

    Теперь, спустя много лет, ему смутно припоминались и другие странности, связанные с его семьёй, но он приучил себя реагировать на всё максимально спокойно, никак не выражая своё беспокойство или смятение. «Так надо» – стало его персональной, нерушимой доктриной. Если что-либо произошло – значит, тому есть причина, и даже в том случае, если Клаэсу она непонятна, то в его же интересах просто согласиться с новыми правилами, раз нет возможности внести в них коррективы. К более травматическим для психики происшествиям Клаэс тоже научился относиться с непоколебимым хладнокровием. Ему было всего одиннадцать лет, когда умерла их с Нэми мама. Перед этим она долго болела. Клаэс не мог вспомнить, видел ли он когда-либо выражение искреннего счастья на её худом и бледном, но всё же привлекательном лице. Агда безусловно любила обоих своих сыновей, они чувствовали это, но женщина всегда казалась подавленной и обеспокоенной чем-то, что осталось вне досягаемости для понимания Клаэса. Умирала она дома, в своей кровати, и в последние дни даже не двигалась, не моргая смотрела в потолок помутневшим, отсутствующим взором. Клаэс принял её смерть, как нечто заранее предопределённое. Аналогичным образом он отнёсся и к самоубийству дяди – старшего маминого брата. Мужчина жил отдельно и был довольно близок с матерью, сестрой и племянниками, часто навещал их, много шутил и смеялся. Потрясения не вызвало и полученное увечье. Лицо Клаэса уже несколько лет обезображено шрамом, который кривой бороздой тянется от правой брови через переносицу до левой скулы и чуть ниже. Он смог сохранить самообладание даже в тот момент, когда Нэми бесследно исчез на трое суток, а затем Клаэса среди ночи разбудил телефонный звонок, и незнакомый голос пригласил его явиться в морг на опознание тела Нэми, которое в уже изрядно подпорченном состоянии выловили из реки.</p>

<p>

    Клаэс никогда не был склонен к рефлексиям, но после похорон брата его впервые за всю его жизнь потянуло на аналитические размышления. Перебирая личные вещи Нэми, он нашёл несколько семейных фотографий, о существовании которых, пожалуй, прежде и не знал. На обороте одного из снимков, сделанного в фото-ателье, стояла дата – 1994 год. На тот момент Клаэсу было примерно полтора года, а Нэми – почти семь. От фотографии аккуратно отрезана одна треть, и можно без труда догадаться, что на недостающем фрагменте был отец Клаэса, которого он никогда не видел. На уцелевшей, но довольно ветхой и потрёпанной части фото запечатлён он сам, мама и Нэми. Агда держит младшего сына на руках, а старший стоит рядом. Клаэс очень на неё похож, у него такие же светло-русые волосы и зелёные глаза. Нэми, вероятно, пошёл в отца, унаследовав каштановые кудри. Маленький Клаэс лучезарно улыбается в объектив, а у мамы и брата одинаково понурые лица. Агда выглядит уставшей и не выспавшейся, а Нэми очень раздосадован чем-то.</p>

<p>

   Несколько часов Клаэс провел в тишине, держа в руках этот снимок и пытаясь восстановить в чертогах разума все доступные воспоминания минувших лет. Пусть ему всего двадцать семь, но почти всё, что было связано с детством, уже вытеснили новые знания и впечатления. Старая фотография не значительно поспособствовала процессу, выяснилось, что и вспоминать-то особо нечего. О своей матери Клаэс знает лишь то, что она родилась в Швеции, отсюда их с Нэми несвойственные для средней полосы России имена. Агда училась в начальных классах, когда по неизвестным причинам состоялся их с бабушкой переезд в глухую деревушку на задворках тогда ещё существовавшего, но уже начинавшего разваливаться СССР. С какими-либо родственниками они обе связь не поддерживали, и Клаэс об их существовании не знал. Как и при каких обстоятельствах мама познакомилась с папой – загадка. О нём вообще не принято было упоминать в семейном кругу. Единственное, что Клаэсу известно – это существенная разница в их возрасте; Агде исполнилось двадцать лет, когда родился Нэми, а отцу было тридцать четыре. Агда прожила с ним восемь лет где-то в провинциальном городке Орловской области, а затем вернулась в уже почти опустевшую деревню к своей матери. Клаэс родился в полноценной семье, но прожил под одной крышей с отцом всего полтора года, потому, разумеется, не помнит его лица. В раннем детстве он мечтал увидеть его хотя бы на фото, но мама основательно потрудилась над тем, чтобы уничтожить все следы этого человека в жизни своих сыновей. В документах Клаэса значилось отчество «Иванович», но он сильно сомневался в его достоверности. «Так надо» – что ж, значит, так и будет. Нэми на момент расставания родителей было семь, и он наверняка что-то помнил, но на все расспросы младшего брата отвечал неизменным ворчанием, повторяя мамины слова о том, что Клаэсу это знать не обязательно. Нэми вообще был крайне неразговорчивым, мрачным и озлобленным на весь мир с раннего детства.</p>

<p>

    В те времена, когда Клаэс жил в деревне, других детей в округе не было. В общей сложности обитающих там на постоянной основе людей насчитывалось тридцать семь, включая семью Андер. Ближайший продовольственный магазин и аптечный пункт находились в десяти километрах в соседней деревне, колхоз давно перестал функционировать, от него осталось лишь несколько развалившихся построек в поле, большинство коренных жителей бросили свои дома и разъехались по городам в поисках работы, оставались лишь старики, коротающие последние свои годы. Летом появлялись дачники, и деревушка становилась чуть более оживлённой, с несколькими приезжими ребятами Клаэсу даже иногда играл, но все они были временными товарищами, а в один момент и вовсе исчезали из его жизни навсегда.</p>