– Нам уходить нужно, мать, – почтительно сказал он, аккуратно отламывая кусок хлеба и макая его в вино. – Убьют молодого короля, если поймают, как пить дать, убьют.

– Он волосы даст остричь? – пристально посмотрела на него монахиня. – Сам понимать должен, пока волосы длинные, он король. На него, как на дикого зверя, охотиться будут. Хлотарь за него золота отсыплет без счета.

– Поговорю с ним, – кивнул Витоальд. – Острижем.

– Завтра корабль уйдет в Равенну, уплывете на нем. Там свой человек, он болтать не станет, – решительно заявила настоятельница. – Я сказала ему, что ты мой родственник дальний, свободного человека убил, а теперь в бега уходишь вместе с сыном. Сказала, что нет у тебя двести солидов, чтобы виру выплатить.

– Век будем Бога за тебя молить, матушка, – склонил голову Витоальд. – Спаси тебя святой Мартин и Дева Мария за доброту твою!

– Храни вас милосердный господь! – перекрестила его настоятельница. – Я тоже за здоровье короля молиться буду.

Четырнадцать лет спустя. Февраль 627 года. Ратисбона (совр. Регенсбург). Бавария.

– Ну, вот так вот все и было, – Гарибальд налил себе еще настойки. – Не нашли его нигде. Как в воду канул мальчишка. Может, помер уже, а может, осел где-нибудь, и брунгильдино золотишко проедает. Они, по слухам, немало его уволокли с собой.

– Интересные ты истории рассказываешь, брат, – ответил ему Самослав. – Да только поеду я, дел много.

– Что ж ты вечно в делах каких-то, – разочарованно ответил баварский герцог. – Ни выпить с тобой как следует, ни поговорить. Как неродной прямо!

– Не мы такие, жизнь такая! – ответил ему князь. – Прости, мне и правда ехать надо.

Февраль 627 года. Новгород. Словения.

Новгород встретил Самослава умиротворяющей тишиной. Звенящий мороз, который царил по всей Европе, загнал людей в дома, где они и сидели, глядя на жаркий огонь, пляшущий в очаге. У германцев, которые обитали на запад от Новгорода, свою лепту в обогрев жилища вносили лошади и свиньи, делившие кров со своими хозяевами. К духу «длинного дома» князю было не привыкать. Дым, запах еды, скотины и навоза – вот верный знак того, что ты в гостях у сакса, франка, бавара или алемана. Эти люди платили дань новгородскому князю, а потому тот останавливался на постой у них не чинясь. Родовичи уже вовсю играли в шахматы, шашки и в подкидного дурака, а потому зимовка теперь шла куда веселей, чем раньше.

Новгород тоже сковал ледяной плен, и недостроенные стены заснули до наступления тепла. Класть раствор в такой мороз решительно невозможно. Еще года полтора-два, и каменный пояс будет готов, но за эти два года сюда не должны прийти франки, а это стало весьма непростой задачей. Хлотарь отнюдь не был дураком и держал свою страну крепко, несмотря на своеволие знати. Все города на побережье превратились в военные лагеря. Подняли стены, укрепили ворота и даже очистили рвы, которые давным-давно затянуло илом от лени и спокойной жизни. Всех торговцев-данов стали резать на месте, не без основания подозревая в них лазутчиков. Небольшие отряды всадников патрулировали берега, а наказание за уклонение от призыва стало таким, что взвыли все. Так запад королевства избежал участи Руана, ведь франки все еще были очень сильны, а даны, напротив, только-только входили в силу. Они регулярно набегали мелкими шайками, грабя предместья городов и отдаленные монастыри, но повторить успех ярла Эйнара не получилось больше ни у кого.

Глупый пьяный разговор заронил в душу князя робкую надежду. Он читал про мятеж Гундовальда, епископ Григорий Турский подробнейше описал его в своей «Истории франков». Это была какая-то невообразимая, дурно пахнущая смесь из предательства, грабежей, убийств, лжи и богохульства, впрочем, как и все, что было связано с Меровингами. Несчастный мальчишка, которого мать привела к порогу короля, был уверен, что дед Хлотаря II, носивший то же имя, и есть его родной отец. Старый король ни за что на свете не вспомнил бы бабу, с которой спал больше недели назад, но в припадке доброты гнать его не стал и оставил юного Гундовальда при дворе, приказав остричь ему волосы. Ублюдком больше, ублюдком меньше, ему было все равно, Хлотарь I забыл о нем в тот же момент. Много позже парень потребовал свою часть наследства, но получил ожидаемый отказ. Его снова остригли и выслали из страны, приказав не попадаться больше на глаза. И вновь непонятная доброта наследников Хлотаря спасла его. Это было тем более удивительно, что никакой добротой дети старого живодера не отличались. Наоборот, все четверо его сыновей были под стать ему и выросли отъявленными лжецами, убийцами и разбойниками, выделяясь гнусностью своих деяний даже в то нелегкое время. Разграбить казну после смерти отца – пожалуйста! Задушить надоевшую жену – нет проблем! Послать убийц к родному брату – запросто! И все это умножалось на неописуемую жадность, пьянство и совершенно дремучее суеверие. По крайней мере, их самые лютые враги годами могли жить на территории какой-нибудь церкви, открыто насмехаясь над королями. Те просто боялись мести бога, которого считали кем-то вроде германского Водана, но куда более могущественного. Поначалу сыновей у старого короля было пятеро, но старшего сына он приказал задушить и сжечь за измену вместе с женой и дочерьми, к вящей радости остальных братьев, разделивших его наследство. Впрочем, невестку и внучек душить не стали, и они погибли в пламени. Вот такой вот была семейка, в ряды которой так рвался попасть несчастный юноша.

Изгнанный Гундовальд каким-то немыслимым чудом, в лютый мороз, смог перевалить через Альпы, попав в Италию, а потом уплыл в Константинополь, где был обласкан тамошней разведкой. В столице частенько собиралась беглая варварская знать, живущая на подачки императоров, или проедавшая честно уворованное с Родины. Там они и жили годами, а их держали про запас, словно нож в рукаве убийцы.

Прошло несколько лет, и Гундовальд, договорившись с одним из герцогов франков, торжественно прибыл в Марсель, везя с собой на расходы пятьдесят тысяч солидов. Константинопольские евнухи очень хотели склонить франков к столконовению с лангобардами, и в Галлии закрутилась кровавая карусель гражданской войны. Впрочем, наивного бедолагу сначала ограбили, потом предали, а потом зверски убили. Но за пару лет, что Гундовальд правил в своем куске Галлии, Константинополь изрядно потрепал тогдашнего бургундского короля Гунтрамна, а на небосклоне ярко взошла звезда королевы Брунгильды. В то время она еще не была злобной властолюбивой старухой, а напротив, пленяла окружающих зрелой красотой и недюжинным умом. Именно она, а точнее, ее безвольный сын, и пошли в поход на лангобардов, оттянув их силы от имперских владений. Вот такие вот долгоиграющие интриги длиной в десятилетия способны были проворачивать лишенные плотских радостей чиновники из столицы мира. И это внушало немалое уважение!

– Ну а мы чем хуже? – говорил себе под нос князь Самослав, покусывая длинный ус, превратившийся в ледяную сосульку. И сам себе ответил: – Ничем мы не хуже, и даже гениталии имеем в комплекте. Такие многоходовочки разыграем, что небу станет жарко! И толковый паренек, по характеру подходящий, у нас имеется. И волосы у него, что надо, до самой задницы скоро дорастут. Он, правда, помоложе короля Хильдеберта будет, но да ладно, как-нибудь переживем! Он на редкость здоровый малый, а свидетельства о рождении тут еще не придумали.

– Боярина Звонимира вызовите ко мне! – скомандовал князь, бросив поводья стражнику.

Апрель 627 года. Новгород. Словения.

Весна – дрянное время, Самослав не любил весну. Холодная непролазная грязь превращала любое селение в остров, когда и не выйти никуда, и никуда не пойти. Реки, речушки и самые поганые ручейки превращались в неодолимую преграду, разделяя людей на долгие недели. Поневоле сидишь в своей деревне, видя одни и те же, надоевшие до зубовного скрежета лица. Работы у родовичей еще нет, а земляные ямы, где весь хранит жито, начинают показывать дно, заставляя потуже затягивать пояса. Слишком длинная зима всегда означала голод, вечный спутник этой жизни.