Одиннадцатилетний король Сигиберт II, которого Брунгильда поставила командовать армией, сделав таким образом совершеннолетним мужем, растерянно смотрел по сторонам. Он чувствовал, что все идет не так, как планировали. Бабка нарушила все мыслимые обычаи, назначив его единственным правителем и лишив доли троих его братьев. Она не хотела дробить наследство Теодориха, но было уже слишком поздно. Измена пропитала королевство, словно яд пропитывал тело умирающего. Этим ядом были гонцы с загадочными посланиями. Этим ядом стали аристократы Австразии и бургундские фароны, что вдруг зачастили в гости туда, куда совсем недавно и не думали ехать. Этим ядом было то, что майордом Варнахар только делал вид, что собирает армию в лесах Тюрингии. Все уже рухнуло, и королева Брунгильда пыталась наладить оборону из далекого Вормса, что спрятался на границе со славянами. Она обо всем догадалась и приговорила Варнахара к смерти, но это только ускорило развязку, ведь тот совсем не хотел умирать. И все новых и новых аристократов он тайно приводил под знамена нового короля.

Все уже закончилось, и тот договор, что заключила знать обоих королевств с Хлотарем, лишил старую Брунгильду войска. Аристократы сами выбрали себе государя, который будет уважать их права, а не мучить бессудными казнями и конфискациями. Брунгильда, которая правила единолично, подобно римским императорам, заигралась. Она так и не поняла, что старый мир умер, а в новом мире народилась молодая сила, что тоже претендовала на власть. Именно здесь, на этом поле незаметно для окружающих окончательно умерла эпоха поздней античности и зародилось раннее средневековье. Именно с этого времени римские чиновники, графы, постепенно начали становиться наследственными сеньорами, родовая община все больше и больше теряла свою власть и земли, а разница между рабом, колоном и свободным крестьянином-общинником начнет постепенно стираться, пока не исчезнет совсем. Именно король Хлотарь передаст церкви все права на образование и науку, окончательно похоронив этим шагом античное наследие. Именно его указ о том, что королевские свиньи не могут пастись в чужом лесу, впервые ограничит власть монарха. Вот из таких, порой незначительных, а то и просто смехотворных изменений зарождался новый мир.

И для того, чтобы мир изменился, снова потребовалась невинная кровь. По-другому, видимо, мир меняться не хочет. Но в этот раз крови было совсем немного. Столь эпохальное событие, завершившее полторы тысячи лет истории, удовлетворилось скромной жертвой. Двое мальчишек и старуха. Даже удивительно, до чего бог, вращающий колесо истории, оказался милосерден на этот раз. Ведь когда это колесо повернулось снова, то он уже не был так добр. И тогда запылали костры инквизиции в Голландии, и заработала на полную мощь гильотина во Франции, реками крови расчищая дорогу делающему первые шаги капитализму.

А пока два войска выстроились друг напротив друга, ожидая условного сигнала. И он прозвучал. Войско Сигиберта II развернулось и попятилось назад. Не все бойцы понимали, что происходит, и командиры объясняли им это на ходу. Ошалевшие воины, не посвященные в тонкие материи высокой политики, изумленно чесали бороды, внезапно узнав две вещи. Первая: они теперь служат новому королю, которого вскоре, по старому обычаю, поставят на щит. И второе: они останутся живы, потому что драться со своими же братьями им теперь не придется.

Войско Нейстрии отдавливало бургундскую армию к городку Шалон, что в Шампани, и там они стали одним лагерем, теперь уже не опасаясь удара в спину. Знать поскакала в ставку короля Сигиберта, стараясь выслужиться перед новым повелителем, и уже через час трое перепуганных мальчишек стояли подле дальнего родственника, в глазах которого они читали свой приговор.

– А четвертого где потеряли? – вопрос хлестнул плетью по бургундцам, втянувшим головы в плечи. Принц Хильдеберт сбежал. Дядьки, что на мече поклялись в верности юному королю, скрылись, увезя мальчишку с собой.

– Понятно, – в ярости прошипел Хлотарь. – Если сбежит, будем еще одного Гундовальда[6] ждать. Найти и привести ко мне!

Лейды поклонились, и во все провинции необъятной страны поскакали гонцы, которые несли ее жителям обещание награды за помощь и немыслимые кары, если мальчишка будет укрыт от правосудия короля. – Ингобад! – вперед шагнул граф из Нейстрии, преданно глядя на своего государя. – Возьми младшего, Меровея, и увези отсюда. Он у тебя жить будет. Меровей крестник мой, позаботься о нем.

Ингобад поклонился, а плачущего пятилетнего мальчика оторвали от братьев и вывели из зала.

– А с нами что будешь делать? – одиннадцатилетний Сигиберт II, отрада сердца многомудрой бабушки Брунгильды, шагнул вперед и гордо выпятил грудь. Он пробыл королем всего-то два месяца. Его младший брат Корб прятался за спину Сигиберта.

– А вас придется убить, дружок, – поморщился Хлотарь. – Мне жаль, но это необходимо.

Он не был безрассудно жесток, как его отец Хильперик, выкалывавший глаза за малейшую провинность, но обстоятельства требовали принятия непростых решений. Если оставить в живых законного короля и даже остричь его, сослав в монастырь, то рано или поздно он выйдет оттуда. Такое потом случится еще не раз. Хлотарь не мог об этом знать, но, будучи умным человеком, не слишком верил в оковы монашества. В конце концов, Гундовальд отращивал волосы раза три, пока смерть не утихомирила его неуемную жажду власти. Хлотарь не мог позволить себе подобной ошибки, да и воспитание хитроумной матери диктовало единственно верную тактику.

– Вывести и зарезать! – дал команду он. – Не мучить, пусть умрут быстро!

Лейды схватили мальчиков, а Сигиберт высокомерно поднял голову и ушел, не проронив ни слезинки. Бабушка гордилась бы им.

Двумя неделями позже. Арелат (совр. Арль). Бургундия.

Имперский корабль отчалил от берега. Витоальд с тоской прощался с родной стороной, крепко держа за руку коротко стриженного мальчишку. Тот смотрел на море удивленными глазенками, он никогда его не видел. Рыжеватые волосы были неровно обрезаны, но он не роптал. Дядька Витоальд сказал, что так нужно, а ведь он единственный, кто остался верен клятве. Когда лейды короля Хлотаря схватили братьев, дядька не растерялся, взял его в охапку и оттащил на конюшню, где забросал сеном.

– Заройся поглубже, мой король[7], – прошептал он. – Во дворце измена. Если тебя найдут, то убьют. Ни звука и ни шагу отсюда. Я приду за тобой.

– Не уходи, дядька! – заплакал мальчишка. – Мне страшно!

– Мы уйдем ночью, мой король. Я знаю, где твоя бабка прячет ларец с золотом. Нам понадобятся деньги.

Витоальд сдержал свое слово, и они ушли на юг, пересаживаясь с одного коня на другого. Они скакали вместе, ведь юный король был еще мал и весил меньше перышка. К вечеру он уставал так, что даже не мог есть, но дядька оказался неумолим, и уже через пару недель они очутились в Арелате, в монастыре святого Иоанна.

– Святой Мартин! – всплеснула руками мать-настоятельница, младшая дочь знатнейшего бургундского рода, когда услышала злые вести. – Страсть-то какая! Королей поубивали, грешники! Идите в мою келью, вас сейчас накормят!

– Не боишься, матушка? – испытующе посмотрел на нее Витоальд. – Ведь спросить с тебя могут за это доброе дело.

– Я боюсь только Отца небесного, – перекрестилась аббатиса. – И только ему отвечу на Страшном Суде за свои поступки. А убьет меня нечестивый король Хлотарь, так, значит, мученицей попаду в царствие небесное. От его матери, Фредегонды, этой ведьмы проклятой, ничего доброго родиться не могло. Сатана ее в аду по правую руку от себя посадил. Истинная дьяволица была, помилуй меня, господи!

Матушка снова перекрестилась, а юный король Хильдеберт так и заснул с краюхой хлеба в руке, едва откусив от нее кусок. Мальчик безумно устал за эти дни. Витоальд устал тоже, но ему не было и тридцати, он был крепок как дуб, а потому еще держался.