Епифанов сделал затяжку. Полугай сказал:
— Так.
— Ну, я вышел с перрона в ПК Процессора № 2. Произвел осмотр. В гардеробе — неполный спецкостюм, скорчер, — с уверенностью можно сказать — вещи подозреваемого. И в ящике, внизу, где был скорчер — смотрю — папка. Вот… — Епифанов вытащил из-под кирасы хорошо знакомую Полугаю папку. — Я, понятно, текст не включал, но, судя по лейблу, — мной обнаружен утраченный группой захвата капитана Мон-Зуда ордер на арест Маллигана Дона, ротмистра, подозреваемого в государственной измене. Словом, весь «Стратокастер» надо арестовывать, господин…
— Давай папку, Кузьма, — сказал Полугай. — Благодарю за службу.
— Стараться рад, — ответил Епифанов, осекшись. — Но доклад незакончен…
— Что-то важнее чем это? — спросил Полугай, постучавши фильтром сигареты по корпусу папки.
— Важнее — вряд ли, но…
— Достаточно.
— Слушаю, — сказал Епифанов.
Полугай взял папку и включил. Он сам не знал — зачем, но он включил текст и внимательно прочитал его. Ему показалось, что он сошел с ума — рывком, как будто конь стал. Он всмотрелся, он понял, что не бредит, и он, не сказав больше ни слова, повернулся и вышел из рубки, продолжая держать включенную папку обеими руками за края перед собой…
…Электронная текст-папка есть плоский физический объект высокой технологии формата А-4, лицевая поверхность которого представляет собой стереокристаллический экран с псевдожидким наполнением. Папка чрезвычайно прочна; существуют папки как одноразовые, так и многофункциональные… В описываемое время применялись очень широко, декремационные принтеры, штамповавшие их, еще не были запрещены Академией Побочных Эффектов. Папка, на экран которой был нанесен ордер № 267/513 (76353 00мбык00), являлась одноразовой, с короткой, неизменяемой памятью и, главное, с заваренным портом доступа. Каким образом в текст и формы ордера были внесены оскорбительные изменения, и какие — навеки останется тайной. Войсковым есаулом Полугаем папка была подвергнута уничтожению — через час, у себя, в изгаженной Светосрановым и Зерном каюте, он расстрелял папку на полу из скорчера, тщательно, обжигая пальцы, собрал все осколки и, утолкав их в рукавицу от одноразового комбинезона, спалил на решетке стелларатора в подпалубном помещении № 54 "Коня Белого". Таким образом, остается лишь предполагать, как конкретно было нанесено тягчайшее оскорбление королевской печати, подписи Президента и самому Матвею Полугаю как исполнителю воли высоких лиц, и ему же, как лицу частному. Епифанов, единственный, кто мог видеть испоганенный ордер, молчал по поводу до конца жизни, а воспоминаний не оставил. Но, поскольку, как сказано выше, история с папкой является историей, без преувеличения, поворотной, прекратившей массированную охоту полицейских сил СМГ за Доном Маллиганом, Авторам представляется необходимым остановиться здесь подробнее.
В процессе работы над поелику возможно более точной реконструкцией событий, мы, Авторы, с помощью экспертов Академии Внечеловеческих Возможностей, воспроизвели (в ед. экз.) текст-папку с заключенной в ней стандартной формой ордера на арест и попытались (исходя из личных понятий о чести, совести и уме) исказить текст наиболее оскорбительно, так, чтобы последующее поведение войскового есаула М.Полугая, несомненно, болезненное и, несомненно, непрофессиональное, было признано адекватным, высокопатриотическим и, в конце концов, объяснимым с человеческой точки зрения. После нескольких десятков экспериментов мы пришли к выводу, что, скорее всего, в ткань геральдического слоя ордера были необъяснимым способом внесены фаллические или иные унизительные знаки (особенно эффектно смотрелись в нашей реконструкции модели "пыль столбом" и "зеркальный ассенизатор"), а слой собственно текста был искажен приставочно-суффиксным методом до состояния полной неудобочитаемости (воспроизвести здесь даже самую «легкую» модель, построенную текст-программой «Word-95» со снятыми, с разрешения разработчика и производителя программы (договор о сотрудничестве номер такой-то), цензурными ограничителями, — не представляется возможным. Хотя нельзя не упомянуть на присутствие в моделях весьма забавных, на непритязательный вкус, эпизодов). По поводу технологии взлома «заваренной» одноразовой папки на данном этапе развития цивилизации сказать ничего определенного нельзя; видимо, следует отнести вопрос как это сделано в разряд "божественное провидение", "чем черт не шутит", а точнее — "в жизни все бывает"; в конце концов, явление Дону Маллигану клауцермана Крыуша — событие историческое… — и смысл в дальнейшем имеет только рассмотрение вопроса что из этого вышло; и здесь мы, Авторы, ответ можем дать довольно точный — попросту пересказав последующие события…
…Вероятно, изменение цвета и пространственных характеристик лица войскового есаула было столь явным и болезненным, что сотник Епифанов, проводив (уставным образом) батьку до дверей рубки, по возвращении на мостик счел необходимым доложить о состоянии командира старшему вахтенному офицеру, начальнику группы динамиков "Коня Белого" сотнику Добругину-Мерсье. Добругин-Мерсье офонарел.
"Ты, что, Кузя, серьезно? — переспросил он. — Ну-ка — отойдем." Они отошли за комбайн контроля масс — рабочее место Главного Архитектора корабля, — где хорунжий еще раз, преувеличенно раздельно, повторил свои опасливые наблюдения, сопроводив их даже, для вящей убедительности, движением указательного пальца у виска. Неприятно пораженный, сотник Добругин-М. был готов уже обвинить сотника Епифанова в преступном пренебрежении собственным психическим здоровьем, но вдруг задумался и не смог припомнить ничего в сегодняшнем поведении батьки, что не уложилось бы аккуратно в схему, нарисованную опытным следователем Епифановым: действительно, Полугай был явно не в себе. "Ладно, Кузьма, ты пока помалкивай, — сказал Добругин-М. озабоченно. — П-паразитство! Не хватало еще… А что там с папкой было?" — "Лучше не спрашивай, Пьер, — сказал Епифанов. — Но, бля, поверь — с батькой — трава. Я так мыслю: либо у него карьера накрывается, либо что похуже." — "Ладно, — сказал сотник. — Все чтоб по уставу. Иди, занимайся своим всяким, я озабочусь."
Следствием обмена наблюдениями между сотником Епифановым и сотником же Добругиным-Мерсье явился вызов на мостик главврача крейсера — подъесаула Баранова.
Стоит отметить, что подъесаул Баранов некоторое время препирался с вахтенным офицером, не желая нарушать инструкцию: по протоколу «мятеж» (подпункт о психофизиологических повреждениях задержанного) он обязан был неотлучно находиться подле спящего Какалова вместе с конвоем до появления компетентных лиц. Однако Добругину удалось убедить Баранова — и даже неуставным порядком, без применения служебных полномочий вахтенного офицера, по-человечески договорились. Впрочем, встретился сотник с подъесаулом все-таки не на мостике — в гравитационной камере-распределителе, где Полугай давеча беседовал с капитаном Гневневым.
История космонавтики насчитывает несколько десятков случаев возникновения катастрофической ситуации на звездолете в результате внезапного помешательства члена экипажа. Казалось бы, на фоне глобального развития звездоплавания, за триста лет — несколько десятков случаев — незначительная статистическая флюктуация, но некоторые из них столь страшны, а космонавты — и военные космонавты в том числе — в абсолютном большинстве своем столь суеверны и опасливы, что наблюдение малейшего изменения сознания, малейшая неадекватность поведения хорошо знакомого коллеги — вне зависимости от высоты стояния его в иерархии космического корабля или от его профессии — немедленно влечет за собой сигнал и неизбежные медицинские санкции, нередко принудительные. Главный врач космического корабля — всегда прежде всего психотерапевт. Не имеющий права игнорировать даже и анонимный, даже и донос — кого либо — на кого либо — в данном конкретном смысле. В военном же флоте главврач имеет вдобавок чрезвычайные полномочия хватать и вязать, а при необходимости и применять оружие — тяжело вооруженный звездолет в руках умелого безумца — штука серьезная… так случилось в 278 году, инцидент "Демьян Барука" при ЕН-9544…
