– Хорошо, что я не алкоголик, – сказал Нурминен хрипло и немедленно выпил. Хелен Джей с жалостью, сменившей во время рассказа ярость, как-то очень по-бабьи, подперев щеку рукой, смотрела на него.
– Уволить тебя, что ли? – спросила она. – Ты столько вынес!..
Нурминен, не отрываясь от бутылки, протянул к ней через стол фигу.
– Вот вам, Хелен Джей, – сказал он засим, дыша ртом. – Теперь – хрен. Поздно.
– А это, – Ларкин кивнула на опустевший сосуд, – долго ещё продлится?
Нурминен сделал две попытки пожать плечами, и пожал.
– Да наверно все уже, мадам, – сказал он. – Нешто мы не понимаем! Мы ж со всем нашим решпектом… За нами дело не станет, мадам Ларкин, не подкачаем, не сумлевайтесь…
– Если бы на твоем месте был кто другой… – сказала, качая головой Ларкин. – Молчи, Волчара… все знаю. И постарайся не хамить. В любом случае – все пока живы.
– Какалов, видимо, никогда не сможет ходить, – сказал Баймурзин. – Я у него утром был.
Ларкин вздохнула.
– Посмотрим… – проворчала она.
А Нурминен подхватил со стола ещё одну бутылку.
– Иди-ка ты, милок, пить отсюда, – приказала Хелен Джей. – Даю тебе ещё день. Релаксируйся – как сказал профессор. Потом изволь протрезветь. Надолго! Сагат… Волчара ваш, насколько у вас хватит времени на него… Я подумаю до завтра, а вы, проф, постарайтесь до завтра уже что-нибудь придумать . Вы ж у нас гений. И приведите Волчару в… э… состояние покоя.
– Боюсь, что тут я бессилен, – сказал Баймурзин кротко. – Хелен, я не пью. Рекомендую Трех Президентов. Он пьет. Кроме того, обеспечение психической целостности высшего командного состава Аякс входит в его прямые обязанности. Вызвать его с Массачусетса?
– Никаких Трех Президентов. Все, проф, забудьте обо всех. Я, вы и это , – она показала на горестно глядящего на нее Нурминена. – Нурминен, убирайся. Видеть тебя не могу.
– Это моя квартира, – нагло сказал Нурминен. Хелен Джей огляделась и приподняла брови. Баймурзин хихикнул.
– Когда, Сагат, я слышу ваш смешок, – сказала Ларкин устало, – моя рука тянется к пистолету.
– Ну, не настолько уж я и культурен, – возразил Баймурзин.
– Минимум вы стали на себя напяливать, – сказала Ларкин. И верно: Баймурзин, предпочитавший обходится без одежды вообще, из уважения к Ларкин все-таки натягивал при ней на худые чресла шорты.
– Да, – сказал Баймурзин горделиво. – Кроме того, на мне ещё и контактные линзы. Так что я отнюдь не гол. Со всем, как метко заметил наш пьяный хакер, нашим решпектом. Где-то я это читал…
Ларкин поднялась, вытащила из настольного регистратора обойму с отчетом Нурминена и показала ее Баймурзину, вопросительно сделав лицом. Баймурзин качнул головой, отказываясь: на память он никогда не жаловался.
– Жду открытия, Сагат, – сказала Ларкин.
– Я гений, но не бог, – сказал Баймурзин мягко. – Однако, кое что у меня есть что сказать уже сейчас. Сказать? Или – до завтра?
Хелен Джей снова села.
– Говорите.
– Сказать я имею то, что доклад Эйно Нурминена ни в чем меня не разубедил. Я настаиваю на своем, Хелен. Рекомендация, совершенно официально: принимая решение, Хелен, помните мои слова, и, по возможности, все.
– Тьфу! – сказала Ларкин. – Я-то думала… Ладно. До завтра.
– До завтра.
Нурминен, оглушенный слоновьей порцией спиртного, тупо слушал их – не понимая ни единого слова.
Ларкин сильно потерла руками лицо, испачкала ладони в губной помаде, нахмурилась, достала платок, стерла помаду с губ, с ладоней…
И вышла вон.
– Хотел бы я услышать слова… – смутно сказал Нурминен, пытаясь исполнить процедуру вежливости: вставанием проводить начальника.
– Сидите, Эйно, – сказал Баймурзин. – Она уже ушла. Ваш порыв пропадет впустую.
Однако, гений ошибся. Нурминен не мог вот так, сразу, остановиться и продолжил процесс, и тут дверь раскрылась и Ларкин появилась снова.
– Ого! – сказала она. – Хорошо, Эйно. Садись.
Нурминен сел вбок, мимо кресла.
– Точность – вежливость королей… – пробормотал Баймурзин, помогая Нурминену подняться с пола.
– Садитесь ближе, – сказала Ларкин. – Решение принято. Будете слушать меня очень внимательно, абсолютно все запоминать, спорить со мной запрещаю, все равно ничего не добьетесь. Сагат, включите свою жужжалку.
– Да, Хелен, конечно, включаю, – сказал Баймурзин с несвойственной ему поспешностью. Коряво, на соплях и изоленте собранный приборчик появился, словно по волшебству, у него в руке.
– Защищено, – доложил Баймурзин.
– Слушайте меня, вы, двое, – сказала Ларкин. – Небольшая декларация. Известно, что Галактика потеряла за время войны с НК шесть густонаселенных планет, так?
– Но… – пискнул сильно протрезвевший Нурминен. Голос его плохо слушался.
– Заткнись. Я не как начальник сейчас с вами разговариваю. Я вас вербую, что-то вроде этого. Эти шесть миров, уничтоженных в самом начале войны – не на моей совести, поскольку я тогда была ещё сопливой шлюшкой с джойстиком в ручонке. Но сейчас я – Большой Шеф Запада, и я принимаю их на свою совесть. Красиво? Но правда. И попрошу без обсуждений, поскольку вы меня знаете. Вопрос: хочу ли я потерять хотя бы один мир теперь?
Пауза.
– Ну?
– Не хотите? – предположил Баймурзин.
– Хорошо быть гением, – сказала Хелен Джей. – В точку! Не хочу. Вопрос. Дано: Странная планета. Двести миллионов гуманоидов, согласно данным разведки Аякс, украденных НК и помещенных ими же в сферу моего, как Большого Шефа Запада, влияния, и моей же ответственности. Моя проблема. Статус проблемы?
Пауза.
– Я определяю эти двести миллионов как заложников, – сказала Ларкин. – Я принимаю их под свою защиту. Не обсуждается. Технозомби, имплантанты, пятая колонна, – требуха. Тем более, что имплантант – следует из отчетов медиков – удаляется без последствий.
– Простите, Хелен Джей, но вы очень узко смотрите на проблему, – сказал Нурминен, поражаясь, как такие круглые и банальные периоды могут слетать с его языка. – Имплантант может быть отвлекающим маневром, а враждебные программы могут находиться, например… глубже. В подсознании, в генах, это вполне представимо. Профессор, а?
