— Как у Надымской экспедиции с выполнением плана? — спросил Татаринов плановика.

— Не выполняют, Пётр Константинович, — ответил плановик, разворачивая ведомость, испещрённую цифрами.

— А вот он возражает, — кивнул на меня начальник.

— Сейчас доложу. Нечаев стал называть цифры, водя пальцем по ведомости:

— Было запланировано, если взять в целом второй квартал, четыре миллиона рублей, а они израсходовали меньше трёх. Так что план выполнили всего на шестьдесят два процента.

— Но это ведь хорошо! — обрадовался я, не понимая ещё, в чём дело. — И работу выполнили, и деньги сэкономили.

— Ничего хорошего тут нет, — решительно заявил плановик. — Сколько запланировано главком, столько и тратьте, а ещё лучше истратить немного больше... для перевыполнения плана, — уже менее уверенно заключил он и, как бы оправдываясь, добавил: — Ведь мы же по фактическим затратам работаем.

Снова «фактические затраты»! Я наконец понял всю нелепость такого планирования и, подумав, спросил:

— А на третий квартал нельзя этот план уменьшить?

— Нет, — решительно возразил Нечаев. — Даже на четвёртый нельзя. План утверждён на весь год.

— Ну, так вот, пока что ваша экспедиция по выполнению плана на последнем месте, хотя вы и работали по графику, — заключил Татаринов. — Подтянуться надо... — как-то неопределённо и нетвёрдо, непривычным для себя тоном приказал он.

Я промолчал и подумал, что «подтягиваться» всё равно не будем.

Согласовав место расположения деповской станции Пур, я попрощался с Татариновым и вышел в приёмную.

— Борисов вас разыскивал, — сказала мне секретарша. — Позвоните ему на аэродром.

— А, трали-вали, князь Уренгойский, — услышал я весёлый голос друга.

— Привет, дружище. Отправь меня домой, — попросил я его.

— Сегодня полётов больше не будет, отбой! — прокричал он.

Мы условились вечером сходить в клуб.

Борисов чистил пуговицы кителя, я утюжил видавший виды костюм.

— Говорят, знаменитость будет выступать на концерте, — сказал он.

— Из заключённых? — спросил я.

— Да, — подтвердил он.

У меня отпала охота идти в клуб, и я предложил провести вечер дома.

— Ты что? Такой случай упустить? И так ведь как медведь живёшь, — посмотрел он серьёзно.

Пришлось уступить. Шли по улице, засыпанной толстым слоем опилок, с деревянными тротуарами по бокам. Игарка стоит на вечной мерзлоте, и от непролазной грязи город спасают опилки, которых деревообделочный комбинат выбрасывает целые горы.

Миновав комбинат, расположенный тоже в восточной части города, со штабелями леса и досок, которых хватило бы на строительство не одного города, мы увидели протоку, забитую кошелями и бесконечными плотами леса.

Лес был всюду — и в воде, и на берегах, и на огромной территории комбината. Чуть пониже стояли океанские корабли разных стран. К ним подвозили на баржах тёс, доски, бревна. Два корабля стояли у причалов.

— Этот из Дании, — показал Борисов на корабль водоизмещением не менее десяти тысяч тонн. — А вот тот из Англии, а за ним голландец.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Разве вымпелов не видишь? — показал он на флаги кораблей. — Да и на комбинате сейчас аврал. Весь город мобилизован на погрузку судов, чтобы золото за простой не платить. Сегодня должны вот этот загрузить, а завтра за англичанина возьмутся. Вон к нему уже на рейд тёс возят, — пояснял он.

У деревянного двухэтажного клуба толпился народ. «Билеты все проданы» — увидели мы табличку на окне кассы.

Только я подумал, что можно вернуться домой, как Борисов подмигнул мне и скрылся за входной дверью. Не прошло и пяти минут, как он вернулся с двумя билетами первого ряда.

— По блату? — поинтересовался я.

— Конечно, — засмеялся он.

Подошли грузовики, крытые брезентом. Первыми из них выскочили охранники с винтовками. За ними вылезли артисты с музыкальными инструментами, с какими-то тюками и чемоданами.

Сопровождаемые охранниками, они пошли в клуб с чёрного хода.

Проводив их взглядом, мы тоже пошли и сели на свои места. Публики было уже много, но первые ряды пустовали.

После второго звонка стали занимать и их. Приходили мужчины, в большинстве офицеры внутренних войск, с дамами в парадных платьях.

— Видал, трали-вали, что делается? — шепнул Борисов, показывая глазами на расфранчённую публику. — В Москве таких не увидишь.

Прозвенел третий звонок, но занавес был неподвижен.

В задних рядах волновались, хлопали, просили начинать концерт. Передние ряды соблюдали спокойствие.

Только когда в широком проходе появилась полная дама в длинном платье из чёрного бархата со сверкающей брошью на высокой груди, публика в передних рядах заволновалась и словно по команде повернулась к проходу. Дама шла, не обращая ни на кого внимания, придерживая на плече палантин из чернобурой лисы. Следом за ней шёл Антонов в военном парадном мундире.

В передних рядах мужчины вставали, приветствуя чету Антоновых. Антонов, удостоив немногих лёгким кивком головы, прошёл с женой в единственную ложу у сцены.

Как только они сели, занавес поднялся.

Конферансье, уже немолодой мужчина, густо напудренный, с подведёнными бровями, объявил программу концерта. Он с подъёмом, повысив голос, объявил о предстоящем выступлении на концерте знаменитости. Рассказав две-три смешные, но давно избитые истории, он объявил:

— Первый номер: русская пляска!

На сцену вихрем влетели до десятка пар в костюмах балетных деревенских парней и девушек. Девушки были сильно размалёваны. Но даже сквозь густой грим на их лицах были заметны бледность и усталость. Плясали пары старательно и слаженно, лихо оттопывали ногами, склоняли друг к другу головы, а затем подбрасывали их так, что спустившиеся на лоб волосы вихрем перекидывались на затылок.

После пляски молодой артист спел арию Ленского. Потом была показана сцена из оперетты «Свадьба в Малиновке». Публика смеялась, бурно аплодируя.

Наконец выступила знаменитость.

Конферансье не перечислял её артистических достоинств, но публика и так знала, что это бывшая заслуженная артистка, с успехом выступавшая в эстрадных концертах. Когда она вышла на сцену с высоко поднятой головой, придерживая рукой длинный шлейф прекрасного платья, в зале наступила абсолютная тишина.

Под аккомпанемент рояля она спела два цыганских романса и, поклонившись, вышла.

Гром аплодисментов и громовой бас Антонова заставили её выйти снова.

— «Костёр»! «Бродягу»! — кричала публика.

Артистка поклонилась и кивком головы пригласила подругу сесть за рояль. Она так же прекрасно исполнила «Костёр» и «Бродягу», после чего ушла со сцены и, несмотря на крики и аплодисменты, больше не выходила.

Было уже поздно, когда мы с Борисовым вернулись на его квартиру, а утром я с попутным самолётом, летевшим в Салехард, возвратился домой.

7

В Уренгое по-прежнему стояли наши утлые жилища — палатки, а между тем зима была уже не за горами. Времени до наступления холодов оставалось совсем мало.

Ниже от нас по реке заключённые строили в своей зоне бараки, а за зоной — дома для охраны и начальства. Буксир притащил туда из губы баржи с «рабсилой», строительными материалами и продовольствием. Привезли также тракторы и автомашины. У нас ничего этого не было — даже гвоздей.

Разгрузившись, пароход потащил караван снова в губу к лихтерам. Хоть Пур по ширине и не меньше Таза, но мелководный. Лихтеры не смогли войти даже в его устье, и теперь строители вынуждены были всё перегружать с них на баржи прямо на рейде.

Мы с Болотовым сидели в штабной палатке и гадали, как построить за два месяца жильё, чтобы разместить триста человек. От домов мы, правда, сразу же отказались и решили строить полуземлянки — это намного проще, да в них зимой и теплее. Но даже для полуземлянок нужен лес, нужны доски, тёс, стекло, гвозди и многое другое.