Утром с Кошевым на ЛИ-2 прилетел начальник строительства восточного плеча железной дороги, он же начальник Енисейского лагеря — Антонов.

Это был полный, огромного роста человек. Сотрудники строительства потихоньку называли его «восемь пудов номенклатурного мяса». Густой бас, которому Антонов всегда старался придать нотки строгости, нередко приводил в трепет окружавших его людей. Да это было и неудивительно, так как люди эти были или заключённые, или бывшие заключённые, оставшиеся работать на стройках в отдалённых местах. Оставались они потому, что либо им не давали разрешения жить там, где они хотели, либо они сами уже свыклись с лагерной жизнью, где их ценили не только как специалистов, но и как людей, хорошо знающих лагерные порядки; когда такие строительства начинались, в первые же месяцы заключённые строили для них и для семей, которыми они обзаводились, дома с удобными квартирами.

Антонов упорно и быстро продвигался по служебной лестнице от начальника охраны до начальника крупного строительства и лагеря. Его карьере не мешало четырёхклассное образование. Главными его достоинствами были беспрекословное повиновение вышестоящим работникам МВД и строгое соблюдение лагерного режима.

Строг и груб был голос Антонова, заставлявший повиноваться бесправных людей — сотни лучших специалистов страны, тянущих лагерную лямку и руководящих строительством.

— Ну, как тут инженерия решила? — пробурчал Антонов, небрежно поправляя плотно облегавший его круглую фигуру широкий ремень, словно подчёркивая этим, что его внешность важнее каких-то вариантов трассы. Он стряхнул с погона соринки и, убедившись, что начищенные до блеска сапоги в порядке, важно прошёлся вдоль самолёта.

От такого обращения нас покоробило, и Татаринов, не зависящий от Антонова, холодно ответил:

— Как решили, я уже поставил вас в известность. Переход через Таз будет здесь.

— Знаю, читал, — нахмурился Антонов. — Сейчас караван подойдёт, я его с воздуха видел, — сказал он в пространство. — Будем пургу разгонять, — добавил он загадочно.

Прилетевшая с ним «свита» подобострастно ела его глазами, очевидно догадываясь, какую пургу решил их начальник разгонять летом.

— В два дня нужно разогнать пургу, иначе лихтера обсохнут на год, — повторил он. Гордясь своим остроумием, он уставился глазами в начальника транспортного отдела строительства — кругленького, лысого, невысокого ростом майора.

— Слушаюсь, товарищ начальник, — козырнул, совсем как наш Пономаренко, майор, поправляя пенсне на мясистом носу.

— Капитан! — крикнул Антонов отошедшему начальнику строительного отделения.

— Слушаю, товарищ начальник, — подбежал капитан Седов.

— Как вода в реке?

— Убывает, товарищ начальник.

— А какой это берег реки?

— Правый, товарищ начальник, — быстро отвечал Седов.

— Ага, правый, говоришь, — задумался о чём-то Антонов. Потом, что-то сообразив, он вытянул руку в сторону противоположного берега и глубокомысленно заключил: — Значит, тот будет левый.

— Так точно, товарищ начальник, тот будет левый, — подтвердил Седов.

Нам было противно смотреть и слушать, как рисуется перед своими подчинёнными самодур Антонов. Мы с Татариновым и Борисовым пошли от них вдоль берега. Отходя, я ещё слышал, как Антонов распекал майора.

— Почему эшелоны в Красноярск с зэками не пришли? — грубо басил он.

— Эшелоны, товарищ начальник, видимо, в пути задержались, — оправдывался майор.

— Не имели права задерживаться! — наседал Антонов. — Я суда для них зафрахтовал, чтобы везти зэка в Игарку и в Ермаково, а вы спите.

— Не могу знать, товарищ начальник.

— Давно я тебе оттяжку не делал, забаловался...

Голос Антонова ещё долго долетал до нас. Но вот из-за поворота реки показались небольшой буксир с баржей, а следом за ними — один за другим — три морских лихтера. Их металлические громады возвышались над низкими берегами реки, а она уже не казалась такой широкой и пустынной. Такие большие суда впервые вошли в эту реку. Они рисковали сесть на мель. Но для строительства дороги страна отдавала сюда всё — иногда, может быть, из самых скудных резервов, — и, конечно, с такими мелочами никто не считался. На судах было тихо. Они шли точно по следу буксира, капитан которого, видимо, хорошо знал фарватер.

Когда можно было прочитать на буксире его название «Воркута», с него бросили якорь и дали сигнал лихтерам делать то же самое. Мы пошли обратно.

Подплыли к косе лодки с капитанами судов, начальниками колонн, командирами ВОХР, оперуполномоченными, инженерами и другим начальством. Они подходили к Антонову, козыряли, рапортовали. Когда собрались все, Антонов повторил:

— Приказываю в три дня пургу разогнать...

А майор тут же разъяснил смысл слов своего начальника:

— Сейчас же начинайте разгрузку.

Оперуполномоченные и командиры ВОХР пошли осматривать места для зон и размечать оцепление.

Между прибывшими инженерами начался деловой разговор, в котором Антонов и его свита участия не принимали; решали, как разгружать электростанцию, тракторы, паровозы, вагоны, рельсы и другое тяжёлое оборудование.

Антонов потребовал себе лимонада и лёгкой закуски. Персональный повар его — бывший заключённый, сопровождавший Антонова всюду, — мигом принёс из самолёта свежие помидоры, огурцы, лук, редиску, шпроты и две бутылки, расставив всё на походном столике.

«Откуда овощи? Из каких теплиц? Здесь, на Севере, в июле свежие овощи!» — подумал я, и, верно, не один я.

Антонов закусывал, остальные обсуждали порядок разгрузки, чертили на бумаге схемы причалов.

Только когда заговорили о выгрузке паровозов, он оторвался от еды и сказал:

— Поручите это дело прорабу Селиванову, у него голова ещё варит.

Привезли с лихтера и Селиванова. Он был прорабом первой колонны, а до этого отсидел десять лет, после чего был оставлен на Севере на неопределённый срок и теперь работал как вольнонаёмный. Селиванову ещё не было пятидесяти, но заключение отложило на нём неизгладимые отпечатки. У него не было зубов, он шепелявил. По испитому лицу с глубокими морщинами нетрудно было догадаться, что он много пережил. Его взгляд говорил о давно сломленном, но ещё живом духе.

— Чтобы разгружать паровозы, надо прочные причалы строить, — подтвердил Селиванов уже высказанное Татариновым мнение. — А для этого, — продолжал он, — нужно ряжи рубить и опускать на дно реки. — Он немного подумал и добавил: — Плохо, что камня нет, ну да ряжи можно и песком загрузить.

С его мнением согласились.

Пущай каждая колонна себе причалы строит, — вмешался Антонов, и с ним согласились, хотя этот вопрос уже и решили раньше. Для одного лихтера, где стояли паровозы, нужен был особенно прочный причал.

На каждого зэка по бревну — вот вам сразу больше тыщи, — соображал вслух Антонов и, повернувшись к Селиванову, спросил: — Тыщи брёвен хватит?

Пожалуй, хватит, — ответил прораб, — но всё будет зависеть от глубины реки у берега.

— Действуйте, разгоняйте пургу, — приказал Антонов и добавил:

— Всех придурков и слабосилку на работу, чтобы ни одного филона не было! Кто будет филонить — на триста грамм без баланды.

Три катера непрерывно курсировали между судами и берегом, перевозя заключённых на необетованную землю. Каждая колонна выгружалась на отведённый ей клочок земли. Охранники с автоматами и овчарками окружили небольшие площадки у реки, расставив там таблички с надписями: «Зона».

Заключённые сходили с катеров. Здесь же, у трапов, охранники вели им счёт, обыскивали их с ног до головы. Дальше они шли попарно в круг, где по команде садились. Земля с её вечной мерзлотой покрывалась серыми бушлатами, над которыми роем кружились комары.

Когда счёт и обыск заключённых были закончены, начальники колонн объявили приказ Антонова, в котором были обещаны поощрения за быструю разгрузку судов.

Первая премия на бригаду: пол-литра спирту и пять пачек махорки, вторая — четыре пачки махорки. За каждый паровоз, выгруженный без поломок, — пол-литра спирту и три пачки махорки. По толпам прошёл гул не то одобрения, не то насмешки, а конвой уже кричал: «Разберись по пяти!» Подошли прорабы, десятники, и заключённые в оцеплении двинулись к лесу.