Рядом с белыми палатками у дымокуров стояли и лежали олени. Обе партии расположились у небольших речек, вблизи оленьих пастбищ — ягелевой тундры.

Пролетев над плоским и незаметным водоразделом рек Пур и Таз, сплошь усеянным озёрами, мы попали в бассейн реки Варка-Сыль-Кы. Вначале соединились два небольших ручейка, потом притоки один за другим с обеих сторон стали впадать в них, образовав довольно широкую речку.

А вот и палатки Рогожина. Волохович снова снизился и пошёл бреющим полётом метрах в пятидесяти от земли. Сбросив почту и убедившись, что Рогожина в лагере нет, Волохович помахал крыльями и пошёл дальше, вниз по реке. Варка-Сыль-Кы здесь была извилиста, со множеством староречий и заливов, сливавшихся с озёрами.

Не долетая километров двадцать до устья, мы увидели лодочку, на которой плыли двое. В одном из них я узнал Рогожина. Волохович снова снизился и стал кружиться, а я в это время написал записку Рогожину, чтобы он спешил и обязательно к вечеру был на реке Таз. Замотав записку вместе с письмом Нины Петровны в тряпку, я привязал кусок бинта с грузом и, рассчитав, бросил Рогожину. Пока мы делали круг, Рогожин был уже на берегу и держал в руках послание. А через пятнадцать минут мы были на Тазу.

Вскоре прилетели Татаринов и Борисов, а с ними и наши соседи — руководители Енисейской экспедиции. Ещё через час я обнимал Рогожина. Собрались все в кабине самолёта ЛИ-2, куда меньше залетали комары.

— Знаете, зачем я вас собрал сюда? — начал Татаринов, когда мы расселись на железных скамейках, тянувшихся вдоль всего фюзеляжа.

Мы догадывались, но молчали.

— Пора решать вопрос с переходом реки Таз, — помедлив, сказал он. — Лихтеры и баржи, нагруженные паровозами, вагонами, рельсами, шпалами, заключёнными и всем их скарбом, уже прошли губу и идут вверх по Тазу. Нам нужно сегодня же сказать строителям, где им выгружаться, а выгружаться они должны там, где будет строиться мост. Я знаю, что мнения у вас разошлись. Одни за северный вариант, — посмотрел он на наших соседей, — другие за южный, — кивнул он в нашу сторону.

Завязались оживлённые споры. Енисейская экспедиция отстаивала северный вариант, видимо, плохо зная наш участок по этому направлению. У них действительно при подходе с востока от реки Турухан к Тазу по северному варианту условия были несколько лучше, чем по южному. Но на нашем участке, с запада, эти варианты резко отличались друг от друга, и железную дорогу можно было строить только по южному. Мы с Болотовым твёрдо стояли на своём.

Мальков сидел рядом с работниками Енисейской экспедиции и о чём-то с ними шептался.

— Продаст, — толкнул меня в бок Болотов, показывая глазами на нашего главного инженера.

— Пусть попробует, сам в лужу сядет, — тихо ответил я.

Но Мальков действительно не выдержал и высказал свои соображения в пользу северного варианта, подкрепляя их опять цифрами будущей экономии при эксплуатации. Пока долго и витиевато говорил Мальков, Татаринов морщил брови, но молчал. Молчали и мы с Болотовым, хотя злились сильно.

Когда закончил говорить Мальков, Татаринов его спросил:

— А вы эту экономию что, в руках держали?

— Не понимаю, Пётр Константинович, — пожал он плечами.

— Пора понимать дело по существу, а не пустыми цифрами себе и нам голову забивать, — резко ответил Татаринов и добавил: — Заладили: поезда, поезда. Да пока они здесь пойдут, нам не по одному пуду соли придётся съесть. И вы все должны представлять себе всю сложность задачи, и в первую очередь сложность освоения этого сурового края, а затем и строительства дороги. Прокладываемая вами трасса должна проходить по таким местам, где что-то хоть чуть-чуть напоминает живую природу. А жизнь в этих краях теплится только на берегах рек... Давайте послушаем Рогожина. Он уже исходил здесь всю местность и проплыл по реке. Прошу, товарищ Рогожин, — обратился он к Александру Петровичу.

— На мой взгляд, для строительства дороги, — сказал Рогожин, — очень важными условиями являются наличие на месте строительных материалов, путей сообщения. И условия жизни людей в этом суровом крае. Вариант строительства железной дороги по Варка-Сыль-Кы, безусловно, лучше северного. В долине этой реки есть хороший песок для отсыпки полотна, есть даже гравий для балласта и бетонных работ — это отложения конечной морены. Есть лес для постройки рабочих посёлков, для столбов линии связи, а о дровах и говорить нечего — хватит на многие годы. По реке Варка-Сыль-Кы пройдут катера с баржами, это обеспечит перевозку людей, оборудования и всего необходимого для строительства. Я промерял глубины. А на северном варианте, — продолжал Рогожин, — голая тундра, много озёр, болот, бугров пучения. Даже на оленях там летом трудно пробираться.

Татаринов, довольный ответом, кивнул Рогожину. Тот сел.

— Так как все высказались, — поднялся Татаринов, — то давайте решать. За южным вариантом, — сказал он, — явное преимущество. Северный вариант попросту освоить невозможно, он сам себя исключает. Ведь если и перебросить туда людей пешим порядком, их всё равно кормить надо, товарищ Мальков, — посмотрел Татаринов в сторону главного инженера и продолжал: — Дрова нужны, посёлки из чего-то строить надо. А вот Рогожин говорит, что туда и олени не проберутся. Северный вариант прямее, но это ещё ничего не значит. По этой дороге хорошо если три-четыре пары поездов в сутки ходить будут, так что о выгоде при эксплуатации можно и не говорить. А вот о людях следует подумать. Путейцы ведь не железные, и горстке людей ох как трудно будет бороться с северной стихией. Представьте себе пургу, заносы, а кругом голая тундра. Будут ваши поезда стоять, товарищ Мальков. Вот вам и вся экономия...

Татаринов помолчал, а потом решительно сказал:

— Примем южный вариант.

Никто больше не возражал. Здесь же была составлена радиограмма и передана строителям в Игарку, а через десять минут навстречу каравану вниз по реке вылетел Волохович с письмом Татаринова — следовать на разгрузку выше устья Варка-Сыль-Кы.

Надев накомарники и завязав рукава, мы с Рогожиным и Болотовым вышли к реке.

— Ну как, скучаешь? — спросил я Рогожина, когда Болотов отошёл от нас попить воды.

— Очень, — кивнул Александр Петрович.

— Хочешь полететь в Уренгой?

Рогожин, не веря своим ушам, даже остановился.

— А разве это возможно?

— Конечно, — подтвердил я. — Заберёшь там в камеральной группе оставшиеся фотоснимки, загрузишь самолёт продуктами, каких у вас не хватает, и завтра обратно сюда. А отсюда в партию на катере вместе поплывём — я надеюсь уговорить Татаринова взять у строителей катер. Да и им самим не мешает проехать вверх по реке на рекогносцировку с таким лоцманом, как ты.

На том мы и порешили.

Вернувшись к самолёту, я сказал Татаринову, что необходимо послать Рогожина в Уренгой.

— Пусть летит. Да и Малькову здесь делать нечего, — решил он.

Пока заводили мотор, я написал Марине письмо.

Несмотря на поздний час, солнце ещё светило, и мы пошли с Татариновым к Борисову, ловившему с лётчиками рыбу. Они устроились на крутом берегу, разведя там дымокур. Бортмеханик и радист копали червей.

— Во какой сорвался, трали-вали, — показал Борисов, разведя руки.

— Может, такой, тентель-вентель? — показал я ему палец.

— Джамбул, подтверди, — попросил он подошедшего командира корабля.

— Мощь, а не рыба, — поддакнул Джамбул.

Радист делал нам знаки, но я не понимал в чём дело. Потом он крикнул: «Джамбул, тащи!» Пилот схватил удилище и потянул. Удилище гнулось, и вскоре над водой повисла бутылка. Борисов в это время щёлкнул фотоаппаратом. Джамбул вначале рассердился, но, когда узнал, что в бутылке спирт, улыбнулся. Поплавок Борисова резко скрылся под водой, и он вытянул большого муксуна. Не выдержал соблазна и Татаринов — он взял удочку Ганджумова и одного за другим вытащил двух крупных подъязков. Здесь же на берегу сварили уху и провели вечер.