- Садись, покурим! – предложил дед, доставая «Приму».

Кирпичников с выражением римского гладиатора кивком поблагодарил дарителя «Примы» Погарского сигаретно-сигарного комбината Калужской области. Он сел на лавку и щелкнул зажигалкой. Подбросил ее на ладони и неожиданно для самого себя протянул ее деду:

- Бакшиш.

- Оставь себе, пригодится, – дед чиркнул спичкой, и затянулся, потухшим было «бычком». Лица его в темноте было не видно, но массивная фигура и голос внушали Кирпичникову доверие – они чем-то напоминали ему его, Кирпича, отца-фронтовика, скончавшегося лет десять назад.

- Простите, а вы Олегу кто?

- Я – его школьный учитель, а что?

- Да нет, просто его родственникам я все уже рассказал.

- Я не о том. Я хочу понять, что происходит. Ведь там – настоящая война?

- Называйте, как хотите, - хмыкнул Кирпич, - некоторым больше нравится: «оказание интернациональной помощи братскому афганскому народу».

- Ох, ребята, ребята! – учитель затоптал окурок, – За что вас вот так? Мы на той войне проливали кровь, и свою и чужую, зная: за что идем в бой... А за что вы? Как наше поколение виновато перед вашим!

- Да в чем же? – искренне удивился Кирпич.

- В том, что воспитали вас такими, внушая чувство долга перед всеми: Родиной, партией, прогрессивным человечеством, а потом вероломно злоупотребили результатами воспитания, бросив вас в мясорубку, словно проверяя: крепка ли ваша вера?

- А мне казалось, что мы наконец-то выполняем завет наших дедушек: «воевать малой кровью на чужой территории»! – мстительно отозвался Шура.

- Не ерничай! Кстати, дед, что справа от тебя, действительно был храбрым солдатом – он служил у меня в батарее. Но в подпитии просто непереносим. Извини…

- Да ничего, я и сам не лучше. На голодный желудок плохо легло…

- Я сразу понял, что тебе нехорошо. Сейчас полегчало?

- Вроде, так.

- Вот и хорошо.

- Да ничего хорошего.

- Это понимаю. Тебе обратно когда?

- Послезавтра быть в Ташкенте, на пересылке.

- А домой когда поедешь?

- Из Сибири я, не успею.

- Помощь какая нужна?

- Да нет, спасибо.

- А с билетом? Начальник милиции в аэропорту – мой друг.

- Спасибо, меня уже обещали отправить.

- Тогда пойдем, - он показал в сторону дома напротив, – переночуешь у меня.

Поминки продолжались. Народу было много – родные, близкие, соседи.

***

Титры: Шихванд. Провинция Фарах. Афганистан.

2 июля 1988 года.

БТР проехал мимо грунтового аэродрома.

Скучающий караульный сарбоз (местный боец афганской армии) приподнялся с табуретки и лениво помахал рукой. Его автомат был рядом с табуреткой прислонен к ограде.

Никитин поморщился: безопасность, однако… помахал в ответ. Надо крепить афгано-советскую дружбу.

БТР въехал на главную базарную улицу. По обеим ее сторонам сплошняком стояли глинобитные строения, занятые дуканами. Товар был разложен на земле прямо перед лавками и на тележках лотошников.

Возле некоторых дуканов были сооружены циновочные навесы на невообразимо кривых столбах.

Дукадоры, завидев «шурави», приветливо махали им руками. Вообще, торговцы были самой просоветской частью населения, безоговорочно поддерживавшей наше пребывание в их стране. Многие из них весьма обогатились за время оккупации, особенно в крупных городах.

БТР проезжал мимо мясного ряда. Баранов там резали на улице прямо возле лавок. Операция совершалась быстро до изумления: мясник хватал барана за загривок, валил его на землю, прижимая коленом, приподнимал голову и – вжик! – длинным и острым, как бритва, ножом разрезал ему горло от уха до уха. Кровь стекала в арык. Редко кто из «пациентов» успевал даже сказать «бе-е-е». Рядом, в загородке, толпилось еще десяток баранов которых казнь товарища совершенно не волновала, некоторые еще продолжали чего-то жевать.

В арыках по обеим сторонам базарной улицы какой только дряни не плавало: тряпье, объедки, дохлые крысы и просто обычное дерьмо. Тем не менее, не редкостью была такая картинка: какой-нибудь дух опускался на корточки возле этого арыка и, зачерпывая воду ладонью, совершал омовение перед намазом. Или бегут бачата из школы. На лотке у разносчика за сущие гроши – отличный виноград. Мальчишкам в их школе, похоже, объяснили, что фрукты и овощи перед едой надо мыть. Сует такой «пионер» торговцу мелочь, хватает гроздь и, обмакнув ее пару раз в зловонный арык, идет дальше, жуя на ходу.

На перекрестке стоит пикет - трое «юных защитников революции» при местном Царандое – лет по 14. У одного – «Калашников», у двоих – антикварные ППШ.

Бородатый, прилично, - по местным меркам, - одетый дух, присаживается на обочине помочиться (у них мужики делают это сидя). Здесь это в порядке вещей.

БТР повернул влево, в боковую улицу, и, проехав метров триста по пыльным барханам, в которых возились грязные, тощие собаки и дети, остановился возле ворот советнической «виллы». Она была двухэтажной, вполне современной – что называется, «с удобствами». Вокруг дома росли высокие сосны и эвкалипты (ни то, ни другое, к сожалению, не давало тени). Двор выглядел ухоженно. По периметру его окружал забор высотой метра три, по верху которого тянулась «колючка» с навешанными жестяными банками. Там же торчали «сигналки» – сигнальные мины - такая продолговатая фиговина, сверху у нее прикручивается ударник с чекой, чека цепляется за растяжку. Если ее задеть, сперва раздается сатанинский свист, а потом в воздух летят «звездки» - светящиеся заряды, пять штук подряд.

Возле ворот с внутренней стороны – караулка, там живет взвод бойцов из мотострелкового полка, под командой старлея,

Ворота распахнулись, и БТР, устало подвывая оборотами изношенного движка, вкатился во двор.

Советники, человек пять, столпились на крыльце.

Никитин спрыгнул с брони, поздоровался с командиром охраны, старшим лейтенантом, родом из Баку и отзывавшимся на имя Гарик, и подошел к крыльцу.

- Здорово, Никитин! Чего привез? – приветствовал Никитина старший советник - полковник.

- Груз для Хайята. Позвоните ему, пожалуйста, товарищ полковник. Пусть пришлет своих людей с носилками. Только поскорее.

- Сколько носилок?

- Трое.

- Ого! Что там у тебя?

Вместо ответа Никитин обернулся – там выгружали из БТРа раненых. Странно, что та девочка, с пулей в животе, еще была жива и громко стонала.

Старший советник, успевший сходить взглянуть на раненых, вернулся с озабоченным лицом.