- Так… Из «дикорастущих», - пожал плечами Николай.

- Ясно. Говно, значит, – логично заключил комбат, – Придется тебе взять старого приятеля на себя, Коля. Водки из Союза привез?

- Никак нет, таможня, лютует, - соврал, не моргнув глазом, Кирпичников.

- Ладно, выделю тебе пару пузырей на представительские нужды. Постарайся его нейтрализовать. Старшего - беру на себя. Я с ним тоже служил, – Петрович сплюнул, – Насчет закуски я распоряжусь, пошлешь кого-нибудь на продсклад, к Мелконяну, он соберет все, что нужно. Вопросы есть?

Обрадованный тем, что порка за бойца-утопленника откладывается, Кирпичников решил наглеть до конца:

- Товарищ майор!

- Чего еще?

- Этот, что из комиссии, Мишка… То есть, майор Гончаров…

- Чего ему хочется? Надеюсь, не ятаган в золоте?

- Да нет. Он спрашивал у меня про мумиё индийское.

- Завтра с утра пораньше пошлешь кого-нибудь из взводных в дукан к Исмаилу, нехай подавится твой Гончаров этой мумиёй. «Афошки» есть?

- У меня? Откуда? – совершенно искренне возмутился Кирпичников, - Я ж с Родины.

- Ладно, держи, - он вытащил из кармана и протянул Николаю бумажку в сотню афгани, здорово напоминающую этикетку от портвейна.

– Заметь, - добавил он, заметив удивленный взгляд своего подчиненного, - Свои личные на этих говноедов-халявщиков трачу! Все, ступай!

…………………………………………….

По дороге в родное подразделение в голове у капитана теснились не слова, а сплошь одни выражения. На пороге его встретил проштрафившийся Вася Белкин. Выражение лица у него было виноватое. Он попытался было отрапортовать Кирпичникову по Уставу:

- Товарищ капитан, за время вашего отсутствия…

Но Кирпич махнул рукой:

- Иди к черту. Если утопленник найдется, - мрачно предупредил Кирпичников, - повезешь его домой ты! Понятно?

- Так точно, - вздохнул Василий. – Куда уж понятнее!

Своего ротного Белкин искренне уважал, они были с ним на «ты», и он не хотел, чтобы между ними пролегла тень недоверия.

- Понимаешь, Лексеич, этих болванов на речке было больше двух.

- А кто еще?Дембеля?

- Они самые. Там были там еще Рыбаков, Носов и Звонарев. Возможно, еще и Матушкин с ними затесался, они же все кореша.

- Чего они там у тебя сейчас делают?

- Трудятся. Ты уже в курсе насчет завтрашней комиссии?

- В курсе. Вот, держи, - он протянул Кирпич Василию деньги, - Завтра с утра выгонишь БТР и махнешь на базар. Возьмешь у Исмаила – только у него, понял? – мумие это гребаное, на сколько хватит. Пусть подавится, - повторил он слова Петровича.

- Кто? – не понял Белкин.

- Да-а-а…Хмырюга из комиссии, знакомцем моим старым оказался. Просил ему этой дряни раздобыть.

- Я слыхал, что его из окаменелого птичьего дерьма варганят, - хмыкнул Вася.

- Хорошо, если из птичьего… Ладно, Петрович велел все разбирательства отложить до отбытия комиссии. Возьмемся за этих любителей ночных купаний попозже, пускай пока расслабятся.

- Вот и мне сдается мне, что «деды» намеренно запустили вперед «молодых», чтобы посмотреть, как те кувыркаются.

- Там же, один черт, ни фига не видно.

- Там по периметру прожектора имеются. Правда, светят в сторону, но блики по воде идут.

- Вот же ж, суки ржавые! – выругался Кирпичников, – Ну, да ничего! Я им ещё покажу ля маман де Кузьма!

- Остынь. Лучше расскажи, что это такое у тебя там, на пальце? – Белкин только сейчас заметил на странное дополнение к суровому образу своего ротного.

Кирпичников вздохнул. Ему не хотелось в очередной раз пересказывать историю своей молниеносной любви и женитьбы. Во-первых, все это было настолько личным, настолько интимным переживанием, что делиться им даже с близкими товарищами он считал неуместным. А во-вторых, понимал, что сделать это, пусть в краткой форме, в ближайшие дни ему все равно придется, и не один раз. Прежде, чем заговорить, он долго разминал сигарету:

- На пальце, наблюдательный ты наш, обручальное кольцо. И означать это может только одно.

- Ты что? Серьезно? – изумился Василий.

- Серьезней некуда.

- Ну, ты…

- …Блин, даю! – закончил Кирпичников фразу за своего подчиненного.

Глава 8

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

5 июня 1988 года.

Рота готовилась к прибытию растреклятой комиссии. Гуляев с членами экипажей боевых и не очень, машин, вместе с приданным ему отделением для выполнения особо ответственных задач, как-то: мойка техники, перемещение тяжелых предметов и т.п., трудился в парке. Само собой, эту десятку счастливцев Шура выделил из числа тех, кто не ходил с нами, а припухал все это время в казарме.

Оставив рулить Славика Карасева, Никитин с Шурой угнездились в курилке, перевести дух и поделиться впечатлениями, мыслями и соображениями.

- Хрень все это, - сказал Шура, затянувшись сигаретным дымом.

- Что?

- Да воин утопший этот. Жаль, конечно, дурака, но он сам виноват.

- Хрень – не хрень, но Кирпичу звание задержат. И Ваське роты не видать, как своих ушей. Да еще комиссия эта гребаная, чтоб им век воли не видать!

- Звание ему, один черт, все равно задержали бы. Не за это одно, так за другое. Ты же знаешь, как Петрович «любит» Чэ-Пэшников. Получит майора на Родине. Василию могут вкатить неполное соответствие, но взыскание – не триппер, поносит и сбросит к праздникам. У Кирпича замена в декабре, так что ротным ему быть, вот увидишь. Если только «варяга» не пришлют.

- А могут.

- Не должны. Вася-то уже аттестован, при делах, а «варяги» по полгода только в наши дела въезжают. Комиссия? Мало, что ли, мы их видели? Как приехали, так и уедут. Ну, «вскроют» кучу недостатков, а мы дружно бросимся их «устранять». Что у нас еще?

- Гоголь, Николай Васильевич. «Майская ночь, или утопленница».

- Утопленник, - поправил Никитина Шура, – Но тут, мне думается, что наша с тобой виктория в значительной степени смягчит сердца вышестоящих начальников. Таких результатов, как у нас сегодня, насколько помню, не было несколько лет, и не только в нашей бригаде.