Никитин вздохнул, воткнул в магнитофон кассету “Eagles” и попытался под “The Hotel California” навести хотя бы приблизительный порядок в своих апартаментах, приговаривая:

- Калифорния, однако… Голливуд, понимаете ли… Чегой-то Шарон Стоун ко мне давно не забегает. Или, эта, как ее… Лизка Миннелли - тоже тетка ничего, хотя и в годах.

Никитин распихал коробки под койку и вдоль стенки, кассеты засунул в тумбочку, а грязные носки собрал в пакет, на выброс.

Стаскивая с себя грязную «песочку» заметил, что правые штанина и рукав перепачканы кровью.

- Не моя, слава Богу, - пробормотал удовлетворенно.

Набрав в тазик воды, замочил свои боевые доспехи.

Переодевшись в «Адидас», очень похожий на настоящий, и прихватив чистое белье, полотенце, мыло и мочалку, вышел из каюты.

…………………………………………….

В предвкушении нирваны Никитин растворил обшитую досками, мореными «под дуб», дверь и сразу понял, что его ждет облом. На крючках вдоль стенки были развешаны отнюдь не мужские предметы одежды, как верхней, так и нижней.

Он выглянул на улицу и увидел прикнопленый рядом с дверью литок бумаги с надписью «Женский день»

В проем двери из комнаты отдыха, откуда доносился женский смех и звон посуды, высунулось некрасивое лицо на замотанной полотенцем голове.

- Ой, ктой-то к нам пришел! Мущщчинка! Да ты не бойся, заходи, мы тебе спинку потрем!

Из комнаты отдыха раздался дружный женский хохот.

Никитин матюгнулся про себя и закрыл дверь. Почесал репу и произнес:

- Придется идти в солдатскую баню.Надо быть ближе к личному составу.

***

Титры: Анапа. Краснодарский край. СССР.

3 июня 1988 года

Ангелина Семеновна, квелая седая тетка пенсионного возраста, встретила их ласково, хотя и не перестала прихлебывать кефир из полулитровой бутылки. Через плечо у нее была перекинута дурацкая красная лента:

- Ну, чего, ребятки, приспичило?

Кирпичников, несмотря на благодушное настроение, не удержался:

- А вам то что?

- Да ничего, – ответила она добродушно и оценивающе посмотрела на них, – Нельзя что ли было, как у людей, чтобы невеста с фатой, и жених… без мундира?

- Нельзя, мамаша, нельзя! – Кирпичников приобнял за плечи снова робеющую Маринку, – Нельзя ли приступить к таинству?

- Эх… - вздохнула коллега Кисы Воробьянинова, – Давайте ваши паспорта. Кольца хоть у вас есть?

Кирпичников вынул коробочки из кармана, раскрыл и положил их на стол.

- Очень хорошо. Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, - тетенька приняла торжественную позу, - объявляю вас мужем и женой.

…………………………..

Выйдя на улицу, Коля полез за сигаретой, но закурить не успел.

Маринка, взвизгнув, подпрыгнула и уцепилась за его шею, болтая в воздухе ногами.

- Мой! Мой! Мой!

Мимо проходила орава джигитов кавказского вида. И не столько кавказского, сколько вполне криминального. В кожаных куртках, несмотря на жару, под которыми характерно «читались» стволы.

Кирпичников на всякий случай напрягся.

Однако парни при виде здоровенного офицера, на шее которого повисла миниатюрная девчонка, дружно заулыбались, а один даже показал Кирпичникову поднятый вверх большой палец:

- Вай, капитан! Нэ забудь на свадьба пригласыть!

***

Титры: Фарахруд. Провинция Фарах. Афганистан.

3 июня 1988 года.

Когда два часа спустя Никитин, чисто отмытый и выбритый, вошел в Ленинскую комнату в соседнем модуле, офицеры уже успели «освежиться» и расслабиться. Стол соорудили из снарядных ящиков, покрытых газетами. Меню банкета было представлено разнообразными сортами консервов из сухпайков, крупно нарезанными луковицами и жареной картошкой. Ассортимент на уровне. Из напитков была представлена настоящая русская водка в емкостях по 0,7 и все те же банки «Si-Si». Со стены на этот банкет невозмутимо взирали члены Политбюро КПСС. В полном составе, с кандидатами. Остальные стены не были еще оформлены, согласно армейской моде и отсутствовала мебель.

Раздвинувшись на импровизированной лавке из досок, положенных все на те же снарядные ящики, Никитину освободили место и налили «штрафную».

- Штрафную, штрафную…

Солдатская кружка «Столичной» прошла на удивление гладко.

Закусывая нежнейшим пайковым салом из баночки, Никитин с облегчением ощутил, что вся муть, преследовавшая его последние несколько дней, уплывает куда-то в глубины сознания, тает и растворяется там, словно ее и не было. Конечно, все это – лишь иллюзия, но она позволяла хоть на время забыть обо всем плохом. Если без конца пережевывать свои, часто не решаемые, проблемы, можно запросто свихнуться, это медицинский факт.

Разлили еще и объявили

- Третий тост.

Все, встали, помолчали секунд десять, и, не произнеся ни слова, опрокинули кружки в память о павших. Эта традиция соблюдалась свято, и каждому было, кого вспомнить.

Никитин понял, что все тост ждут от него, поднял кружку и сказал:

- Теперь за здоровье счастливых родителей новорожденного, которому самой судьбой на роду написано стать спецназёром.

Молодой отец при этих словах поморщился, но выпил. Похоже, этого уже новорожденному желали.

Все дружно закурили, и в «номере» сразу стало дымно, хоть топор вешай.

Нависла непрошеная пауза, которая всегда бывает в русских застольях, когда закончился ритуал, а неформальное общение еще не сложилось в данный момент. В таких случаях требуется развлечение.

Кто-то произнес:

- Вася, изобрази…

- Порадуй душу…

- Луку! Луку давай!

Вася Белкин был взводным второй роты, но сейчас замещал своего командира, капитана Кирпичникова, улетевшего в Союз с «грузом-200» – бренными останками другого своего взводного, лейтенанта Бойко. Однако Васю пригласили на банкет не столько за его статус и.о. комроты (взводные из других рот обычно не приглашались), сколько за его выдающийся артистический талант. Вот и сейчас, откашлявшись, встал в позу и начал:

- Весь род Мудищевых был древний

Имел он вотчины, деревни.

И пребольшие елдаки.

Поболее чем у Луки…

В это время в приоткрытую дверь заглянул новый гость – майор Иванов Виктор Иванович, замполит батальона. Был он человеком вполне безобидным, ничего плохого никому не делал, и на умеренное употребление офицерами батальона «огненной воды» смотрел сквозь пальцы, лишь бы оно действительно было умеренным, и не в служебное время. Кроме того, он не доставал нас с политграмотой, переключившись почти исключительно на бойцов срочной службы. В некоторых батальонах замполиты задолбали офицеров и прапорщиков своими политзанятиями, на которые загоняли всех поголовно, даже только что вернувшихся с «боевых». А еще заставляли писать конспекты решений и постановлений бесчисленных пленумов и съездов партии, и прочей дребедени. Мы от этого были избавлены и потому уважали нашего Виктора Ивановича. За глаза его величали «капелланом» или «полковым батюшкой» – за сходство обязанностей пастыря человеческих душ, а также за незлобивый характер и манеру говорить мягко и негромко, никогда ни на кого не повышая голоса.