– Здесь еще другой аспект. Если брать чисто биологию, всякую физиологию и прочее, всегда же для науки очень важно найти подтверждения своим теориям не в обычных условиях Земли, а где-то, где условия совсем иные. А если они не подтвердятся и будут выявлены какие-то новые факты, то это еще лучше. Это огромные целые направления, где ждут тысячи диссертаций, премий, степеней. Нельзя же бесконечно обмусоливать какую-то косточку в позвоночнике лягушки, это же несколько унизительно.

– Тут ты прав. Когда зарождалась серьезная, методическая и системная наука, как было? Один ученый, к примеру Ньютон, или Гумбольдт, или даже Эйнштейн, они закрывали своей работой целые большие направления или даже науки. Они открыли там закон, здесь теорию, наработали статистику и сделали предложения здесь, помимо этого в других направлениях отметились. И потом уже другие уточняли их, систематизировали, брали все менее и менее глобальные вопросы. Это тоже важно, безусловно, но где-то в глубине сердца они понимали свою… незначительность, что были способны на большее, но большего не было. Все большие открытия разобрали или до них, или до тех титаны, или тысячи тысяч таких же жаждущих признания людей.

– Это же одна из проблем человечества, – протянул Чжан и ловко поднялся прыжком, да так, что встал на пол сразу возле контейнера с горячим чаем. Налил себе, вдохнул аромат и мечтательно зажмурился, после чего отхлебнул крохотный глоточек, слегка повернулся и таким же акробатическим прыжком вернулся в кресло. Врачи не очень рекомендовали передвигаться таким образом, потому что человеческие мышцы, связки и сухожилия, которые эволюционировали на протяжении миллионов лет при четко заданной гравитации, здесь, на Луне, иногда вели себя непредсказуемым образом, но молодым и недавно прибывшим все не давало спокойствия то новое чувство легкости.

– Проблема, – продолжил он, – в чем. Я несколько лет назад сам до этого дошел, раньше об этом не задумывался, а потом оказалось, что подобные мысли и концепции высказывали в Европе несколько веков назад, а у нас еще при старых династиях. Что можно бесконечно выдвигать теории, строить гипотезы, выражать мнения, но пока у тебя в руках один образец неважно чего… Пусть, не знаю, биохимии углеродной жизни, или механизмов эволюции, или, если брать шире, физических законов. Если у тебя есть всего один пример, то придумать можно все что угодно, потому что ты даже не знаешь куда двигаться.

– Да, ты прав. – Фэй удобнее устроил ноги на подставке и вдохнул тонизирующий дым. – Это же как в геометрии, в классической, я имею в виду, а не той многомерной, о которой судачат ученые уже пару веков. Если есть одна точка, то через нее можно провести целую кучу, бесконечность прямых, в разных направлениях. Да что там прямых, плоскостей! Которые будут повернуты в бесконечное количество вариантов. А если будет еще пример, еще одна точка, то это не просто радикально все меняет. Это даже… – Он покрутил неопределенно пальцем в воздухе. – Опять-таки, если просто геометрия нам поможет, через две точки можно провести только одну прямую, не помню, какой это постулат Евклида. Да, это прямая будет бесконечно идти в обе стороны, а может, это и не прямая совсем, а совсем даже наоборот, а может, прямая потом станет плоскостью, или пространством, или чем-то с дополнительными измерениями, но у нас будет маршрут. Или, если взять плоскости, через две точки опять же можно построить бесконечное количество плоскостей, но! Эти плоскости будут строиться вокруг этой оси вращения, а это уже совсем другое.

Чжан кивнул, и его высокие залысины, появившиеся, будто насмехаясь над его молодым возрастом, дали блик в темный угол.

Они посидели в тишине и полумраке, предаваясь размышлениям.

– Как думаешь, что с этим радием?

Фэй озадаченно хмыкнул:

– Не знаю точно, но мне не нравится, что все так переполошились. А если и начальник станции, и Ван этот, большая шишка на Земле, выглядят растерянными, и, если еще такое событие, в котором никто разобраться не может, и подключают русских… Возможно, какой-то новый изотоп нашли, не предусмотренный никакими алгоритмами, может, еще что-то.

– Но тогда бы сначала мы сами все изучили, подумали, как это использовать с точки зрения государственной безопасности, должны партийные органы все взвесить, просчитать варианты, затем можно объявить всему миру об открытии. Не каждый день открываются изотопы, да такие, которые не могут существовать по современным представлениям. Если это подтвердится, уже не знаю, радий это, или свинец, или еще что-то, тогда целые отрасли физики, геологии, ядерных наук и еще десятков других можно выбрасывать, потому что они были неправы. Может, поэтому большое руководство и не спешит объявлять об этом, надо все много раз проверить, иначе весь мир будет смеяться. А ты знаешь, что американцам только дай повод, они будут много лет после этого оттаптываться на наших ученых и программах. Нам это, конечно, не страшно, мы можем сами все делать, но в принципе авторитет упадет, и мы потеряем лицо.

Через пару дней, когда небольшая часть была доставлена на русскую базу, у Фэя и Романа Федоровича был ежедневный регулярный сеанс связи.

Перед китайским селенавтом показался на экране здоровенный русский мужчина с аккуратной бородой, простой прической и спокойным властным взглядом. При первом знакомстве Фэй вспомнил те детские сказки, которые он давно читал, про трех русских богатырей, и они обычно действовали по одиночке и совершали подвиги, но, когда грозила особая опасность, они собирались воедино, звали еще друзей и побеждали врага. На его фоне атлетичный и ловкий китаец выглядел как третий, младший из богатырей.

– Как думаешь, – задумчиво начал Роман, – скоро проведут железные дороги на Луне?

Начало сеанса было неожиданным. Русский говорил на своем языке, а программа транслировала мгновенно его голосом на путунхуа. Когда говорил Фэй, все было обратно, и Роман слышал все с интонациями и фразеологизмами природных голосов уже на русском.

– Железные дороги? Думаю, нескоро. Да и нет особой потребности.

– Почему? Ну вот представь, от вашей базы до нашей сколько? Сотни километров? Да, вся поверхность Луны чуть больше чем в два раза превышает Россию. Минус полярные зоны, где почти никого нет, минус обратная сторона, где тоже почти пусто, только роботы ездят.

– Все верно. Так зачем тебе железная дорога? Разве шаттлы не удовлетворяют? Из одной точки в другую не так сложно добраться, а если нужно еще сэкономить или большой груз, то с выходом на орбиту и сходом в нужной точке.

– Представь только. – Роман зажмурился от удовольствия. – Сел в поезд, без разницы открытый или закрытый, и быстро уже прибыл на нужное место.

– Если месторождение будет выработано и надо будет передвигаться куда-то в другое место? Что делать с этой дорогой?

– Можно и относительно мобильную инфраструктуру. Сопротивления воздуха здесь нет, больших грузов тоже не предполагается, можно полотно относительно простое сделать.

– Я так и не понял, зачем эта дорога тебе нужна?

– Тут все просто. Когда приземляется очередной груз или отправляется, то поднимает ракета столько пыли, что она забивается везде, и приходится чистить все поверхности. А кары наши любимые, конечно, хороши, но, пока проедешь по бездорожью, уже все кости будут сотрясены, даже при такой маленькой гравитации.

– Так что с нашим грузом? – аккуратно вернул Фэй разговор в нужное русло.

– А? А все нормально, не переживайте. Это свинец двести двадцать шесть, вы все определили правильно.

Фэй замолчал.

– Повтори, пожалуйста. Не расслышал.

– Обычный свинец двести двадцать шесть. Ты так смотришь, будто это что-то необычное.

Фэй ошеломленно смотрел в экран и только после этого понял, что это шутка.

Они рассмеялись.

– Так мы все верно сделали? Нет никакой ошибки у нас на станции или проблем с оборудованием?

– Я не знаю насчет всей станции, но ваши первоначальные и повторные анализы были верны. Те, которые я видел, конечно.