Когда приходит беда, можно или погибнуть, или бороться, миссионер Святой Инквизиции избрал привычный для него путь – путь борьбы. Он прочел много книг, чаще всего это были талмуды казненных им чернокнижников. Он искал общения с опальными лекарями, то есть с теми из них, чьи методы лечения балансировали на тонкой грани между богоугодным исцелением и колдовскими чарами. Он охотился за сокрытыми знаниями и наконец-то нашел искомое, растянувшийся на десятилетия путь познания привел его этой дождливой осенью в Висвард.

Колокол на часовне пробил одиннадцать раз, близился час назначенной встречи. Инквизитор поднял веки и стал созерцать мрак, царивший в комнате. Через маленькое и давно не мытое оконце в помещение все-таки проникал тусклый свет с улицы. Вскоре глаза человека привыкли и стали различать расплывчатые контуры предметов, которых вокруг было не так уж и много: перевернутый набок стол, лишившийся двух с половиной ножек, разломанная кровать и куча гниющего хлама на полу – вот и все убранство, вот и весь антураж предстоящего места свидания с дамой. Будь ожидаемая особа человеком, инквизитор не стал бы утруждать себя подобными сложностями, а просто зажег бы захваченную с собой свечу. Однако дама была вампиром и прекрасно видела в темноте, стоило лишь ей легким дуновением или движением платья задуть еле колыхавшееся пламя, и он оказался бы слеп, а значит, и безоружен.

Вопреки бытовавшему среди прихожан мнению служители Святой Инквизиции порой встречались с нежитью, а бывало, и заключали сделки, руководствуясь при этом, естественно, исключительно благими намерениями и наивысшими интересами Церкви. Любая такая встреча могла закончиться как созданием временного союза, так и смертью наиболее слабого и доверчивого переговорщика. На памяти самого инквизитора было несколько десятков случаев, когда вампир или оборотень вдруг накидывался на него, бестактно не дав довести до конца весьма изящно сформулированную фразу. Вполне вероятно, что могла окончиться схваткой и предстоящая беседа, хотя, конечно же, человеку этого не хотелось. Инквизитор надеялся, что вампир, с которым, точнее, с которой у него была договоренность, проявит благоразумие и выполнит данное месяца два назад обещание.

Входная дверь протяжно скрипнула, повеял слабенький сквознячок, а затем из далекой прихожей донесся шорох платья. И вот через пару мгновений в пустом дверном проеме появился расплывчатый и нечеткий женский силуэт. Инквизитор не видел лица и не мог разглядеть, во что была гостья одета, но зато его взор фиксировал контуры, и ни одно резкое движение дамы не осталось бы незамеченным.

– Что-то ты слишком рано?! Встреча была назначена на полночь! – произнес инквизитор, стараясь придать голосу стальное звучание.

Он не хотел показать, как важен для него предмет, который, возможно, находился сейчас в шуршащих складках длинного платья.

– Ты тоже не опоздал, – с усмешкой ответила Виколь, недвусмысленно намекая, что и ей известно древнее как мир правило: «При подобных встречах чаще выигрывает тот, кто раньше приходит и успевает освоиться». – Поди, уже пару сюрпризов для меня приготовил?! Ну, сознавайся, где твои ловушки: готовый рухнуть потолок, проваливающийся пол или стреляющая ядовитыми шипами мебель?!

– Заткнись, – не крикнул, а лишь устало произнес инквизитор, привыкший к ужимкам взбешенной самим фактом сотрудничества с ним нежити. – Ты принесла?

– Вот он, – Виколь достала из декольте какой-то предмет.

– Не смей кидать, положи на пол и пшла прочь! Город не покидай, ты мне еще понадобишься!

Инквизитору не терпелось взять в руки заветный предмет, ведь это же был сам Армантгул, легендарная реликвия, не только древняя, почти как мир, но и способная открыть ее обладателю воистину бескрайние, неограниченные возможности. Однако осторожность и многолетняя привычка взяли верх над желанием поскорее завладеть добычей. В темноте даже зоркий человеческий глаз все равно видел слишком плохо, и инквизитор не смог бы распознать, что именно бросила ему вампирша: Армантгул в руки или нож в сердце.

– Эй, эй, любезный, мы так не договаривались! – возмутилась Виколь, по старой, еще сохранившейся с тех времен, когда она была просто женщиной, привычке, подбоченясь и встав буквой «Ф». – Я тебе цацку дешевую, ты мне свободу. Давай противоядие, и я пошла! Мне в городе долго нельзя, меня ищут!

– Подождешь три дня, – не желая тратить время, чтобы учить зарвавшуюся кровососку уважительному обращению с пленившим ее представителем Святой Инквизиции, кратко и жестко ответил миссионер. – Ты мне еще нужна, а яд, что я тебе ввел, еще пять дней не будет действовать. Закончу дела, покину город и тебе на прощание пузыречек пожалую, а теперь не зли меня, ступай!

Хоть кровососущая особь женского пола была явно недовольна таким поворотом событий, но все же ушла, иного ей и не оставалось. Бессмысленно спорить с тем, в чьих руках до сих пор находилась ее якобы бессмертная жизнь.

Какое-то время инквизитор еще сидел неподвижно. Сначала затихли шуршание платья и скрип половиц, затем напоследок громко хлопнула дверь. Только после этого мужчина бесшумно поднялся и зажег припрятанную за голенищем сапога свечу. Чиркнуло огниво, пламя вспыхнуло, еще какое-то время инквизитор постоял, прищурившись, постепенно привыкая к резанувшему по глазам свету. Затем он подошел к порогу, поднял оставленный сверток и бережно его развернул.

– Так я и думал, – на губах инквизитора появилась радостная улыбка, а в глазах заблестели огоньки победы. Это он, точно он! Армантгул и не мог выглядеть по-иному: простая сережка топорной работы… Такую побрякушку не каждая простушка нацепит! Ах, если бы глупые жеманницы знали, какая сила сокрыта внутри, какое могущество!..

Танва стояла у порога и боялась поднять глаза, она вообще всего боялась, хотя второе посещение Дома Ортанов прошло намного лучше, чем первое. На этот раз ей не завязывали глаза, не запирали в комнате с решетками на окнах и не волокли в пыточную, а сразу по приезде отвели на кухню и сытно накормили, угостив столькими блюдами, что она и половины съесть не смогла. Приветливость кухарки, поварят и прочих слуг напугала белошвейку куда больше, чем нож, приставленный к горлу. От нее чего-то хотели, но, как ни силилась девушка, как ни напрягала юный ум, так и не поняла, чем вызван такой неестественно радушный прием и уважительное обхождение. Обустройство двора и внутренних помещений особняка мало чем отличалось от других господских домов, в которые ей иногда приходилось относить заказы из лавки, а вот обитатели не походили на обычных слуг. Кроме того, что они были добротней и богаче одеты, в их взорах и выражениях лиц чувствовалось внутреннее спокойствие и какая-то непостижимая уверенность в завтрашнем дне. «Мы служим Ортанам! Мы неотъемлемая часть Знатного Дома! Мы были, есть и будем являться ею до скончания нашего сытого и долгого века!» – читалось в лицах уборщиц, полотеров, служанок и кухарок, почему-то не осознававших шаткость их положения, ведь в любой день они могли не угодить господину и оказаться на улице.

После сытной трапезы белошвейку отвели не в темницу, а в комнату с огромной бадьей. Горячая ванна девушке не помешала бы, и поэтому, как только Танва осталась одна, она тут же разделась и окунулась в очень теплую и ласкающую тело воду. В воздухе витали запахи благовоний, белошвейка мгновенно расслабилась и чуть было не заснула, однако получить наслаждение ей так и не удалось. Без деликатного стука или хотя бы предупредительного окрика в комнату вошел один из охранников и, небрежно бросив на скамью чистое и, самое удивительное, абсолютно новое платье, скупо изрек: «Одевайся, пошли!»

Танва уже успела привыкнуть к тому, что в Доме Ортанов мужчины почему-то не обращают внимания на женскую наготу. Поэтому она и не возмутилась, видя, что охранник не вышел и даже не отвернулся, пока она вылезала из бадьи, обтиралась мягким, душистым полотенцем и примеряла новый наряд; хоть и простенький, но добротно сшитый, подходящий ей по размеру и очень красивый. И вот, сытую, умытую и хорошо одетую, ее отвели не на допрос, не в маленькую комнатушку, где она могла бы пребывать долгие дни пленницей, а в покои самого графа. Девушка испугалась, представив, что дальше с ней произойдет, как в ближайшее время она подвергнется грубому насилию и бесчестию. Когда же красавица переступила порог и дверь за ней закрылась, трепетное девичье сердечко защемило в груди, а что-то внутри внезапно перекрыло дыхание. Ее худшие опасения подтвердились. Старший сын графа лежал на постели совершенно голым, слегка улыбался, а на столе возвышались две опустошенные до дна бутылки. Не требовалось быть прорицательницей, чтобы догадаться, что произойдет в следующий миг.