Генри включил старый прожектор и стал направлять его на тротуар вниз, ища причину криков среди стен домов. Освальд подошел к молодому парню и раздражённо сказал:

– Дай сюда этот чертов прожектор! – начал искать причину, чтобы быстрее всё уладить. Сенатора не столько волновал крик и женщина, сколько то, что поцелуй с Милой оборвался, так и не начавшись, по такой глупой причине.

Освальд высматривал и увидел женщину возле ближайшего дома. Она так громко кричала, что сенатор решил спуститься и посмотреть, что там случилось. Взяв перчатки и опять подняв люк, Освальд спустился на лестницу, сказав Миле, чтобы ждала его тут, пока он всё уладит. На это Мила возразила, что знает сенатора с самого детства и ей так же интересно, как и ему.

– Ладно, пошли, – ответил Освальд и накинул на неё своё пальто сверху, прикрываясь тем, что на улице стало намного холоднее за последние 40 минут.

Освальд и Мила спустились, и их барабанные перепонки стали разрываться при приближении к кричащей женщине.

«Как у нее еще не сорвался голос?» – подумал Освальд и, подойдя, мило спросил:

– Женщина, что у вас случилось?

Перед ним стояла явно не очень образованная кухарка лет 50, весом явно больше центнера, при небольшом росте и платье в горошек. Пальцы не были толстые, а голос, как уже стало понятно, был очень громким, из чего можно было предположить, что она работает где-то на скотобойне. Женщина, увидев статного мужчину в костюме-тройке и перчатках дороже, чем её месячная зарплата, тут же замолчала. Она протянула свой короткий толстый палец в сторону переулка, где в её дворе выбрасывают мусор.

Раз в неделю, каждое воскресенье, его оттуда вывозят на телеге местные ребята за небольшую плату. Среди отходов, мешков, костей куриц, бутылок и другого вида токсичного промышленного мусора виднелась черная туфелька на ноге. Освальд сказал Миле стоять на месте и не подходить ближе к проулку.

– Там воняет дерьмом, не хочу, чтобы ты это нюхала, – сказал Освальд.

– Господин сенатор, я переплывала Атлантику и уверяю вас, что ничего так плохо не пахнет, как скот в трюме в недельном плавании, – ответила Мила, взяв Освальда под руку, и пошла с ним.

Освальд приподнял пару мешков куриных костей и жира, что лежали сверху, и увидел воистину страшную картину. Лежала полуголая девушка лет 25, может, 30. Красное платье с кружевами по краям было поднято высоко вверх, так что была видна левая грудь. На ногах была одна черная туфля, а вторая лежала в сорока сантиметрах возле другого мусорного мешка. На спине этой девушки была татуировка в виде бабочки, из чего можно было понять, что она девушка с низким уровнем социальной ответственности. Тело было достаточно ухожено для такой барышни.

Волосы держали две продолговатые позолоченные спицы, одна из них была сильно согнута под семьдесят градусов, возможно потому что ее удалили чем то или швырнули на пол. Пижама под платьем и нижнее белье было настолько сильно что складывается впечатление что либо его вообще не было либо какой-то лесной сказочный зверь тут рвал и метал. Освальд взял труп женщины за плечо и перевернул с бока на спину чтобы лучше разглядеть труп. Он словно интерн медицинского сжиравшими глазами поглощал информацию которую мог понять по этому трупу.

На животе было коло-резатая рана, небольшая сантиметра 3-4. По краям раны уже орудовали опарыши. Лицо жертвы лежало на еще одном мешке с куриными остатками и опарыши оттуда освежевали ее лицо и остветлили зубы от кариеса. При свете единственного во дворе фонаря было видно что от лица ничего не осталось, глаза вытекли, а щеки были сьеты насквозь. Среди шикарноуложенных, но немного растрепанных волос также ползали эти мерзкие маленькие белые личинки. А на шее виднелись темно-бурые следы от пальцев которые были глубиной в пол сантиметра от силы что вдавливала эту проститутку. Влагалище жертвы было окровавлено, от того что с ней произошло, а два пальца на правой руке сломаны.

Мила все это время стояла за Освальдом и так же смотрела на труп, ей надоело, может быть стало просто страшно что Освальд и так со своей не так здоровой психикой пересмотрит эту ужасную картину. Она взяла его пальто и накрыла труп.

– Господин сенатор, нам надо вызвать полицию и государственного суд мед эксперта. сказала Мила сделав взгляд таким что дает понять что не хочет оставаться с Освальдом тут не на секунду.

Освальд тихо, как всегда, кивнул готовой Миле. Конечно, Освальд был согласен с предложением Милы вызвать сюда патруль и экспертов своего дела, но к тому времени он будто уже упал в бездонную пропасть азарта. Освальд с детства любил читать газеты и разгадывать кроссворды, и сенатор видел перед собой не труп, а лишь очередной кроссворд. Может, этим он хотел помочь жителям города, поймав убийцу как законно избранный сенатор. С другой стороны, это не совсем входило в компетенцию Освальда, так как его род деятельности предполагал законы, а не поимку очередного насильника.

К тому времени к крику женщины спустился не только Освальд с Милой, но собралась ещё внушительная толпа зевак. Один из них был внуком местного старейшины Чокса. Прошедший долгую карьеру на шахте, Чокс под конец жизни перебрался со всей своей многочисленной семьёй поближе к хорошим районам. Тут его выбрали местные жители как самого старого и опытного, возможно, из-за уважения, но скорее всего из-за его напористой дотошности.

Чокса разбудили примерно в 3:10, и пока он надевал свою пижаму и небрежно накинул старое пальто из шерсти какого-то непонятного животного, прошло, наверное, минут тридцать, может, сорок, хотя дед живёт буквально за углом, и всё это вызывает вопросы, как он не слышал крики той женщины.

Чокс медленно подошёл, прихрамывая, к сенатору Освальду, сразу определив своими плохо видящими глазами, покрытыми угольной пылью, что он тут главный. Чокс и Освальд протянули руки друг другу. Старик явно хотел пропиарить своё непонятное на улице величие или чем-то впечатлить сенатора, и в тот момент, когда их руки сошлись в рукопожатии, он сжал его руку и не отпускал, толкая речи о том, что всё решит, и полиция обязательно поймает преступника. Полиция была вызвана. Долго ждать не пришлось, так как ближайшее районное отделение было всего в двух кварталах от цитадели.

Подошли два человека в штатском. Один высокого роста представился как Конрад Штайнер, а второй, более молодой, низкий и пухлый, был его помощником Отто Гендевальдом. Пройдя к трупу бедной проститутки, всё ещё накрытой верхней одеждой Освальда, Отто немного пошатнулся из-за стоящего запаха дерьма и зловония от трупа. Конрад же, не чураясь того, что может почувствовать его нос, поднял пальто, чтобы посмотреть на жертву. Старейшина Чокс, который до этой ночи ни разу в своей долгой шахтёрской жизни не видел истерзанного трупа, зашатался, как Отто, но, в отличие от молодого оперативника, не устоял и упал в обморок. Забавно, что на секунду старый старейшина без сознания напугал улицу больше, чем плоть и кости трупа, лежащего в двух метрах дальше. Внук с детворой оттащили деда от греха подальше, мало ли когда очнётся и снова увидит труп – поймает инфаркт.

Конрад Штайнер секунд тридцать смотрел на труп и, запомнив, как всё лежит, начал копаться в глубинах своей памяти, где он её мог видеть. Отто, заметив татуировку бабочки на спине, сообщил о ней своему командору. Тогда тот тихо промямлил под нос: "Не из наших," – и, развернувшись к Освальду, протянул испачканное кровью и небольшим количеством вытекающих кишок пальто.

– Это, наверное, Ваше, господин сенатор, – сказал Конрад.

– Спасибо, инспектор, пожалуй, я обойдусь без него сегодня, – ответил Освальд, оценив ситуацию. Он подумал, что намного проще будет выкинуть это пальто, чем одеть его и потом покупать весь костюм целиком.

Штайнер ещё раз оценил труп и, подозвав к себе Отто, сказал отправить труп на изучение к доктору Фишеру в морг при больнице номер 4 в конце улицы Дюссельдорфа. Отто Гендевальд дважды щёлкнул пальцами в сторону пинающих мёртвую тушку четырёх полицейских в форме и в приказной форме сказал: