Мы замерли на месте.

– Эй, кто живой есть? – раздался с улицы зычный голос. – У вас тут всё в порядке?

– Это сторож, – догадался я. – Дым из печки унюхал.

Мы отворили дверь, и сторож Сергей Иваныч взобрался по обледенелому крыльцу. Потопал сапогами, отряхнул с куртки снег. Поднял свой фонарь повыше:

– Ага, вижу. Свои. Ты младший Белкин. Помню тебя. А этого парня не помню, – ткнул он в Тимура пальцем. – Не хулиган?

– Так, слегка, – признал Тим.

– Так. Слегка. А родители где? Вы одни прибыли, что ли?

– Одни, – сказал я.

– То-то я смотрю, роллс-ройса вашего нигде не видно. Так пешком по темноте и шли?

Я кивнул.

– Вот вы упорные парни. Только может так статься, что зря вы сюда стремились. У нас же тут беда! Техногенная катастрофа! Днём ледяной дождь прошёл, вот провода на линии и оборвало. Я лично в аварийку звонил, так они говорят: у нас пять случаев по одному району. Приедем, говорят, когда сможем. А то и в следующем году!

Он усмехнулся. Прошёлся по комнате, помахивая своим фонарём, как лазерным мечом.

– Ладно хоть печь сумели растопить, молодчики, – сказал он. – Только вот эту заслонку надо было подальше вы-двинуть… – тут он протянул руку и дёрнул за какую-то ручку на печном дымоходе. – А то можно и угореть к утру.

– Спасибо, – сказал я.

Он опять направил на меня луч света:

– Или, может, папе с мамой позвонить, пока не поздно? У меня-то телефон ещё не сел. Приедут, заберут? А?

– Не надо звонить. Мы справимся.

– На первый раз поверю, – сказал он. – На второй проверю. Пока что не буду вам мешать. А вы – вот что: со двора ни ногой… тут ведь у нас, пока темно, всякая нечисть наружу выползает…

Тут он нахмурил брови, состроил страшную рожу и посветил на своё лицо снизу: как вы понимаете, зрелище было ещё то. Если б я его не знал всю жизнь, я бы, наверно, поверил.

– Ну хватит, Сергей Иваныч, – сказал я. – А то я сам всем расскажу, что вы нас пугаете.

– Не умничай, – велел сторож. – Это ведь мне в случае чего за вас отвечать. А не вам за меня.

Пока он так говорил, где-то далеко завыла собака. Да так протяжно и тоскливо, что у нас поневоле мороз пошёл покоже.

– Слышите? Уже начинается! – объявил Иваныч. – Адские псы выходят на охоту! Сидите тихо, а то плохо будет.

Вышел и захлопнул за собой дверь.

Я, конечно, ему не поверил. Я сразу догадался, что это его же собственный пёс Джек устал на цепи сидеть и хозяина зовет. Он всегда так делает, да ещё выть норовит пострашнее, чтоб было убедительно.

Только Тим этого не знал. Даже в полутьме было заметно, как он бледнеет.

– У нас тоже так было, – прошептал он.

– Как было? И где это – у нас?

Тим не сразу ответил. Отошёл от огня и присел на наш старый диванчик в углу комнаты. Ещё года три назад я очень любил на нём прыгать, пока из него не полезли пружины. Тогда его отвезли на дачу, чтоб не выбрасывать.

Так вот, Тимур сел на этот диван и опустил голову.

– Мы жили в маленьком посёлке, – начал он. – Но там было не как здесь. Там была степь, пересохшие реки и солёное озеро. Нормальную воду, чтоб пить, привозили на грузовике. В такой большой железной цистерне. Папа там работал в полиции, так его все местные шерифом называли. Уважали.

Я слушал и удивлялся. Вы не поверите, но мы никогда не говорили с ним о тех местах, откуда он приехал. Он не любил вспоминать, а я не докапывался.

– Там зимой тоже было холодно, – продолжал Тим. – Однажды посреди зимы вот так же завыли собаки. Одна за другой. И электричество отключили. Мне было лет пять, так что я не всё помню… это было тоже под Новый год, потому что мама очень огорчилась, что не сможет президента по телевизору посмотреть… а папа сказал, что на телевизор ему наплевать, но он сейчас поедет и лично разберётся, что там за бардак в посёлке происходит. Сел на свою «ниву» и уехал.

Я слышал, как он сопит носом и, кажется, даже скрипит зубами.

– Мы с мамой сидели в темноте, а наш пёс, Акбай, всё время выл у себя в будке. Теперь я думаю, отец мог бы его взять с собой и тогда… может быть, тогда с ним ничего не случилось бы…

Он окончательно умолк.

– Тим, – сказал я. – Это… слушай… может, ты яблоко хочешь? У меня в рюкзаке есть.

Кажется, он даже усмехнулся там, в темноте:

– Всё это время у тебя было чего пожрать? Конечно, давай, партнёр…

Он вслепую поймал яблоко и с хрустом откусил. Прожевал, глотнул и заговорил снова.

– Мы сидели и ждали чего-то, вот как сейчас. Свет не включался. Телефон не работал. Зато началась метель. Там у нас не бывает ледяного дождя, а вот снежные бураны бывают. Ветер свистел, на улице гремело железо – это с соседского сарая сорвало крышу… а потом мы с мамойуслышали, как где-то недалеко стреляют. Я сразу не понял, но мама сразу приказала мне спрятаться подальше… в угол, за печку… и тогда я догадался, что это выстрелы…

Тим снова куснул свое яблоко. Пока он жевал, я прислушался: у нас за окном тоже началось необычное. То есть совсем необычное. Издалека доносились чьи-то крики и как будто даже автоматные очереди, и вороны зловеще каркали, и всё это повторяло эхо. Можно было подумать, что соседи смотрят американский боевик. Но тут же я вспомнил, что вокруг никого нет. И что телевизор без электричества не работает. Это был не фильм, и кричали по-настоящему.

Тимур тоже услышал эти звуки. Бросил яблоко и сжал кулаки.

– Вот так же… вот так же и тогда было, – кое-как выговорил он. – Макс… ну почему это сегодня? Почему это с нами?

Тут и я не выдержал. Я ведь тоже не бесчувственный, хотя мне очень хочется таким казаться.

Я встал. Запер дверь изнутри. Подошёл к Тимуру и сел рядом. Пружины в диване застонали.

– Всё будет хорошо, Тимсон, – сказал я ему. – Слышишь? Скоро всё кончится. Вон даже собака больше не воет.

– Наш Акбай тоже больше не выл. Мама сказала, он убежал… а потом эти… которые пришли… стали поджигать наш дом. И подожгли… я помню, как он горел… пламя поднималось до неба, и искры летели…

Он смотрел на огонь и весь дрожал, как от холода. Я не знал, чем его успокоить.

– К нам никто не придёт, – говорил я. – А хочешь, я сам сейчас к Иванычу схожу? Надо же узнать, что происходит?

– Только не уходи. Нет. Не надо.

Таким я его никогда не видел. Он сжимал мою руку. Пальцы у него были холодные. Он шмыгнул носом и сказал:

– Я тут умру от страха, если ты уйдёшь.

Вы знаете: всегда я считал Тимура Астахова смелым. В сто раз смелее меня. И ещё я думал, что с ним я тоже становлюсь смелее, но ему это всё равно, да и мне тоже. Как вдруг я понял, что я ему тоже нужен.

Это было странное чувство. Но я не знал, что с ним делать. Я достал новое яблоко и откусил здоровый кусок.

В ту же секунду в доме загорелся свет.

Я увидел, что у Тима всё лицо залито слезами. Я даже не знал, что он умеет беззвучно плакать. Он заметил, что я это заметил, и поскорее вытер лицо рукавом.

– Извини, – сказал он. – Б-больше не повторится. У девчонок это называется «паническая атака». Звучит красиво, да?

Мне даже не хотелось думать, красиво это или нет. Тим никогда не был похож на девчонку.

Поэтому я не стал отвечать. Просто улыбнулся. Подошёл к нашему старому телевизору, который громоздился в углу. Поискал пульт, включил. На разных каналах шла всякая предновогодняя ерунда. Зато теперь мы знали время: до полуночи оставался всего час.

– Ч-чёрт, – вспомнил Тим. – Мы же селфи родителям не послали. Надо срочно телефоны зарядить.

Так мы и сделали. Минут через десять мы послали родителям снятые заранее картинки: такие весёлые мы на фоне одинаковых ёлочек. Не знаю, будем ли мы ещё когда-нибудь такими весёлыми, подумал я вдруг.

Кажется, Тим тоже думал о чём-то таком.

– Макс, – сказал он. – Ты не обращай внимания на то, что я наговорил. Я просто испугался. Этот чертов пёс… и выстрелы…

Я приоткрыл окно: на улице больше никто не кричал и не стрелял. Только какой-то небольшой грузовик не особо торопясь проехал мимо нашего забора. Синие фонари на его крыше перемигивались, как новогодняя гирлянда.