Яркая краска залила очаровательное личико Ольги, а глазки заблестели восторженно и страстно.

– О, если бы только это, учитель! Заплатить только смертью за счастие принадлежать ему, ведь это было бы верхом блаженства. Чего большего могла бы я желать, как умереть молодой, красивой, любимой, прежде чем годы состарят меня; потому что я-то смертная, а он бессмертен! Какую пытку испытывала бы я – старая, дряхлая – рядом с ним, всегда молодым, прекрасным, неуязвимым для всеразрушающего времени. Какая милость небесная избежать этих мучений и умереть подле него, насладившись неслыханным счастьем. Но не шутишь ли ты, уважаемый учитель? Неужели такое блаженство покупается всего лишь ценою смерти. О! Десять раз готова я умереть, лишь бы прожить хотя один только год в раю…

Эбрамар покачал головой.

– Не увлекаешься ли ты, восторженная головушка, и не пожалеешь ли, сходя в могилу, когда придется прощаться с жизнью, полной очарования, и покидать любимого человека, а может быть, и ребенка?…

На мгновение оживленное личико Ольги подернулось словно облаком грусти. Она побледнела и вздрогнула, но затем энергично стряхнула мимолетную охватившую ее слабость, и восторженная, но полная смирения вера вспыхнула в ее прекрасных лучистых глазах.

– Подле Супрамати веет мир и свет, а сила, исходящая из него, утишит всякую бурю душевную. Ты говорил, между прочим, о законе, по которому низшая материя сжигается очищенным огнем, исходящим из мага! Посмею ли я роптать против непреложного закона? Нет. Если бы на мою долю могло выпасть незаслуженное счастье быть любимой Супрамати, я приняла бы смерть, не моргнув глазом и не жалуясь; ведь она также была бы даром, от него исходящим.

Глубокий взор Эбрамара засветился приветливо; он положил руку на голову Ольги и затем встал.

– Вижу, что ты способна твердо вынести испытание, очиститься в ауре мага и покорно принять смерть. Добавлю, что телесная смерть снимет с твоего существа тени плоти и вознесет тебя в высшие сферы. Я не имею власти над сердцем Супрамати и ничего определенного не обещаю тебе, но поговорю с ним и, если буду в состоянии способствовать твоему счастию, сделаю это.

Ольга схватила его руку и прижала к своим горячим устам.

Минуту спустя серебристая дымка заволокла высокую фигуру мага; затем облачный столб вихрем поднялся в пространство и скрылся во тьме.

Ольга встала, шатаясь, и убрала предметы, служившие для вызывания. Но, очутившись в своей комнате, она упала на постель без сознания.

В эту самую ночь Нарайяна с друзьями вернулись в Шотландию.

Следующий день прошел весело, в разговорах и проектах относительно посещения люциферианской столицы. Нарайяна особенно был неистощим в изобретении разных подвохов сатанистам, в которых видел точно личных врагов. Решено было пригласить вечером Эбрамара отужинать с ними и узнать, одобрит ли он их намерения, а тогда побеседовать и об исполнении их замыслов. Приглашение было возложено на Супрамати.

Он отправился на башню, приспособленную для магических операций, и сел перед большим аппаратом, представлявшим раму, поддерживаемую разной формы металлическими цилиндрами и палочками. Внутренность рамы представляла слегка студенистую вибрирующую поверхность, темную, как грозовое небо, по которому ходили точно голубоватые облака. Вся эта гладь волновалась, дрожала и меняла вид, словно под напором сильных порывов ветра.

Супрамати только собрался было начать полагавшуюся формулу, как заметил вспыхнувшую где-то в глубине облачной тьмы блестящую звездочку, которая быстро приближалась, увеличивалась и превратилась, наконец, в ярко-светлое облако, выступившее из рамы.

На Супрамати пахнул порыв теплого и ароматичного ветра, а несколько секунд спустя светлое облако рассеялось и перед ним появилась высокая фигура Эбрамара, с улыбкой протянувшего ему руку.

– Учитель, ты услышал наш мысленный призыв и пожаловал раньше, нежели я произнес формулу! – воскликнул сияющий Супрамати, обнимая мага.

– Да, милый мой ученик, я явился на ваше приглашение отужинать с вами, но, кроме того, мне надо серьезно поговорить с тобою и я рад, что застал тебя одного.

– Не провинился ли я в чем-нибудь? Может быть, я нарушил какое-нибудь из твоих предписаний? – сказал встревоженный Супрамати.

Эбрамар рассмеялся.

– Нет, нет, я охотно выдам тебе аттестат, что ни один из учеников моих не доставил мне столько радости и так мало причинил огорчений, как ты. Мне не в чем упрекать тебя. Я просто хочу дать несколько советов, а ты – свободен принять их или нет.

– Что ты говоришь, учитель! Каждый твой совет – приказ для меня, – ответил Супрамати, покрасневший от похвал мага.

– Я хочу поговорить с тобою о жизни в свете, которую ты призван теперь вести, – сказал Эбрамар, садясь на предложенный стул.

– О, она ужасно нелепа, эта жизнь, и возбуждает во мне сильное желание вернуться в мир науки и тишины. Не могу высказать тебе, учитель, как мне порою хочется бежать из этого жалкого, неразумного общества, от этих тупых, порочных людей, от всего этого безобразного хаоса пошлых интересов, грязных интриг и животных инстинктов, – с отвращением закончил Супрамати.

Эбрамар покачал головою.

– Ты идешь по ложной дороге, Супрамати, предаваясь чувству отвращения к людям, с которыми тебе надлежит прожить известное время. Поверь, что глубокая, прозорливая мудрость высших руководителей недаром требует, чтобы мы сходились со смертными людьми, чтобы мы жили их жизнью и интересовались тем, что волнует их душу. Хотя мы и бессмертны, до известного предела, но все-таки остаемся людьми, и потому не можем порывать отношений с человечеством, но обязаны помнить, что каждый из нас – человек, и ничто человеческое не должно быть ему чуждо. Не забывай, что конечная цель нашего долгого жизненного странствования – новый мир, где мы станем снова смертными, куда мы призываемся на работу, чтобы там применить все наше знание и посеять науку, которой обладала погибшая планета.

Будущие цари младенческих народов, основатели религий, законодатели и руководители этой молодой земли, изобилующей жизнью и богатством, мы не смеем забывать ничего, что волнует и увлекает человеческое сердце.

Чтобы достойно выполнить эту задачу и заложить основы новой цивилизации, полчища магов, – этих тружеников будущего, – не могут вращаться только в астрале, но должны являть собою двусторонних исполинов, обладающих всеми физическими способностями человека и всем могуществом духовным. Царь, священнослужитель и законодатель должны непременно быть живыми существами, а не только бесстрастными магами, любящими одну науку.

Ты легко можешь впасть в такое заблуждение, если поддашься чувствам отвращения и презрения, которые сейчас высказал. Остерегайся и не беги от того, что волнует человеческое сердце, дабы впоследствии тебя не упрекнули в том, что, вознесясь так высоко, ты утратил понимание людей, которыми правишь; чтобы не сочли ясный свет и тихую гармонию твоего существа за грубую бесчувственность.

Да не обвинят тебя никогда в том, что ты глух к нуждам и жалобам малых, сирых и убогих. Помни, что ведь на тебя взирать-то будут снизу, и эти слабые, безвольные существа, с шатающейся верой, могут не понять твоей мудрости, а будут видеть в тебе только палача, бездушного исполнителя неумолимых законов, налагающего на них непосильные испытания и толкающего их, вместо далеких, недосягаемых, – по их мнению, – врат неба, в самый ад!

Супрамати побледнел.

– То, что ты сказал, учитель, ужасно. Сохрани меня Бог потерять способность понимать моих меньших братьев, но что же мне делать, чтобы избежать этой опасности?

– Никогда не отстраняться от людей, дабы в невозмутимом спокойствии бесстрастного мага не погасли все волнения души человеческой. Пока живешь в свете, ныряй без страха в круговорот жизни; свет истинный не должен блистать и греть на одних лишь вершинах, а обязан озарять также глубины и бездны. Чистая любовь нисколько не унижает мага, ибо любовь, ты сам знаешь, это – сила природы, чувство божественное, хотя бы даже в ничтожном создании. Маленькая птичка, которая дрожит за свое гнездо и печется о своих птенцах, уже трогает струны великих божественных чувств.