И для чего это?

– Так… рассказывают всякие истории… интересные…

– Сказки?

– Бывает, что сказки, но чаще – про жизнь…

Откуда все это ей было известно?

Ну и о Белом Царстве, конечно, идеже несть ни болезни, ни воздыхания…

Плохо только, что иногда она заговаривалась. На уроке могла ляпнуть что-нибудь невпопад, как будто не слышала, о чем говорит учитель. А во время молитвы, сама призналась, ее мутило: плыла голова, поднималась изнутри тошнота. Один раз ахнула и потеряла сознание, отнесли в медотсек. Иван подслушал (дверь прикрыли неплотно), как Василена просит сестру проверить девчонку на аутизм.

– Какая-то она странная…

– А что проверять – здесь все такие. Да вы, Василена Исаровна, не беспокойтесь, подремлет немного, очухается и пойдет на урок…

Иван боялся, что ее отправят в УМОД – заведение для умственно отсталых детей. Существуют, оказывается, такие. Хорь там был (везде побывал), рассказывал, таблетки дают, насильно, после них становишься тушкой тупой, ничего не чувствуешь, хоть иголкой коли, и работа в УМОДе – очистка химбаков на фабрике: волдыри, кожа слезает лохмотьями, легкие свои выкашливаешь, сам видел – выпал у одного из горла целый кусок…

Но ведь пока не отправили, как выяснилось.

К тому же она еще не настоящая ведьма, а знахарка…

Низшая ступень ведьмовства.

И все-таки – как же быть?

Голоса к нему в карцер начинают просачиваться примерно через неделю. Счет дней к тому времени у Ивана уже безнадежно потерян, да и как их считать – скрести ногтями черточки на кирпиче? Однако сам этот день врезается в память. Цугундер, выставляя на столик кашу и чай, бурчит, что, слава тебе, Господи, дождались подарка. Явился инспектор серафимиитского Великого Монастыря, иеромонах Авенир, они нас курируют, ходит по Приюту, все осматривает, глаз острый. В каждый угол заглядывает.

– И что теперь будет? – спрашивает Иван.

Цугундер шевелит густыми бровями:

– Что будет, то и будет. Это уж как Бог решит. Закроют нас, вот что будет.

Это понятно. Иван и сам знает, что очередную младшую группу этой весной не прислали. Симптом показательный. Раньше в Приюте было сто пятьдесят человек, сейчас – сорок. Большинство помещений стоят запертыми, пустыми: по ночам доносятся оттуда скрипы и шорохи.

– А тогда нас – куда?

Ничего не отвечает Цугундер, собирает в подвеску для переноса еды миску и кружку.

В дверях оборачивается:

– Куда-куда?.. Не пропадете…

Скрежет засова, скрежет решетки, запираемой на тяжелый замок…

А через час после его ухода Иван начинает слышать первые звуки. Сначала это какие-то еле слышные колебания, шуршание, шелесты, тем не менее явственно различимые, словно сыплется на бумагу тонкий песок. И все равно его будто обжигает огнем. Он изо всех сил прижимает уши ладонями. Наступает полная тишина. Но через секунду он неожиданно соображает: нет, что-то не так. Если это зов из загробного мира, то никакие ухищрения не должны помочь.

Он дико оглядывается. Ну да, конечно! Под потолком, в углу, почти скрытая сумраком и наростами пыли проступает решетка вентиляционного хода. Иван встает на койку, с трудом, на цыпочках, дотягивается до нее, скребет отросшими за последнее время ногтями, на пол мягко валится целый войлочный пласт, вытягивая за собой длинные волосяные хвосты.

Голоса сразу становятся гораздо яснее.

Вот в чем тут дело!

Никакие это не духи, не привидения, а так здесь устроена вентиляция.

Прислонившись к стене, он вслушивается в негромкие звуки. Кто-то, не торопясь, четко отделяя друг от друга слова, говорит:

– Давайте по пунктам, сестра. Ваша задача, помимо… педагогических устремлений… заключается в том, чтобы выделять в среде воспитанников детей с особыми дарованиями и сообщать о них нам.

Голос ровный, без интонаций, исходящий как бы даже не от человека, а от какого-то суховатого иномирного существа. Иван почему-то сразу же представляет себе говорящего: в черном облачении, с надвинутым на глаза капюшоном, из широких обшлагов высовываются кончики зачерненных ногтей, тусклым золотом поблескивает крест на груди.

Это не галлюцинация, это скорей ощущение, каким-то образом воплощающееся в живую картинку.

Теперь говорит Василена:

– Я обязана сообщать о таких воспитанниках только светским властям. Департамент социального обеспечения регулярно получает мои отчеты.

Голос у нее тоже без интонаций. Иван ясно видит, как она сидит за своим столом – выпрямившись, с деревянной ровной спиной, положив руки на полированную поверхность. Василена затоплена страхом – он клубится в груди, не дает ей дышать, разве что еле-еле, самыми верхушками легких.

Возникает длинная пауза. Инспектор молчит (Иван уже понимает, что это тот самый инспектор, о котором упоминал Цугундер), а когда тишина становится невыносимой, произносит тем же равномерным механическим голосом:

– Напомню, сестра, что светским властям вы ничем не обязаны. Вы ведь приняли три года назад обет отречения от всего земного? – Пару секунд он ждет. Василена сглатывает, в горле твердый комок. – Я вам задал вопрос, сестра.

– Да, приняла.

Слова ее еле слышны.

– Тогда я хочу вам напомнить, сестра, что вы служите не светским властям, а Богу. Не Департаменту социального обеспечения, а Тому, Кто держит в Своей Руке весь мир. Хочу напомнить вам это, сестра. И советую также помнить об этом всегда. Иначе светские власти может заинтересовать тот факт, что ваши воспитанники иногда, пока выразимся осторожно, исчезают неизвестно куда. В документах вы их указываете как заболевших и умерших. Но они ведь не умирают, сестра? Ведь так?

Василена вновь сглатывает. По горлу ее вверх-вниз движется хрящеватый кадык.

– Кому вы их продаете? Китайцам или здешнему отделению Союза промышленников?.. Ну говорите, говорите, сестра, я – жду…

Опять еле слышно:

– И тем и другим…

– Светские власти могут также заинтересоваться судьбой некой Божественной Дэви, вы помните, вероятно, сестра, был шум в прессе по поводу секты «Спасенных» несколько лет назад? Лесбиянки, эротическое трансцендирование, шестнадцать самоубийств. Воспламенения во время соития. Четверо членов секты сошли с ума. Разыскать саму Дэви не удалось. Ей тогда кто-то помог. Напомнить, кто ей помог, сестра? Кстати, Следственный комитет это дело еще не закрыл.

– Я все поняла, брат Авенир, – говорит Василена.

И по голосу ее становится ясно, что она действительно все поняла.

– Вот и прекрасно. Тогда у меня те же два пункта. Когда вы обнаружили, что у девочки есть магические способности?

Врать нельзя, серафимииты не то чтобы могут мысли читать, но ложь чувствуют хорошо. Иван это воспринимает через эмоции Василены.

– Месяца три назад. Там не было никаких чудес, было чистое знахарство… Ерунда…

– И потому решили продать ее крестьянской общине?

– У меня выхода не было… Явилась сюда толпа, возбужденная, и потребовала… Могли бы ведь разгромить весь Приют. Слышали, наверное, как в Верхнеземском районе такой же Приют сгорел? К тому же у меня есть право отдавать воспитанников на патронат…

Жалкая попытка оправдать себя параграфами законов.

– Вы ведь сами ведьма, сестра?

Опять молчание.

– Сестра, я – жду…

– Не практикующая…

Еще одна попытка себя оправдать.

– Ладно, за знахаркой мы как-нибудь проследим. Это не слишком актуально пока. Но вот второй пункт – мальчик. Я его у вас забираю.

– Когда?

– Прямо сейчас. Департаменту вашему знать об этом необязательно. Документы, как выяснилось, вы должным образом умеете оформлять.

– А со мною что?

– Ничего. Работайте как работали. Остальное меня не касается. Но держите в уме: если что… возникнет… такое же… сообщите об этом мне лично.

– Лично вам. Я поняла.

И вновь – тяжелая пауза.

Словно печать на приговоре о смерти.

– Благослови вас Бог, сестра!

– Благослови вас Бог, брат Авенир!