Что их по-настоящему подвело, так это незримое присутствие соседки по комнате. Перемывать ей кости для Ирины и Дарины, видимо, было делом давним, привычным и отлаженным — упомянув её, они ступили на протоптанную дорожку, после чего всё никак не могли с неё свернуть. Добрая часть посиделок ушла на рассказ о том, как им сильно не повезло с соседкой, и как они уже два года мечтают сплавить её в другую комнату, а к себе заполучить нормальную девчонку, но пока у них не получается.
Проблемность соседки в том, что она — беднячка. Ещё в начале первого курса Дарина и Ирина приняли резонное решение готовить еду и питаться отдельно от неё, а не вместе, как принято в общежитии, — чтобы не делиться вкусняшками, которые они себе позволить могут, потому что их родители прилично зарабатывают, а она их себе позволить не может.
Но её удручающая бедность всё равно доставляет им неудобства. Во-первых, из-за такой соседки им стыдно пригласить кого-то в гости. А, во-вторых, из-за неё зимой в их комнате пахнет кислой капустой, поскольку ничего кроме картошки, макарон, солёных огурцов и квашенной капусты она не ест. В отличие от приехавших издалека Ирины (Хабаровск) и Дарины (Семипалатинск) соседка живёт в двух часах езды на электричке (Можайск) и почти всю еду привозит из дома, когда отбывает туда на выходные. Они строго-настрого запретили ей держать соленья в комнате, и она стала прятать их за окном, вешая авоську на вбитый в раму гвоздь. Но запах всё равно проникает, когда авоська на короткое время возвращается в комнату, и, особенно, когда соседка варит из кислой капусты щи.
А ещё она всё время что-то вяжет, и это ужасно раздражает — когда кто-то в твоей комнате день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, всё время вяжет и молчит. Почём знать: вдруг ей в голову взбредёт ткнуть их спицей? Связанные вещи соседка отдаёт на реализацию знакомой продавщице на Петровско-Разумовском рынке, так что надежды на то, что она когда-нибудь завяжет с вязанием, у Ирины и Дарины нет — таков её способ заработка. Говоря о соседке и её солёных огурцах, Ирина и Дарина недоумённо, не без кокетства, качали головами-полотенцами и закатывали глаза — то ли ожидая нашего сочувствия, то ли предлагая посмеяться над тем, что бывают же такие соседки.
Так, неожиданно для себя, мы получили подробную информацию о Растяпе — о чём, понятное дело, не догадывались. Она прибилась к нам чуть позже — случайно, незаметно, навсегда.
— Я с пониманием отношусь к здоровому снобизму, — резюмировал Севдалин после ухода спонтанных див, — но здесь?..
Дело, однако, было не в поверхностном девичьем снобизме, а в нашем — глубоком и качественном (ещё более снобистском). В то время мы ещё сильно упивались нашей дружбой — тем, какие мы продвинутые ребята, как понимаем друг друга с полуслова и полувзгляда, тем, что у нас есть хао, план отправиться в дальние страны, а скоро появится и много денег. Мы не могли допустить, чтобы наш крутой тандем выглядел (в первую очередь в наших собственных глазах) всего лишь мужским аналогом тандема Ирины и Дарины — что неизбежно произошло бы в случае продолжения романтических потуг.
Ирина с Дариной не заподозрили, что наши планы на них завершились, толком не начавшись, и ещё несколько дней при встрече улыбались, спрашивали, как дела, и ждали новых знаков внимания. Ясность наступила после напоминания о совместном походе в ночной клуб. В ответ Севдалин лениво щёлкнул языком, а я прямо объявил: «Что-то не хочется», после чего взаимные приветствия свелись к сухим, еле заметным кивкам. Когда же с нами начала водить компанию Растяпа, нас перестали замечать.
Знакомство с Растяпой произошло на общей кухне — после неудачного эксперимента по варке пельменей. Мы залили их холодной водой, поставили на плиту, включили огонь на полную катушку и ушли на двадцать минут. По возвращении нас ждал прилипший ко дну кастрюли ком из теста и мяса — подгоревший снизу и сырой сверху.
— Их надо бросать в кипяток, — раздался рядом робкий голос, — посолить и помешивать, чтобы не слиплись…
У соседней плиты стояло создание в светлом ситцевом халате — длинном, значительно ниже колен. Среднего роста. Тёмные, вьющиеся волосы неумело прикрывали слегка оттопыренные уши и касались плеч. Её нельзя было назвать красивой или некрасивой: внешность Растяпы на тот момент не вызывала рефлекса оценивать по шкале привлекательности. Из черт овального с острым подбородком лица выделялись разве что большие карие глаза. Сейчас они смотрели то ли сочувственно, то ли настороженно — словно их обладательница ждала, что мы начнём её ругать за то, что лезет не в своё дело, а, может быть, даже за испорченные пельмени. Впрочем, так продолжалось всего несколько секунд. Она тут же смутилась, опустила взгляд к своей сковороде и вернулась к готовке: посыпала жарящуюся картошку мелко нарезанным чесноком и перемешала. От добавленного чеснока по кухне распространился запах, способный вызвать беспокойную слюну даже у сытого человека.
— Вкусно пахнет, — Севдалин заинтересованно приблизился к картошке. — У нас есть рыбные консервы: будешь в доле?
Создание в ситцевом халате засуетилось и выразило готовность поделиться с нами. Через минуту все втроём двинулись в нашу комнату. Уже на самом подходе наша новая знакомая наступила на мокрое пятно на линолеуме, её нога поехала, руки взметнулись в поисках равновесия, крышка сковороды съехала в сторону и с грохотом поскакала по полу, а картошка разлетелась в разные стороны. Мы с Севой шли шага на три впереди и не успели прийти на помощь — лишь услышали: «Ой!» и, обернувшись, застали виновницу катастрофы за ликвидацией последствий. Она горела от смущения, и суетливо метала масляные картофельные кусочки обратно в сковороду.
— Кто тут воду разлил? — негодовала она, но всё же признавала и свою ошибку, чуть не плача повторяя: — Я растяпа, я такая растяпа!..
— Ещё какая, — Севдалин мрачно разглядывал уже второй несостоявшийся ужин. — В жизни не видал таких растяп.
— И что такого? — возразил я. — Растяпами быть не запрещено…
У нас имелась ещё одна пачка пельменей. Мы вручили их Растяпе, чтобы она могла реабилитироваться, но нести кастрюлю с готовым блюдом всё же не доверили. Эффект первого впечатления оказался силён: Растяпа так и осталась для нас Растяпой.
За поеданием правильно сваренных пельменей Севдалин выдвинул предложение по упрощению бытия к взаимной выгоде: мы берём на себя оплату продуктов, Растяпа из них готовит, и мы все вместе питаемся. В залог успешного сотрудничества ей сразу было выдано несколько купюр и инструкция, что именно предпочтительно купить. На Растяпу легла и обязанность мыть посуду, включая наши тарелки — точней, она сама вызвалась, уверяя, что ей это совсем не трудно, и у нас не нашлось аргументов против. Тем не менее подразумевалось, что наше знакомство ограничится гастрономическими рамками.
Однако вскоре стало очевидным: Растяпе больше нравится проводить время в нашем комнате, чем в своей. Всякий раз она старалась задержаться подольше — то под предлогом совместного просмотра теленовостей, то просто стремясь стать незаметной. Когда её всё же замечали, она начинала суетиться — вскакивала со стула, хватала что-нибудь из хозяйственных вещей, демонстрируя кипучую деятельность по подготовке грядущих кулинарных подвигов. Тревожный звонок прозвенел, когда в комнате появились Растяпины клубки и спицы.
— Чисто из интереса, — спросил Севдалин, — ты теперь постоянно собираешься у нас… э-э.. задерживаться?
Из двух возможных реакций — засуетиться или постараться стать незаметной — Растяпа выбрала вторую: она застыла над своим вязанием.
— Она живёт с Ириной и Дариной, — напомнил я. — Кто такое вытерпит?
Сева перевёл на меня невозмутимый взгляд.
Нехорошо приручать кошку, а потом бросать её, сказал он, ничуть не смущаясь присутствия Растяпы. Через три-четыре месяца мы отсюда съедем, а Растяпа останется, и что тогда? Ирина и Дарина её дожрут.
