Мы оба смотрим на проживание в общежитии, как на приключение, хотя и по-разному его оцениваем. Несмотря на некоторые неудобства мне в общежитии нравится. Оно совпадает с давними представлениями о студенческой романтике (неизбежно связанное с бытовыми испытаниями) и вообще — это мой первый большой опыт проживания вдали от дома. Я готов пробыть здесь хоть весь год — пока нас не поманят дальние страны. Севдалин сравнивает текущее местожительства с кампусом Нью-Йоркского университета — не в пользу первого. Ему не хватает общедоступных стиральных машин, нормальных кафешек в шаговой доступности и других благ цивилизации. По его мнению, мы задержимся здесь месяца на три-четыре — до первой успешной коммерции. Потом снимем двухкомнатную квартиру.

Пока же нам досталась комната на третьем этаже — узкая и вытянутая, рассчитанная на трёх человек. Лишнюю кровать забрал комендант, взамен мы выпросили ещё две книжные полки, а свои кровати поставили у стен, по обе стороны от единственного окна — так, чтобы, лёжа на кровати, можно было видеть входящих. Между кроватями расположился журнальный столик — на нём удобно обедать и пить чай. На всякий случай, мы оставили письменный стол и два стула — они сдвинуты в один из ближних к входу углов. При входе расположены два встроенных шкафа: один для посуды и продуктов, другой для верхней одежды. В общем, неплохо. Комната обходится нам в сто долларов ежемесячно — сумма немалая, но в Москве, как сказали в нашем ректорате, жилья дешевле не сыскать.

Вдали виднеется Останкинская башня, на среднем плане, по ту сторону улицы, — почтенного возраста четырёхэтажный бледно-жёлтый дом с покатой жестяной крышей и продовольственным магазином на первом этаже, а прямо под нашим окном — верхушка рябины. В одной из оконных створок почему-то установлено синее стекло, отчего в комнате возникает ощущение промозглости — несмотря на тёмно-бордовые обои. Пока не наступили холода, мы любили курить, распахнув окно настежь, усевшись на широкий подоконник и свесив ноги наружу. Во время этих перекуров происходила инвентаризация текущих событий и их сортировка на две кучки — с хао и обычные.

Нет сомнения: само общежитие — место хао. Оно принадлежит институту, который на протяжении десятилетий готовил специалистов для одной из промышленных отраслей. Ныне отрасль существует лишь на бумаге — хлынувший импорт и отсутствие госзаказа сделали её существование нерентабельным.

Что здесь хао? Отраслевых специалистов институт по-прежнему продолжает обучать — набор был даже в этом году. А значит нас окружают люди-хао. Сами они об этом, разумеется, не подозревают. В ком-то хао больше, в ком-то меньше. С некоторыми у нас установились приятельские отношения.

О печальной судьбе отрасли нам поведал пятикурсник Анатолий — сосед из комнаты напротив. На его первой производственной практике, случившейся в предпоследний советский год, на отраслевых заводах ещё кипела жизнь, а теперь цеха стоят пустые, оборудование вывезено в неизвестном направлении, и только несколько старых рабочих, проработавших здесь всю трудовую биографию, по-прежнему приходят, чтобы целыми днями тоскливо стучать костяшками домино. Надежды на возрождение предприятия нет даже у них.

Анатолий приехал в Москву из Чарджоу и возвращаться домой категорически не собирается. Туркмения сразу после объявления независимости ввела со всеми странами визовый режим, там уже вовсю цветёт культ президента Ниязова, и все русскоязычные, кому есть куда уехать, уезжают. Анатолий тоже мечтает уехать — в Германию, а ещё лучше — в Швейцарию. В ожидании бесполезного диплома он, пока есть в Москве бесплатная крыша над головой, вовсю зарабатывает деньги. У него можно приобрести водку, пиво, сигареты и кое-что из еды: днём тариф — двойной от цены в магазине, ночью — тройной. Анатолий помог нам обзавестись набором из сильно тарахтящего, но вполне рабочего, холодильника «Саратов» и небольшого чёрно-белого телевизора «Неман»: один из знакомых Анатолия закончил институт и, готовясь съезжать из общежития, распродавал вещи, которые не мог забрать с собой. Нет сомнений, что четверть запрашиваемой суммы Анатолий положил себе в карман, но мы не в обиде. На боковой стенке холодильника каждый предыдущий владелец выводил карандашом или фломастером свою фамилию, номер комнаты и годы проживания в общежитии. Судя по сделанным в столбик записям, холодильник появился здесь шестнадцать лет назад, и мы его седьмые хозяева.

На второй день знакомства Анатолий предложил нам вставить шарики. Недорого — по шестьдесят долларов с каждого.

— Что за шарики?

В ответ Анатолий достал из кармана два овальных кусочка оргстекла, размером с небольшую фасоль.

— И куда их вставлять?

— В член.

Путём небольшой хирургической операции шарики вживляются под кожу пениса. Потом операционный надрез затягивается, и шарики остаются на пенисе.

— Зачем? — поразился я.

Анатолий посмотрел на меня, как на салагу, который не имеет понятия о больших играх взрослых мужчин.

— Для стимуляции клитора, — коротко просветил он. — Бабы с ума сходят.

Установка шариков, по уверению Анатолия, превращает обычного самца в сексуального супермена, который даст фору любому парню без шариков: от девушек отбоя не будет — сами станут вешаться на шею.

— У тебя тоже есть?

Анатолий хмыкнул и без стеснения приспустил спортивные штаны. Несколько секунд мы разглядывали орудие супермена.

— Нам нужно подумать, — сказал я уклончиво.

— Нам нужно посмотреть, — уточнил Севдалин, — как ты их вставляешь.

Анатолий сделал задумчивое лицо — по-видимому, он ещё не сталкивался с такой ситуацией.

— Хорошо, — решил он. — По двадцатке с носа.

Сторговались на пятнадцати.

Просмотр состоялся через пару дней. Мы изображали ассистентов: я держал пузырёк с перекисью водорода, Сева — стрептоцид и бинт. Клиентом Анатолия оказался высокий рыжеватый латыш Улдис с шестого этажа. Операция проводилась на углу квадратного обеденного стола, куда Анатолий предусмотрительно положил деревянную разделочную доску. Улдис хранил мужественную немногословность. Ему не понравилось наше присутствие, но скидка в десять долларов примирила его с изменившимися обстоятельствами. По команде Анатолия Улдис расстегнул джинсы, спустил их до колен и, задрав передний край футболки, зажал его подбородком. Потом настал черёд трусов. Стол оказался низковат — член Улдиса повис над разделочной доской.

— Присядь, — сказал Анатолий; он надел резиновые перчатки и держал в руке хирургический инструмент — заточенную с верхней стороны стальную ложку, предварительно обработанную спиртом.

Улдис поелозил ступнями, пододвигаясь ближе к столу, и, как танцор, выполняющий па, согнул колени, вывернув их наружу. Член лёг на доску. У Севдалина видимость была лучше: он стоял по левую сторону от Улдиса. Справа, повернувшись спиной к окну, расположился Анатолий. Мне достался сравнительно узкий сектор обзора между Анатолием и доской. Ущипнув член сверху, Анатолий оттянул кожицу и прижал её к доске. Ложка в его руке поднялась к уровню уха. Несколько прицеливающихся движений, и…

— Уаа-а!!!! —Улдис с рёвом взлетел вверх и, зажав член в кулаке, запрыгал по комнате, отталкиваясь одновременно обеими ногами. При этом он умудрялся вращаться в воздухе: его багровое лицо и пунцовые уши резко контрастировали с задом, который не утратил молочно-белой невозмутимости.

Севдалин уткнулся в изгиб руки. Я закрыл лицо левой ладонью. И только Анатолий сохранял спокойствие: реакция оперируемого, судя по всему, была для него не в новинку.

— Сюда! — скомандовал он Улдису. — Сейчас кровью всё зальёшь.

Взгляд Улдиса сделался слегка безумен, но Улдис всё же соображал: немного помедлив, он подчинился, перебирая ногами в съехавших до тапочек джинсах и по-прежнему держа в кулаке свой член. Пальцы он разжал медленно, явно опасаясь, что сейчас действительно хлынет кровь.

— Во дела! — смущённо удивился Анатолий: на раскрасневшейся коже Улдисова пениса появилась лишь лёгкая царапина. — Первый раз такое вижу!