— Хм, и ведь не поспоришь, — задумчиво пробормотала Клава и посмотрела на меня каким-то новым взглядом. — Но вообще, Алфавит, если вы упорно стремитесь к оригинальности, то перед нами можете не стараться. Для нас вы и так — большой оригинал. Мы с бабулей искренние почитательницы вашей незаурядной личности и разухабистого образа жизни. Скажу больше: не только мы. Я рассказала о вас девчонкам в институте — они тоже были в восторге.
— В институте? — от неожиданности я опешил. — Вы учитесь в институте?!
— Второй курс. А что?
— Ничего. Просто я думал, вы ещё школьница.
— Маленькая собака до старости — щенок, — ласково глядя на внучку, ответила за неё Клавдия Алексеевна. — Меня тоже до двадцати пяти за школьницу принимали.
Теперь уже я смотрел на Клавдию-младшую новым взглядом: не зазорно терпеть нападки пятнадцатилетней юницы, но, если ей восемнадцать-девятнадцать, это совсем другое дело.
— Да, кстати, — моя оппонентка внезапно оживилась, — насчёт вашего хобби. В прошлый раз я так и не поняла: в чём оно заключается?
— Как это «в чём»?
— Когда человек собирает марки, — пояснила она, — он ходит в магазин «Филателия» или на почту, покупает марки, собирает тематические серии, общается с другими филателистами, обменивается, раскладывает марки по кляссерам. А у вас как это происходит?
Я ответил, как есть: листаю энциклопедический словарь по лингвистике и узнаю, как устроены разные языки.
— И всё?
— Всё.
— Хм, — она задумалась. — И давно у вас это хобби?.. Я почему спрашиваю: узнать, как устроены языки, можно за пять минут. Возьмём словообразование. В одних языках есть приставки, суффиксы, окончания — как в русском. В других нет приставок, ни суффиксов, ни окончаний — как в английском. В третьих к корню присоединяются элементы — каждый из них всегда указывает только на одну грамматическую категорию, например, множественное число или родительный падеж. Как в татарском или каракалпакском. Есть ещё классификация языков по связи слов в предложении — тут тоже три группы. В английском — фиксированный порядок слов. В нём мы узнаём, Маша дарит Коле книгу, или Коля Маше, по предлогам и тому, на каком месте Коля и Маша стоят в предложении. В русском, кто кому что подарил или сказал, узнаётся по падежным окончаниям. А, например, в языках индейцах отдельное слово — само по себе предложение. Какое-нибудь «янесукруглое». И так устроены все языки, понимаете? Берёшь конкретный язык и видишь: синтетический, флективный. Или аналитический, изолирующий. Вы в своём хобби до этого ещё не дошли?
— Почему же? Дошёл.
— Тогда что тут ещё можно узнавать?
Даже Клавдия Алексеевна посмотрела на меня с интересом.
— Ну, как что? — помялся я. — Например, как связаны соединительные союзы и гвозди.
— Простите — что? Гвозди?
— Или крючки, — уточнил я. — Вообще всякий крепёж — шнурки, пуговицы, кнопки, шурупы. Известно же, что язык меняется в зависимости от среды обитания людей, общественного строя, материально-технической базы, так? Значит, я ничего не придумываю. Что ещё известно? Теперешние предлоги, союзы, частицы, артикли, как предполагают, когда-то имели самостоятельно значение, а сейчас они — просто служебные слова, строительный материал. У них в речи такая же роль, как у гвоздей или шурупов в деревянной конструкции. И вот мне интересно, как появление служебных предметов привело к появлению служебных слов. Ведь могло такое быть? Первобытные люди сначала просто кутались в шкуры, потом сообразили, что их можно подвязывать какой-нибудь лианой или стеблем конопли. Так появились верёвки. Почему бы не предположить, что и в их речи в это же время стали появляться служебные слова?
— И вы уже что-то выяснили? — полюбопытствовала Клавдия-младшая.
Я покачал головой:
— Тут надо быть специалистом по древним языкам, да и то не факт. Такие вещи, если и происходили, то, вероятно, ещё задолго до появления письменности. Но размышлять об этом интересно. Вот такое хобби.
Неожиданно в беседу вступила дочь академика. Один из её молодых коллег, сказала она, озабочен созданием модели идеального языка. Не языка международного общения — как эсперанто или воляпюк — а на концептуальном уровне. У каждого нового потока студентов он спрашивает: что такое на их взгляд идеальный язык? Если у меня есть мнение на этот счёт, она с удовольствием передаст его коллеге.
— По идее, — медленно произнёс я, словно находился в учебной аудитории и отвечал на очередной каверзный вопрос Мизантропа, — это язык идеальных людей, живущих в идеальных условиях.
— И что же такое — идеальные условия?
— И идеальные люди?
— А это уже вопросы не к лингвистике, — развёл я руками. — Пусть философы головы ломают. Или социологи. Футурологи какие-нибудь.
Клавдии Алексеевне ответ понравился. Я удостоился нескольких одобрительных кивков и тёплого взгляда, каким одаривают внезапного единомышленника.
— Вот и я ему говорю, — подхватила она (в её настроенном на домашний регистр голосе появились профессорские нотки), — «Воля ваша, но все эти поиски идеального языка — чистая блажь. Идеал всегда субъективен. Для конкретного человека идеальный язык — его родной. Особенно, если другими не владеет». Не слушает. Ищет. Ну, пусть ищет…
Угодить Клавдии-младшей (что неудивительно) оказалось не так легко. Она подпёрла щёку ладошкой и проницала меня скептическим взглядом.
— Примите мои извинения, Алфавит, — тяжело вздохнула она. — За «никудышного юриста». Помните, я говорила?.. Каюсь: ошибалась. У вас отменные навыки казуиста. Для юриста — самое то…
Бабушка сдержанно кашлянула и заметила внучке, что ту же мысль можно выразить более вежливо. И хорошо бы называть меня по имени — Всеволодом.
— Бабуля, ты разве не заметила: он ответил тебе твоим же вопросом? — скорбно воззвала та. — И так во всём: о чём ни спроси, ничего не добьёшься. Где сядешь, там и слезешь. Я страшно разочарована. В прошлый раз Алфавит Миллионович стал нам почти, как родной. Стихи читал. С прадедушкиным барельефом душевно беседовал. Со мной в угадайку играл. Сегодня клепсидру подарил. Сплошная милота! Я думала: он — правдоискатель, весь такой прямодушный, порывистый, страстный, без витиеватости и запятых. А он, видите ли, юрист. Ведёт себя, как скользкий тип. Не знаешь, чего от него ожидать. Короче: я убита горем…
— Не обращайте внимания, Всеволод, — на лице Клавдии Алексеевны вдруг появилась застенчивая улыбка — видимо, точно такая же, как и пятьдесят-шестьдесят лет назад, и в пожилой профессорше на мгновение проглянула юная студентка со старой довоенной фотографии. — Моя внучь дурачится. Она у нас театралка: вся жизнь — игра.
— Бабуль, ну, какая же я театралка? — Клавдия-младшая тут же воспрянула из горя. — Театралки — это дамочки, которые бегают по десять раз на один спектакль и сходят с ума по известным артистам. А я — драматург! Я — демиург! Я… ну, вы поняли. Кстати, — обернулась она ко мне, — вы уже знаете слово «демиург»?
— Ещё бы, — я старался сохранять серьёзное лицо. — Деми Мург[1] — актриса такая. Модель. Красотка. На вас очень похожа. Вы — вылитый Деми Мург.
Последовала короткая пауза.
— Браво, — «драматург-демиург» три раза негромко сомкнула ладони. — Ещё чуть-чуть и будет смешно. А что скажете о аппроксимации?
— То же самое, что и сублимация, только совсем не сублимация.
— А экзистенциализм?
— Это слишком личный вопрос.
— Хм. Бабуль, как тебе?.. Друг Миллионыч, оказывается, тонкий шутник. Юрист-юморист. Кто-то мог бы сказать: его шутки слегка толстоваты, но мы не такие… Ну, что я подаю суп?..
В оставшуюся часть обеда разговор скакал с предмета на предмет. Выяснилось, что Клавдия Алексеевна уже полгода, как увлеклась писанием акварелей: она берёт уроки у знакомой художницы, сейчас работает над серией птиц и подумывает, не замахнуться ли ей сегодня «на Вильяма нашего скворца»[2]. Выплыло и про родителей Клавдии-младшей: сейчас они находятся за границей — её отца, профессора математики, пригласили читать лекции в Берлинском университете. «Зять, зять — что с него взять?» — нараспев прокомментировала это обстоятельство Клавдия Алексеевна, а Клава сочла нужным пояснить: на эту бабушкину реплику её папа всегда отвечает: «Стала тёщей — держись проще» — такая у них игра. Выяснилось также, что Клавиной маме папин заграничный контракт только на руку: она сейчас работает над докторской диссертацией (по лингвистике, разумеется). Зимой бабушка и внучка собираются в Германию — навестить ближайших родственников и заодно познакомиться со страной Гёте.
