Не Сильвия. Не Фелиция. Не Брунгильда.

Опьянение накатывало тяжёлым катком. Съеденное-выпитое опасно приподнялось в желудке.

— Сдаюсь. Так как?

Она показала мне на бэйджик, приколотый к униформе. Её имя всё время красовалось у меня под носом: Анжела. Вот почему она сразу разулыбалась…

Расплатившись, я не без усилий отпочковался от стула и побрёл к выходу, зачем-то на ходу обернувшись, чтобы попрощаться загадочной фразой:

— Ну, тогда в следующий раз…

На улице выяснилась неприятная вещь: я не способен идти твёрдо и прямо, как обычно. О поездке на метро не могло быть и речи. Я вышел к Садовому кольцу, чтобы поймать такси, и призывно приподнял руку, но настойчивые спазмы в желудке заставили её опустить. Даже в таком состоянии я понимал, что внутри Садового кольца найти укромный уголок для неприглядных личных нужд — задача нетривиальная и для трезвого человека, не говоря уже о безутешных пьянчугах. Ещё минут десять ушло на то, чтобы найти подземный переход — вход в него, прятался под низкой аркой двухэтажного здания. Оказавшись на другой стороне, я стремительно двинулся в направлении Москвы-реки, бросая взгляд направо-налево. К счастью, по пути попалась стройка, где сейчас никого не было. Обойдя заградительные щиты, я проник внутрь, и там меня вывернуло на кучу битого кирпича.

Не Зоя. Не Ева. Не Вита.

Благополучное прибытие в общежитие представлялось почти несбыточной мечтой. Брюки и пиджаки испачкались в строительной пыли, но сейчас это было неважно. Главное — поймать такси.

На пути к Кольцу моё внимание внезапно привлекла мемориальная доска на торце одного из домов. В надписи под коричневым барельефом крупными буквами выделялась фамилия — Вагантов. Покачивающимся шагом я приблизился к доске и снял воображаемую шляпу:

— Моё почтение! Ну, как там Фердинанд де Соссюр?..

Далее наступило затмение: между я-актёром и я-зрителем, словно кто-то опустил занавес, и остаток вечера прошёл без меня.

2.09. В незнакомой квартире

Когда занавес снова приоткрылся, в небольшую щель между тёмно-бордовыми кулисами пробивалось утро. Сцена представляла собой комнату, заставленную книжными шкафами и массивным письменным столом, расположенным боком ко мне и к окну. Видимо, его владелец испытывал потребность во время умственных подвигов поглядывать на улицу. На столе возвышалась лампа, похожая на большой гриб с зеленой шляпой и компьютерный монитор. Высокий потолок украшала старомодная лепнина — розетка над люстрой и фризы на стыке потолка и стен.

Исполнитель главной роли лежал на боку на скрипучем кожаном диване, укутавшись в плед и подогнув колени — вероятно, стараясь занимать, как можно меньше места. Во рту стояла горькая сушь.

Мысль о владельце письменного стола, о том, как придётся объяснять ему своё присутствие в его кабинете, повергла в такое одиночество, что оно казалось свистящим падением в чёрное никуда. Я ещё сильней сжался в комок, стараясь снова уснуть, чтобы затем проснуться в своей постели. Желание было настолько отчаянным, что даже показалось исполнимым: если подумать некую правильную мысль, что-то вроде заклинания, или поймать таинственную волну, то это будет никакое не чудо, а одна из скрытых возможностей мозга — способность переносить тело во сне по заказанному адресу. Нужно только обнаружить это заклинание — что-то вроде «хао», только не «хао». Может, быть «хлюп»? Сейчас это слово подходило больше всего.

Зря я вспомнил о хао — следом явился Севдалин, а за ним и Растяпа, и словно кто-то ткнул в сердце палкой. Я звучно потянул носом и, кажется, даже всхлипнул. Стремление напиться накануне виделось ходом, который подсказывала сама жизнь. А теперь получалось, что боль от разрыва никуда не делась, только на время затаилась, и противостоять ей стало еще трудней — сил оставалось чуть больше чем на простое выживание, и ко всему я понятия не имею, ни где я, ни что делать дальше, куда идти и как себя держать.

Книги, книги, книги…

«Может, почитать?» — мелькнула тоскливая мысль, и несколько секунд она казалась спасительной. Кем бы ни оказались хозяева этого интеллигентного места, пусть они обнаружат меня уткнувшимся носом в книжку. Тогда они поймут, что я не какой-нибудь пьяница и забулдыга, а человек, который и дня не может прожить без чтения. Тогда они примут меня за своего и не станут стыдить, донимать расспросами и мучить рассказами, при каких нелестных обстоятельствах я оказался их гостем.

«А, может, просто уйти?..»

Я откинул плед — кто-то накрыл меня пледом — и сел. Ощупал карманы. Деньги, паспорт, сигареты были при мне. Часы показывали четверть девятого — значительно больше, чем я думал. Значит, следовало поторопиться — если до сих пор меня не пришли будить, то могут с минуты на минуту прийти.

Туфли обнаружились тут же, на полу у дивана. Я подцепил их пальцами, встал и, слегка покачнувшись, шагнул к двери — она была рядом, в направлении изножья. Слегка приоткрыл и прислушался к тишине. Обитатели дома спали, либо уже ушли по своим делам. Напоследок ещё раз окинул взглядом комнату и внезапно от увиденного ухватился рукой за стену, чувствуя, что могу упасть. Этого не могло быть, но это происходило: гранитный барельеф превратился в чёрно-белый портрет — точно такой же я видел на кафедре у отца. Со стены на меня сквозь очки в толстой оправе взирал академик Вагантов.

Бежать, бежать!..

Я приоткрыл дверь и бочком просочился в следующее помещение — коридор. С обеих сторон он заканчивался дверями, и дальняя, та, что справа, вела на улицу — её освещала небольшая лампочка при входе, рядом стоял стеллаж для обуви. Крадучись, я прошёл несколько шагов, обнаружил поворот на кухню и двери в туалет и в ванную. Мне требовалось и туда, и туда, но после нескольких секунд томительного раздумья, я решил, что можно и потерпеть. Главное — выбраться наружу. Я подошёл к входной двери и только тут обнаружил, что не ней отсутствует щеколда: замок — врезной, и в нём отсутствует ключ. На всякий случай, я тихонько нажал на дверную ручку и потянул дверь на себя. Она не шелохнулась. Выхода не было. В досаде я легонько ткнул дверь кулаком в красную дерматиновую обивку и обессиленно опустился на обувной стеллаж.

Так прошло минут десять или больше. Всё это время я не сводил взгляда с двери в противоположном конце коридора, откуда должны были показаться обитатели квартиры, раздумывал, не сходить ли всё же в туалет, и досадовал на себя за то, что напился. Когда в одной из комнат кто-то проснулся, я поспешно вскочил со стеллажа, сделал два шага от входной двери и приготовился доброжелательно улыбаться. Удивительным образом звуки утренней возни шли не оттуда, откуда я ждал, а из помещения, которое я счёл кухней.

И точно: распахнулась именно «кухонная» дверь. Показалась девчонка в розовой пижаме — невысокая и тонкая, с растрёпанными тёмными волосами, которые едва касались плеч. Её лицо нельзя было назвать красивым или милым — скорей, приятным. Чистая кожа со смугловатым оттенком, ясный лоб (да, почему-то лоб вызывал ощущение ясности). Она шла на почти прямых ногах, слегка приволакивая тапочки. На вид ей было лет пятнадцать.

— В туалет? — спросила она меня так, словно занимала очередь в гастрономе, и, прикрыв рот ладошкой, зевнула.

Моё присутствие её ничуть не удивляло.

— Нет, — ответил я. Из нутра вырвался запах перегара. Я поспешно повернул лицо в сторону. — На улицу.

— А-а, ну тогда я, — всё так же, волоча тапочки, она скрылась за туалетной дверью.

Предоставленный сам себе я снова подошёл к входной двери и потеребил ручку. Потом вернулся на место. Наконец, девчонка снова появилась — с потрёпанной книжицей в руках:

— Водяные часы: девять букв, третья «е».

Это был вопрос, и адресовался он мне.

— Кле.., — произнёс я и кашлянул, — клепсидра.

— Кле… как?

— …п-сид-ра. Клепсидра. В середине «п» — Пётр.

— Хм. Вы уверены, что есть такое слово?