Вместо ответа молча и быстро разрываю рукав. Повезло, рана чуть выше локтя пусть сквозная, но неглубокая. Медленно сгибаю.

– Воскресенский! – шипит Полякова.

Кость не задета, иначе простым шипением не обошлись бы. К счастью для моей совести, которой мне досталось на всех трёх братьев сразу.

Чёрт, и как они нас выследили?

Недолго думая, отрываю второй рукав, перевязываю рану.

Без первой помощи хреново, но если этот очнётся, будет ещё хуже.

– Посиди минуту спокойно, – вздыхаю. – На, поищи пока свою пп-шную еду.

Всовываю ей в руки свой телефон. Все что угодно, лишь бы не истерила от шока или ещё какой посттравматической фигни.

Хорошо, что всё произошло слишком быстро, даже ресепшен не чухнулся, хотя здесь два шага по узкому коридору. Поэтому втаскиваю мужика за ноги и захлопываю дверь. Пистолет кладу на журнальный стол рядом с Поляковой, пока та занята. В два счёта связываю руки-ноги активному специалисту так, как учил отец. То есть намертво.

Оборачиваюсь на щелчок, чтобы обнаружить ствол отдельно от магазина. Полякова постаралась.

– Загуглила, – поясняет в ответ с кривой ухмылкой.

И что-то не сходится, образы до и после не синхронизируются, но сейчас откровенно не до того.

Надо решить, остаться и поболтать или валить, пока целы. И чем больше смотрю на пародию по Джону Уику, тем больше тянет ко второму варианту.

Тем более, у меня девушка, пострадавшая по моей вине. Долбанный ты случай!

– Окей, гугл, как удрать от погони, – бурчу под нос.

– Милый, ты умом от шока тронулся?

Интонации не те, бесит не так, да и в целом нанятая братьями нянька уже не худшее из зол.

Где? Ну где я так спалился?

– А ты? – возвращаю вопрос, а потом перехватываю оружие и рукоятью отправляю незваного гостя, который решил очнуться, в длительный нокаут.

На этот раз с сотрясом, но кого это волнует.

– Я тронулась, – мрачно подтверждает Полякова, у которой от шока один мат в глубоком синем взгляде. – И что теперь?

– А теперь сматываемся, – бросаю взгляд на её руку, и по корпусу долбит чувство вины. – Но сначала тебе надо переодеться. Я помогу.

Толкнул же цифровой под руку! В тот день, когда решил сделать доброе дело и всё-таки слить рыжей журналистке, по ощущениям совсем девчонке, кадровую базу «Зевса». Того самого, которому втёмную сваял безотказную, практически бронированную прогу для взлома данных. Но кто же знал, что им она нужна для рейдерских захватов!

Хотя стоило включить мозги и подумать, а не пялиться в пятинулевую оплату.

И как же звали ту рыжую… Катя? Маша? Даша! Дарья Найденова. Какой-то там журналист, корреспондент и хрен знает кто ещё. Но у неё была чистая история и никаких пересечений с «Зевсом». Вообще, никаких!

А, значит, меня спалили в процессе. Когда я передавал ей базу? По-тупому, на фудкорте какого-то торгового центра, потому что не доверился онлайну. И было это месяца полтора назад – «Зевсу» как раз хватило бы времени отследить и отправить специалиста.

– Обойдусь. Достань кофту из сумки. Тёмную, с капюшоном. А теперь отвернись…

– Ты не сможешь. Рука распухла, тем более, правая. Ты же правша?

Господи, зачем ты создал таких отбитых особ? Или они попадаются только мне? Хотя те, кто вопит «опять ты в своём ноуте, удели мне внимание!» ещё хуже.

Да, я в ноуте. Потому что, блин, программист!

– Не трогай! – рычит Полякова, стоит подойти. – И отвернись.

Окей. Поворачиваюсь спиной и изучаю стену в мелкий абстрактный цветочек, заодно по-тихому бросаю ствол в рюкзак. Слушаю сдавленные ругательства и болезненное шипение. А потом терпелка заканчивается.

– Меня воспитывали, – хмуро поворачиваюсь к ней, – помогать слабым. Так что сбавь обороты и потерпи.

– Хамло, – выдыхает Полякова, когда я просовываю её руку в рукав.

– С чего это?

И нет, не смотрю ни на высокую грудь в кружевном белье, ни на плоский живот.

– А просто так, – прищуривается она. – Есть претензии?

– Ни одной, – со вздохом.

В деловой юбке и спортивной кофте она смотрится так себе, но ничего, сойдёт за тренд.

– Нам надо уходить, ты сможешь?

– Ходить? – поднимает бровь, хотя лицо уже побелело. – Воскресенский, мне выстрелили в руку, а не в ногу. Достань кроссовки, – командует в своём стиле.

А что? Слушаюсь и повинуюсь, раз уж всё случилось из-за меня. Вряд ли Полякова настолько насолила кому-то правильным питанием и распорядком, что её пришли за это убить.

– Я сама! – Предчувствуя проблемы, затягиваю на её ногах шнурки. – Убила бы, – выдыхает в ответ Полякова.

– Идём.

Потому что больше сказать нечего. Хотя вопросы появляются, когда она оставляет в номере две из трёх своих сумок. Мужика оставляем тоже, потому что на фиг такой груз. Вот только стоит взять её за руку, переплетая пальцы, как Полякова снова шипит.

В этот раз капец по-кошачьи.

– Сделай одолжение, помолчи, – перебиваю хмуро. – И улыбайся, если умеешь. Потому что, когда ты рухнешь в обморок и кто-то ломанётся тебя спасать, всю нашу конспирацию разоблачат в два счёта.

– Специалист, – с презрительным фырком.

– Уж побольше тебя.

Да потому что бесит!

– Серьёзно? – глубоко вдыхает она, готовясь выдыхать ядом. – Больше меня? Да что ты знаешь о…

Сжимаю пальцы, и Полякова затыкается. Вот бы её хватило минут хотя бы на десять.

– Уже уходите? – улыбается ресепшен.

– Погуляем, посмотрим город, – ей в тон.

Делаю два шага, а потом оборачиваюсь.

– И, Анастасия, не надо уборки, у нас там… – бросаю прищуренный взгляд из арсенала Кота на Полякову, та отворачивается. – Сюрприз.

– Конечно, как скажете.

Вот бы и Полякова так отвечала. Но нет, эта зараза собиралась выдернуть руку, как только мы вышли за дверь гостиницы. Почти зелёная, с набрякшим рукавом, но гордая. Женщина, блин, из русских селений.

– Камеры, – поясняю и также за руку веду на парковку.

– Воскресенский, ты идиот, – больше по инерции огрызается она. – Зачем тебе парковка? Мы приехали на такси.

Вопрос из разряда «всё, что вы скажете, будет использоваться против вас».

– Побежишь на своих двоих?

Хуже всего, что апгрейд ретранслятора я ещё не тестил даже виртуально, не говоря о реале. А прошлый открывал едва ли каждую третью тачку.

– Святой глюк, ты ещё и угонщик! – закатывает она глаза, когда средненький Хёндай всё же щёлкает замками.

– Я ещё и вышивать могу. И на машинке тоже, – фыркаю, укладываю её назад.

Ради разнообразия без споров и ехидства. Хотя есть вероятность, что болевой синдром Полякову всё-таки нагнал, заметно понижая градус язвительности.

– Мой любимый мультик, – слабо улыбается она, ложится на сидение и, похоже, вырубается.

Хотя не должна бы. Чёрт.

Самое время свалить и привести её руку хоть в относительный порядок. Так что ускоряюсь, сажусь за руль и вылетаю с парковки в сторону однушки, которую меньше всего собирался использовать таким способом.

Очухиваться выходит больно. Хотя, скорее, неприятно. И звездец удивительно. Особенно когда осознаю себя в кровати под пледом, а не на прокуренной обивке заднего сиденья.

По привычке опираюсь на руки, чтобы подтянуться и от резкой боли заваливаюсь направо, едва не шандарахнувшись с кровати. Вот был бы цирк.

– Что? – врывается в комнату взъерошенный, с футболкой не на ту сторону Воскресенский. – Где болит?

И в два счёта я поднята на подушки, накормлена каким-то обезболом и осмотрена во всех местах. Собственно, для последнего много ума не надо, раз этот гений умудрился меня раздеть и перевязать.

– Просто скажи, что ты догадался промыть рану, – со вздохом.

Понимая, что вряд ли, раз он даже еду себе не в состоянии погреть. Видела я, как Воскресенский на второй день нашего знакомства стоял перед микроволновкой и тупо тыкал все кнопки подряд.

– Издеваешься? – хмурится он и садится на край кровати, подогнув под себя ногу.