Когда-то и я искала этот якорь. Но просто утонула в попытках забыться: кутежах, погоне за лейблами и игре в дорогую куклу. Вдохнув поглубже, едва преодолела желание придвинуться чуть ближе и пригладить эти разметавшиеся от ветра чернильные вихры Матвея. Как-то передать, что я понимаю. Вместо этого осталось лишь слушать вторую часть истории.

— Мне уже было лет двадцать, я тогда вполне освоился, получил корочки медбрата по маминой протекции, — бодро вещал он, даже слегка улыбаясь: похоже, те годы и впрямь были неплохими. — Да, скучал по России, и даже приезжал сюда увидеться со школьными друзьями — тогда и узнал, что отец давно допился до горячки и умер. Но нам с мамой уже было некуда особо возвращаться, да и незачем — мы устроили свою жизнь, прикупили маленький домик недалеко от Порто-Ново, лечили детишек. Мама даже нашла себе ухажёра, такого смешного француза-гедониста… А потом мы попали в местный замес.

— В каком смысле? Не помню, чтобы в последние годы в Африке была какая-то война, — нахмурилась я, изо всех сил вспоминая, что вообще слышала про Бенин. Наверное, вовсе ничего.

— Да это не войны, у них, как бы выразиться, периодическая делёжка земель между племенами, — пояснил Матвей, переведя немного недоумевающий взгляд на наши руки на спинке скамьи: словно только сейчас заметил моё касание. Но вопреки мелькнувшему было опасению, не вытащил ладонь из-под моей. Голос его стал ещё тише. — И в одной такой делёжке граница вдруг нарисовалась прямиком по палатке врачей. В потасовке в маму прилетели стрелы с ядом. Я уволок её подальше от этих дикарей, пытался что-то сделать… Но когда вытащил первую стрелу и понял, чем она смазана — шансов просто не осталось, — он растерянно моргнул, выдавая всё дальше торопливым шёпотом: — Не знаю, что тогда меня вело: паника, глупость, слепая вера или всё вместе, но я начал рисовать на земле символы веве*, все, какие помнил. Молиться всем лоа разом. Обещать им что угодно. И одному из них предложение показалось заманчивым… Барону Субботе, хранителю мира мёртвых.

— Тогда почему твоя мама всё-таки…

— Потому что меня обманули, — прошипел Матвей, жёстко сжав челюсти, и от вспыхнувшей в его болотной радужке тьмы у меня пробежал холодок по лопаткам. — Вот, что значит: читай мелкий шрифт, когда подписываешь что-то кровью. Сделка звучала как «твоя душа принадлежит и повинуется мне, и тогда я излечу тело твоей матери». Излечу, а не оживлю. Когда ритуал был закончен, и я открыл глаза… мама уже была мертва. Да, Барон при мне любезно затянул её раны, но какой в этом уже был смысл, если душа ушла? Помню, как он со смехом предложил сделать из неё зомби…

Его кулак под моими пальцами сжался сильнее. Я не выдержала и подалась ближе, приложив свободную правую ладонь к его щеке. Матвей вздрогнул, встречаясь со мной взглядом, и у меня сжалось внутри от того, как несправедливо обошлась с ним жизнь.

Он прав, он чертовски прав: если бы Бог — любой Бог, любой веры — был в этом мире, такого дерьма никогда бы не случалось.

— Это был бесчестный обман, — убеждённо кивнула я, продолжая отогревать ладонью его холодную скулу, даже на ощупь напрягшуюся до сведённой челюсти. — Матвей, ты не должен быть рабом и платить за то, чего в итоге не получил. Это неправильно. Мне очень, очень жаль.

Я не дышала — и он тоже замер, пока его дыхание приходило в норму, а кулак медленно разжимался. И когда его губы уже почти тронуло подобие улыбки, из висящей на моём плече сумочки раздалась настойчивая трель. Мы дёрнулись почти одновременно: резкий звук здорово привёл в чувство и заставил меня отпрянуть и прекратить его касаться.

— Прости, — бормотнула я неловко, потянувшись за телефоном. На экране высветилось имя домработницы, из-за чего пересохло во рту. Голос сел на пару октав. — Да, Нина Аркадьевна?

— Юлия Леонидовна, а вы где? Тут к Вадиму Владимировичу приехала его помощница, Виктория. А он не открывает, да ещё и звуки такие — стучит, воет… Ох, боюсь, ему совсем плохо! Вы приезжайте, с вами скорую и вызовем!

_______________

*Веве — религиозный символ, используемый в вуду. Во время религиозных церемоний веве выступает в качестве «маяка» или «пригласительного билета» для духов лоа и представляет их во время ритуала.

За окном «Пежо» мелькали насаженные вдоль дороги тополя, уже вовсю распустившие свежие листочки — но я вряд ли вообще замечала что-то кроме щёлкающего в голове счётчика оставшихся до «Маленькой Италии» поворотов. Меня потряхивало. Всё, на что хватало слипшихся от тревоги мозгов — каждые три минуты умоляюще просить Матвея, занявшего место водителя:

— Быстрее, пожалуйста, быстрее...

— И что это изменит? Успокойся и придумай адекватное оправдание вместо того, чтобы стучать зубами, — раздражающе спокойным тоном отозвался он, продолжая уверенно держать руль. — Изобразить глухоту было ужасной идеей.

Согласна. Услышав, что под дверью Вадика собралась коалиция из неравнодушных тёток без ключа, а сам он далёк от мирного больного, я в панике бросила Нине Аркадьевне первое, что пришло в голову: мы с мужем смотрим боевик. И отключилась, как последняя трусиха.

Думай, Юля, думай. Как теперь вывернуться? И приспичило этой Вике заявиться, вот же наглая прилипала!

— Так. Скажу им, что мы с Вадькой смотрели кино, очень громко. Не слышали, как они стучатся, уснули. И по телефону я её тоже слышала сквозь сон. Это объяснит громкие звуки...

— Да, вот только ты заявишься с улицы, — справедливо заметил Матвей, не отрывая сосредоточенного взгляда от дороги. — Нестыковка.

Я покусала губы, скептично оглядела подол нарядного платья. Да уж, именно в таком виде люди валяются до трех дня в постели. Дерьмо... И так неприятно жгущие пятки мозоли. Неожиданно через них и подкрался выход:

— А я не зайду через дверь. Напротив окна Вадьки растёт берёза, он специально её оставил, когда ландшафтник рисовал дизайн двора. Я заберусь по ней и влезу через окно...

Меня перебил глухой смех Матвея.

— Ты человек-паук, женская версия? — выдавил он сквозь смешки, так что пришлось спешно хлопнуть его по плечу и напомнить:

— Хватит ржать! Тебе вообще-то нельзя!

— Ну прости, как представлю тебя, расфуфыренную куколку на каблуках, зубами хватающуюся за ветки, так на хи-хи пробивает.

— Каблуки можно и снять, — обиженно надув щёки, пробормотала я. — И вообще, я не такая уж слабачка. Залезу!

— И просочишься через закрытое окно? Или уговоришь Вадюшу его открыть?

— А ты для чего? Вернёшься через парадную дверь, скажешь, что по магазинам катался. Откроешь ключом комнату Вадьки, зайдёшь один на правах брата. Вроде как проверить, почему не открываем. Впустишь меня и заодно успокоишь его. Дело пяти минут!

Матвей притих, но в этом молчании я слышала осуждение и полное несогласие с планом: оно сквозило в нахмуренных бровях и едва заметно дёрнувшемся кадыке.

Знаю, звучало не очень вдохновляюще. Но наша главная задача: сделать вид, что с Вадькой всё относительно в порядке. И спровадить Вику, да так, чтобы она свалила со спокойной душой и не сеяла слухи среди шишек «Райстар».

— Если ты не грохнешься жопкой на забор, то в целом, может и сработать, — с тяжёлым вздохом согласился Матвей спустя затянувшуюся паузу, пока машина уверенно подкатывала к воротам дома.

Возле них уже стояла скромная китайская малолитражка Вики из разряда «бабская бибика». Я нервно передёрнула плечами. Вездесущая зараза. Может, уволить её так же, как охранника? Вадим ведь вполне способен кивнуть на моё «увольняем?». Только сдаётся, эта мадам далеко не тот дуболом и устроит озёра соплей, если не получит именно от хозяина внятного объяснения причин увольнения. Их отношения были для меня довольно странными: взять хотя бы факт, что именно с Викой он обсуждал подарок для отца, в то время как я не имела понятия, что он собирался дарить.

Обидно? Хах, как будто я сама ему доверяла хоть что-то достаточно сокровенное.