— Вот, Лёля, от матушки тебе послание — пирожок вкусный, румяный, с курятиной, — Плеяна оборвала Лёлины надежды на милость отца, торжественно поставив на стол деревянный поднос и сняв с него белую салфетку с вязанным кружевом по краям.

— И молочка крыночка, парного! А яблок спелых целая корзинка! — радостно добавила Благослава, а затем обернулась к двери и вздёрнула подбородок: — Ну что встал, лунь любопытный? Запирай светлицу! Ничего не случится, если мы с подружкой посидим, тайны девичьи обсудим. Не для твоих они ушей, брысь, окаянный!

Просунувший белокурую голову в дверной проём Ростислав громко цокнул языком и закатил глаза, однако дверь за собой закрыл и ключ на три оборота провернул. А для верности ещё ручку снаружи подёргал, чтобы убедиться — никуда пленница и товарки её из-под его начала не денутся.

— Девоньки мои, как же рада я приходу вашему! Что с Нянюшкой? Как батюшка? Всё так же зол на меня? — не удержалась от расспросов Лёля, едва только притворилась дверь.

Плеяна и Благослава переглянулись, и взгляды их ничего обнадёживающего не выражали.

— Не ведомо нам, — печально вздохнула Плеяна. — Сварог-батюшка из горницы своей не выходит, никого к нему пускать не велено. А что про Нянюшку… Никто прямиком не сказывал, да только слухи ходят, что отец твой и её под замком держит. Жива заместо неё на кухне хозяйничает, матушка Лада и Негомила ей подсобляют. Что ж учудили вы такое, Лёлюшка? Не припомню, чтобы в доме нашем наказывали кого так сурово.

— Если скажу, за что батюшка милости меня своей лишил, так и вы с Благославой в опасности окажетесь, — отказалась отвечать Лёля. — Давайте лучше на стол вам накрыть помогу.

Не желала Лёля, чтобы и подруг её постигла участь Нянюшки, оттого и мялась с объяснениями, скатерть накрахмаленную постилая. С другой стороны, тяжело ей ложь давалась, особенно друзьям близким. Приходилось Лёле за слово каждое сражаться, вот-вот готовое с уст сорваться. Несколько раз она беседу завести пыталась, да всё невпопад. Неловкое, тяжёлое молчание повисло в маленькой комнатке. Только посуда звенела и стучал о тарелку нож, которым Благослава разрезала пышный, чуть подгоревший с одного бока пирог.

— Негомила же готовила, — будто извиняясь, произнесла Благослава. — Ты уж не серчай на неё, я этот кусок для себя оставлю.

В гнетущей тишине Благослава первой опустилась на стул и придвинула к себе пирог с тёмно-коричневой запёкшейся корочкой, за подругой последовала и Плеяна. Девушки на краткие секунды склонили головы, чтобы вознести безмолвное благодарение Роду, а затем принялись за еду, не поднимая глаз от своих тарелок. Лёля тоже откусила кусочек. Хорошей ученицей была Негомила, вкус пирога почти как у Нянюшкиного — сочный, мясо куриное во рту тает. От тоски по старушке защипало в носу и глазах. Вот бы обратно на завалинку, косы друг дружке с девочками плести, за звёздами наблюдать, нянюшкины сказки слушать…

— Скучно без тебя, Лёлька, на кухне сегодня, — тихо промолвила Благослава, и непривычно было видеть её без обычной улыбки. — Без Нянюшки скучно. Не утаи от подруг коли чем помочь мы вам можем.

— Ничем не поможете вы мне, девочки. Совесть меня мучит и непонимание… — Лёле всё рассказать хотелось, но боялась она гнев Сварога на людей дорогих навлечь, отчего отвечала спутанно, запинаясь на каждой фразе. — Будто собака бродячая в сердце моё вгрызается… Узнала я давеча, что бог один есть, обиженный несправедливо батюшкой моим, и бог этот… мальчик этот… дорог он мне был когда-то. Говорила Нянюшка, что росли мы вместе… Озорничали… Детьми счастливыми были, жизнью довольными, пока беда нас не развела. И очень уж мне хочется снова с ним повидаться, узнать, помнит ли он меня, не держит ли зла. А если обижен, так может я исправить что смогу, за батюшку своего прощения попросить?.. Ни о чем другом не думаю, девочки, мысли эти совсем меня измотали.

— Говорят, Род через сердце с нами общается, — серьёзно заявила Плеяна, терзая в пальцах соломинку, отлетевшую от корзинки с яблоками. — Как знать, вдруг сказать он тебе что-то хочет, оттого и мучит? Надобно тебе…

— Надумала Лёлька себе ерунды, а ты подначиваешь! — перебила её Благослава в негодовании. — Велик Род, нет ему резона с каждой букашкой под звёздами общаться! И что такого Лёля сотворить могла, чтобы Рода прогневать? Если только кости с кладовой тайком таскала, чтобы кошку свою приблудную кормить. Так про то даже Нянюшка знала, а ругать её и не думала.

— Я и не говорила, что гневается Род на Лёлю. — Большие серо-голубые глаза Плеяны задумчиво смотрели на Благославу. — Воспитывает он её, как отец мудрый, что для дочери лучшего желает.

— Видела я любовь такую, когда ради лучшего для дочери отец её под дудку свою плясать заставляет. — Лёля резко отодвинула тарелку и сложила руки на груди. — Сварог-батюшка как куклой мной играется, якобы для блага моего. А я уже не девка малолетняя! Не нужны мне указки ни батюшки, ни Рода Всемогущего! Своим умом жить хочу!

Подруги смотрели на Лёлю с удивлением и лёгким осуждением во взгляде, должно быть, поражаясь такому святотатству от богини. А Лёле всё стало неважно — хороша она, плоха. Не хочется и дальше птичкой в клетке жить на всём готовеньком. Неправильно это, несправедливо. Всегда она делала то, что другие от неё ждали, а как желания собственные заимела — так не помог ей отец. Память стереть обещался, вот и вся недолга.

— Дело я одно задумала, да непростое оно. — Лёля, решив довериться подругам, бросила быстрый взгляд на дверь и понизила голос: — Только вам двоим расскажу — есть у батюшки моего сила страшная. Подвластны ему воспоминания тех, кто в родстве с ним состоит. Умеет он мысли неугодные забирать, память от них избавляя. И сколько раз он так с памятью моей поступал, не знаю я того. — Лёля посмотрела на приоткрытый ротик Благославы и сведённые к переносице брови Плеяны и закусила губы. — Не могу больше ничего сказать, простите, девочки, да только если не сбегу из-под власти отцовской, потеряю важное что-то, что вчера только нашла. И Нянюшка пострадает незаслуженно. Я ей слово дала отыскать того, о ком сердце её кручинится, весточку о нём принести. А коли не выполню я слово своё — разве ж то поступок, Берегини достойный?

— Достойный, недостойный, ничего не понимаю, — затрясла головой Благослава. — Одно только вижу — странное что-то с тобой происходит, Лёлька. Будто морок на тебе какой.

— Я и сама понимаю, что нелепой вам кажусь, — не стала отпираться Лёля. — Только не под мороком я, а как раз наоборот, никогда ещё так уверена в правоте своей не была. Чтобы от силы Сварога скрыться, в Явь хочу бежать, да путь туда закрыт.

— Ох же! В Явь? Надумала, вот дурная! — вскрикнула Благослава с возмущением. — Здесь ты у батюшки, у матушки под крылышком, а в Яви тебе что делать? Опасно, Лёлька! Как добрый люд там живёт, так и злой, жестокий! Разум потеряла, коли одна в Явь собралась…

— Не кричи ты, Благослава, а то Ростислав заявится. Сама-то забыла уже, как прекрасна наша Явь родная? И хороших людей, Лёля, гораздо больше, чем плохих. Должна ты Явь увидеть, другая она, на Правь непохожая. Цвета, запахи, ощущения — там все иное, — нежной улыбкой озарилось лицо Плеяны. — Скучаю я по дождю, по снегу, но мой век в Яви уже закончился… А что, если не закрыты туда пути? Вдруг это лишь россказни? Кто знает, что там за зачарование на вратах? Возможно, оставил Сварог лазейку, Перун-громовержец ведь меж двумя мирами без препятствий ходит, а ты сестра его родная, — справедливо заметила она.

— Так то Перун, а то я. Нет во мне силы братца, мудрости матушки, власти отца. Не поддадутся мне врата, не признают дочь властителя, — опечалилась Лёля.

— Да хоть бы и не поддались! А то ишь что решила, из дома отеческого бежать! Только думается мне — если замысел свой смертоубийственный осуществить попробуешь, сама Правь тебя остановит, не позволит к вратам приблизиться, — Благослава всё ещё с неодобрением качала головой. — Побродишь-побродишь в попытках безрезультатных, да назад придёшь, пред батюшкой каяться. Может, тогда сердце твоё глупое и успокоится. А то вбила себе в голову — обещание дала, так выполнять надо.