Лёля обняла Ульяну за талию и осторожно зашагала по направлению к тропе, а русалка покорно шла за ней, вытирая слёзы и не поднимая лица.

— И ты думала, если другую жену Водяному приведёшь, тебя он отпустит? Откуда мысли у тебя такие? Вас же, водяниц, выращивают особо, с рождения готовя к замужеству, — спросил Похвист, следуя за ними. — Разве не из раковин вы выходите, создания речные? Почему ты так на волю хочешь, если воли никогда не знала?

— А мне почём знать? Видно, с браком раковина моя была, вот и родилась из неё водяница не такая, как все! — огрызнулась Ульяна, но без злобы. — Вот ежели умный такой, скажи, что мне делать? Если просто сбегу, Водяной меня вернёт, гордость ему не позволит жену отпустить. А коли нашла бы я ему земную девушку, да красавицу такую — он про меня, водяницу обычную, забыл бы. — Ульяна всхлипнула и вытерла набежавшие слёзы. — К тому же хорош собой Водяной, не хуже парней деревенских. Я знаю, много есть девушек, которые о доле такой только мечтать могут. В самом богатом тереме не сыскать злата и жемчугов боле, чем у Водяного в чертогах. Все довольны были бы! А мне кусочек неба голубого дороже всех ценностей, что на глубине таятся. Хочу свободной быть, хочу сама решать, идти куда, что видеть, хочу узнать, каково это — когда по любви большой тела желанного касаешься, а не потому, что до́лжно. Ты бог, ты не поймёшь. Жизнь у нас, смертных, одна. Почему я коротать её в мечте о чём-то лучшем должна? Я жить хочу!

На последних словах Ульянка выпрямилась и посмотрела вдаль заплаканными глазами. Лицо её покраснело и опухло от рыданий, и Лёля сказала бы, что почти в дурнушку обратилась та красавица, какой она её впервые встретила, да только Похвист смотрел на русалку так, как не смотрел до этого. Никогда ещё Лёля взгляд такой не видела, и что значит он — того не знала.

— Не коснётся тебя никто без воли твоей, вот слово бога ветра. — Серые глаза Похвиста тёмными казались, когда к Ульянке он обратился. — Кому, как не нам, ветрам, значение слова «свобода» ведомо. И никто другого свободы лишать не вправе. С нами пойдёшь, будешь Лёле в пути помогать, она богиня, к тяготам дороги не привыкшая.

— Правда? Не отдадите меня Водяному? Жить среди людей научите? — расплылась в счастливой улыбке Ульяна и сразу похорошела. — А куда мы идём? Мне бы так, чтобы от воды не сильно далеко, не то иссохну.

— Я сначала думала Перуна разыскать, — ответила Лёля, гадая, а слышат ли её вообще Похвист и Ульянка, которые вели глазами какой-то свой диалог. — А теперь, кажется, не поможет он нам. Брат старший, как и батюшка, Похвиста даже слушать не станет.

— В Навь нам надо, — отозвался Похвист, с трудом взгляд от русалки отведя. — Туда Догода ушёл и не вернулся. Только сначала, — он посмотрел на босые ноги Лёли и Ульянки, — на рынок зайти не мешало бы.

И вспомнила Лёля, что и туфельки свои, и узелок с нехитрым скарбом на берегу озера забыла. Вот только после рассказов Ульяны о том, какая жизнь подводная насыщенная, страшно ей было лишний раз к воде возвращаться.

— Ну что же, на рынок так на рынок, — забавно утерев хлюпающий нос рукавом, подвела итог Ульяна.

****

— И как, удобно? — озадаченно полюбопытствовал Похвист, стоя возле прилавка кожевенника.

Лёля вытянула ногу, не в силах налюбоваться на коричневый полусапожок, который сидел на ней, как влитой. Тёплый, мягкий, а вышивка какая! Цветы красные среди листьев зелёных до самого невысокого каблучка тянутся! Ульянка в своей обновке усвистала по рынку гулять, а у Лёли нога такой маленькой оказалась, что только у одного мастера сыскалась пара, ей подходящая.

— Ты правда их купишь? — Лёля с надеждой посмотрела на Похвиста, даже не пытаясь скрыть, как по нраву ей сапожки пришлись.

— Ну… — Похвист заглянул в кошель, притороченный у пояса, — куплю, отчего же не купить. Уступишь пару монет? — обратился он к бородатому мужику, огромному настолько, что даже высокий Похвист парнишкой худосочным рядом с ним казался.

— Ага, карман шире держи, — нагло усмехнулся продавец. — А то я не вижу, как глазки её блестят, когда на работу мою смотрит. Не позорься перед дивчиной, цену сбивая.

— Легко вам говорить, а у меня их две таких, — пробормотал Похвист, с обречённым вздохом выкладывая на прилавок десяток мелких серебряных монет.

Лёля поняла, что теперь эти полусапожки узорчатые её стали, и, не сдержав радости, на ноги вскочила и обняла Похвиста у прилавка жадного торговца. Как старшего брата заботливого, как защитника своего нежданного, как друга любимого, обняла. Наверное, не только в голове у нас память живёт, но и в сердце тоже. Совсем Лёля этого парня не помнила и вспомнить не могла, как бы ни силилась, а верила ему, как родным братьям своим. И оттого стыда не чувствовала, когда вот так, посреди рынка многолюдного, к нему прижималась.

А рынок и правда людьми был запружен, как сети рыбой после хорошего улова. Гомон, крики со всех сторон. Где куры кудахтали, где овцы блеяли. Хлебом пахло, мясным чем-то. Ох, как непохожа была суета эта на размеренную жизнь в Прави! И боязно Лёле было, что затеряться она может среди толпы, и страх как интересно, сколько сокровищ невиданных на каждом из прилавков её ждёт!

— Эй, милый, купи зазнобе своей платок шерстяной! Не пожалеешь, греть будет пуще твоих объятий. А то совсем негодяй этот Похвист распоясался, нигде покоя от ветров его нет! — крикнула в их сторону пышнотелая торговка с соседнего ряда, чей стол был укрыт волнами разноцветных платков кружевной вязки.

Похвист закатил глаза и за руку потащил Лёлю в сторону.

— Видишь, творится что? — жаловался он, пока Лёля крутила головой, пытаясь ничего занятного из виду не упустить. — Клянут меня почём зря. Я, можно подумать, виноват в чём! Натура у меня такая — никаких других ветров, кроме холодных, не выходит! И куда русалка эта несносная запропастилась?!

— Да здесь я! — раздался задорный голос сбоку. Похвист резко остановился, а Лёля, пялясь на загон с худыми пятнистыми телятами, с разбега вписалась в его плечо. — Соскучился уже? — игриво усмехнулась Ульяна, облизывая юрким язычком блестящие губы. В руке у неё бликовал на солнце сладкий карамельный петушок на палочке аппетитного золотисто-жёлтого цвета.

— Где конфету взяла? И не говори, что у торговки зазевавшейся стянула! — Похвист упёр руки в боки, отпустив Лёлю. Лёля сглотнула: до чего же хорош был петушок! Вкусен, наверное, м-м-м… В Прави такое не готовили.

— Делать мне нечего, торговок грабить! — кокетливо махнула ресницами Ульяна. — Парень угостил. Вот тот, что у лавки с пушниной мнётся. Выменял на то, чтобы имя моё узнать.

Она обернулась и послала улыбку светловолосому юноше, зардевшемуся под её взглядом. Он неловко переступил с ноги на ногу и задел локтем висящие рядком рыжие лисьи шкурки. Шкурки посыпались на землю, неуклюжий парень кинулся их поднимать, а Ульянка звонко расхохоталась.

— Вот что ты зубы скалишь, колдунья? Мне людей от таких, как ты, оберегать надобно, а я с тобой вожусь! Пошли, поможем ему и деньги за сладости вернём, нам чужого не надо. Лёля, жди нас и с места не сходи, мы мигом!

Похвист обхватил запястье заходящейся весёлым смехом Ульяны и, точно барка, лесом груженная, с лодчонкой на буксире, через толпу двинулся. Лёля хихикнула, вслед им глядя: бог ветра и водяница, что за компания? Топнула ногой в сапожках новых и решила, что негоже ей посреди потока людского стоять. Пока Ульянка глазки парню вконец раскрасневшемуся строит, а Похвист прилавок с пушниной чинит, одновременно русалку приструнить пытаясь, она и одна по базару пройтись сможет. Сыщутся, не такой уж рынок этот и необъятный.

Лёля обошла деревянную телегу без коня, груженную жёлтыми головками сыра, круглыми, с восковыми печатями. Многие мимо сыров ходили, смотрели жадно, да ценой никто не интересовался. Видно, дорогое это удовольствие ныне в Яви. На второй телеге ряд бочек лежал, плотно меж собой связанных. За соседним прилавком покупательница развернула длинное льняное полотенце, изучая бахрому на его концах придирчивым взглядом. Где-то заржала лошадь, прозвучал басовитый смешок, а затем два мужика в богатых кафтанах по рукам друг друга хлопнули, точно союз какой заключая.