Вьюн над водой расстилается.

Гости у ворот, гости у ворот,

Гости у ворот собираются.

Плеяна заканчивала весёлую свадебную песню, Лёля слушала тоску, прорывающуюся сквозь каждую её ноту, и растерянно разглядывала свою семью, своих друзей, свой маленький мир, к которому привыкла. Правильно ли она делает, что бежать из него хочет? И ради кого — парня незнакомого? Но не унималось сердце её, будто рука его чья-то стискивала, дышать нормально не давала, давила на грудь. Неужто и правда Родово воспитание, как Плеяна сказала?

Закончилась песня, зычный мужской голос крикнул про ручеёк, и Лёля поняла, что сейчас продолжатся танцы. Руки тряслись, и чтобы успокоиться, Лёля схватила расчёску деревянную и принялась перед зеркалом причёсывать длинные белые волосы.

«Ух бледная, как кикимора. — Лёля ни разу в жизни кикимор не видела, но знала из рассказов няни, что живут они на дне речном, страшные, косматые, с глазами выпученными на пол лица, вот как у неё сейчас, наверное. — Что ж ты делаешь, девка неразумная? На себя посмотри: маленькая, худая, ручки как тростинки. И с кем ты бороться собралась такая? Со Сварогом, отцом родным! Его все боги и люди боятся, а ты вызов бросила. А Догода… Не взглянет Догода в твою сторону. Мало ли что друзьями в детстве были. Жизнь ты ему сломала, не заступилась, когда из Прави его с братом выгнали, как котят приблудных. Где теперь живёт он? Коли не найду, перед кем прощения вымаливать буду?»

В окно что-то коротко стукнуло. И ещё. И снова. Лёля обернулась на звук и в последний момент успела заметить камушек, от стекла отскочивший. Она кинулась к окну и увидела внизу брата своего, Лёля, с лучезарной улыбкой подкидывающего на руке очередной маленький камень. Флейта музыканта на поясе приторочена была, кудри белые беззаботно топорщились, в глазах прищуренных лучилось лукавство. Рядом с Лёлем стояла Негомила, нервно оглядывающаяся через плечо. Во дворе всё ещё играла музыка, а значит, Полёль за братом не пошёл, девочки его танцами отвлекли, сделали так, как Лёля просила.

Она ухватилась за защёлку окна. Та поддалась со скрипом, провернулась, но оконные створки заело. Лёля отчаянно дёргала рассохшееся дерево, проклиная свои тростинки-ручки. Ходуном ходил старый ставень, но с места не сдвигался. И что теперь, замысел её оборвётся потому что сил у неё нет окно в собственной комнате открыть? Не ровён час, Ростислав шум из комнаты услышит, благо сейчас пение и музыка хотя бы немного возню её громкую скрывали.

— Род великий, да что же такое, — бормотала Лёля, сражаясь с древней створкой. Пальцы сводило от боли, а она всё не могла хорошо зацепиться, потянуть ставень на себя. — Али не права я, и не хочешь ты меня из Прави отпускать?

Лёль отбросил камень и смотрел на неё с недоумением, а несчастная Негомила, казалось, вот-вот разрыдается. Лёля сама чувствовала подступающие слёзы. Скоро хоровод разбежится, отец вернётся да обещание своё памяти её лишить сдержит. И тогда даже эту жалкую неудавшуюся попытку сбежать из дома отцовского, поступить по совести, саму себя сохранить, не вспомнит она, если с окном строптивым не справится. А сил с ним сражаться и дальше Лёля найти уже не могла, до того пальцы изранила, будто иголок сотни в подушечки вошли.

И неожиданно окно распахнулось. Быстро, одним движением, будто кто-то снаружи подсобил, будто бы Род молениям её внял. Лёля отпрянула по наитию, когда в комнату вторгся поток холодного ветра, заставив кожу пойти мурашками. День взаперти просидела, а уже забыла, какова вечерняя прохлада. Ободрила она Лёлю лучше водицы свежей. Раскрыв окно шире, Лёля скинула вниз свой узелок с припасами.

— Ты что, сестрица моя шаловливая, удумала? — Лёль вскинул бровь, поигрывая зажатой в пальцах дудочкой. — Чем так батьке напакостила, что запер он тебя?

— Да ерунда это всё, мелочи, — отмахнулась Лёля с широкой улыбкой. Не хотелось ей обманывать брата, но так для него самого лучше будет. — Роду Всемогущему молилась недостаточно усердно, вот батюшка меня и наказал. Знаешь ведь, что вспыхивает он, как лучина сухая, от любого слова супротив.

— Ну, нам ли не знать, — подмигнул ей Лёль. — Чай, сбежать хочешь, с подружками повеселиться? Вон наперсницы твои самую красивую прислали о помощи просить, а то играться им больно уж хочется, а без тебя радости нет.

— Пожалуйста, Лёль добрый, уважьте просьбу мою и девочек, — Негомила опустила голову в поклоне, а Лёля удивилась, как у Плеяны хватило хитрости послать к Лёлю кроткую и трепетную Негомилу, отказать которой ни у кого совести не достало бы. — Грусть-тоска снедает без главной затейницы нашей.

— Вернусь я, братец, к ужину, не переживай за меня, — Лёля снова лгала брату и мысленно просила за это прощения. Но слишком независимы были Лёль и Полёль, да и жили от Сварога-батюшки отдельно, так что гнев отцовский не сильно страшен им был. Лёля же в случае провала теряла гораздо больше. — Мы только до леса пробежимся, ножки разомнём, и сразу же обратно.

— Сразу же, — поддакнула Негомила, не поднимая головы.

— Да мне-то что, — пожал плечами Лёль, — хоть вообще не возвращайся, жизнь-то твоя. И негоже её взаперти проводить.

Лёле вдруг подумалось, что в словах Лёля и во взгляде его с хитринкой скрывалось что-то большее, чем простое разрешение поиграть с подружками на окраине леса. Интересно, помнят ли братья, что случилось с Лёлей и сёстрами, или над их памятью Сварог тоже поколдовал?

— Ну что, готова? Юбки-то подбирай, сейчас прыгать будешь!

Негомила вскинула голову, а Лёля широко распахнула глаза от слов брата. Что делать? Куда прыгать? Её взгляд пересёкся со взглядом Негомилы, и в глазах подруги она прочла тот же вопрос. А Лёль поднёс дудочку к губам и заиграл. Он играл что-то тихое, мелодичное, не привлекая внимания танцующих, но Лёля слышала каждую ноту. И в душе что-то замирало как тогда, когда Плеяна свадебную песнь пела. Точно так же влюбленно смеялась флейта, а порой будто плакала. Но даже когда плакала, счастливой была. С чего Лёля была так уверена, что не страдала дудочка, хотя играла песню грустную — не смогла бы она на этот вопрос ответить, если бы кто спросил.

Лёля стряхнула наваждение гипнотическое, когда рядом зашевелились ветви раскидистого дуба. Словно дорожка серебристая протянулась к её окну, когда дубовая ветвь, повинуясь звукам флейты, стала гибкой, как лоза. Дуб танцевал под песню флейты, песню смеха и слеза, а ветви его выстраивались в подобие лестницы. Не стала Лёля мешкать, дожидаться, пока остановят её Ростислав или батюшка, невовремя в комнату вошедший. Поднялась она на невысокий подоконник да выпрямилась во весь рост. Страх на неё нашёл, но только страх какой-то благостный. Казалось, только этот, самый первый шаг сделать нужно, а дальше всё в руках судьбы таится. Ветер, хоть и прохладный, приятно шевелил волосы и будто под руки поддерживал, на удивление мелодично переплетались задорные звуки флейты Полёля вдалеке и нежная мелодия Лёля под её окном, будто братья и на расстоянии не прекращали играть вечным своим дуэтом.

Лес запретный проходил на горизонте серой лентой, звёзды горели крупными бусинами. Выбор Лёля окончательно сделала. Отныне сама она решать будет, что помнить ей, а что забыть. Ни одно воспоминание о жизни своей вечной, жизни бессмертной отцу не отдаст! И будто крылья за спиной у Лёли выросли, когда она шагнула на дубовую ветвь, туфельками матерчатыми на кору шершавую ступив.

****

Будто снова она в догонялки играла, но на сей раз не с подругами, а с батюшкой и силами его всемогущими. Только до кромки леса запретного проводила её Негомила, в обе щеки расцеловала и слова тёплые от Благославы и Плеяны передала. Сколько смогут прикрывать они её будут, чтобы Сварог раньше времени погоню не выслал. И скучать станут, как по сестрице своей. Всплакнула Негомила на последних словах, а потом сорвалась и козочкой шустрой к домам убежала, где танцы ещё не собирались заканчиваться. Лёля была уверена, то брат Лёль ради неё старается, время веселья растягивает.