Особое внимание комиссия уделила чисто техническим подробностям работы Политконтроля, отметив, что следует
принять все меры к особо тщательной заделке дипломатической и иностранной корреспонденции, доведя безукоризненность заделки до 100 %. <…> Необходимо в дальнейшем технические улучшения для вскрытия писем, возможная механизация этого дела. <…> Политконтролю учесть, что промедление писем, в особенности городских, должно соответствовать почтовому процессу, не допуская резкой разницы дней налагаемого штемпеля. <…> Политконтролю установить скорейшее, отвечающее технике телеграфного контроля, извещение аппарата телеграфа о задержанных телеграммах, по общей постановке работы Политконтроля и органов НКПиТ уточнить имеющиеся инструкции и наметить порядок просмотра возникающих недоразумений без канцелярской переписки, вместо разрозненных актов и заметок ввести прошнурованную обоими органами книгу для совместной записи органами Политконтроля и НКПиТ о происходящих недоразумениях, книга хранится и записи ведутся в ОПК, изменения и дополнения основных инструкций, утвержденных ОГПУ и НКПиТ, производятся лишь по утверждении Председателем коллегии ОГПУ и Наркомом почт и телеграфов либо их заместителями.
Одновременно комиссия, проявляя заботу о контролерах Политконтроля, предложила ОГПУ «пересмотреть количество заданий, даваемых ОПК на предмет их сокращения в соответствии с техническими возможностями и штатом ОПК» [807].
Но приказы, как это частенько бывает, не могли поменять реальную ситуацию. Политбюро ЦК в 1927 году вновь обратилось к вопросу о Политконтроле. Дважды, 28 и 30 апреля, его рассмотрение было отложено [808]. Наконец 12 мая 1927 года Политбюро при обсуждении вопроса об ослаблении контроля со стороны ОГПУ над работой советских посольств и представительств за границей затронуло и вопросы перлюстрации. Было решено: а) считать необходимым коренные улучшения в работе ОГПУ, связанной с иностранцами и заграницей; рекомендовано придавать работе больше гибкости, а также учитывать политические последствия, вытекающие из отдельных мероприятий в этой области; б) обратить внимание ОГПУ на плохую постановку дела политконтроля за перепиской; в) обязать ОГПУ принять экстренные меры к улучшению постановки работы в этой области; г) создать комиссию в составе Н. М. Янсона и И. В. Косиора для расследования имевших место отдельных инцидентов в области политконтроля за перепиской и выработки мероприятий по наказанию виновных [809].
Местные партийные организации также старались оказывать чекистам поддержку. Бюро Петроградского губкома, часто привлекавшее чекистов к чисткам на предприятиях и в учреждениях города, на заседании 23 марта 1923 года, обсуждая вопрос «О мерах по борьбе с меньшевиками», выработало постановление: «Ввиду усиления деятельности антисоветских партий возбудить перед ЦК РКП и ГПУ Республики вопрос о повышении зарплаты в органах ГПУ <…> рассмотреть вопрос в Президиуме Губисполкома об отпуске из местных ресурсов материальных средств для повышения зарплаты и обеспеченности работников ГПУ. <…> Тов. [П. А.] Залуцкому поручить в срочном порядке просмотреть работников ГПУ и дать туда ряд партийно выдержанных и сильных работников» [810]. 18 августа 1923 года Томский губернский исполком Совета освободил сотрудников ГПУ от расходов по оплате коммунальных услуг [811].
При этом еще раз следует подчеркнуть, что в своей репрессивной политике 1920‑х годов ВЧК — ОГПУ руководствовалась прежде всего указаниями и инструкциями партийного руководства. Конечно, какие-то отступления на местах могли происходить в силу определенных субъективных настроений отдельных чекистов. В частности, секретные сводки свидетельствовали об участии работников уездных Политбюро в кампании «красного бандитизма» в Сибири, в беззаконных арестах и расстрелах заподозренных «в контрреволюции» [812]. Выше уже говорилось о враждебном отношении работников ВЧК — ОГПУ к интеллигенции, что, несомненно, отражалось и в их информационных материалах. Вместе с тем для ВЧК — ОГПУ как организации решающее значение имело не мнение кого-то из ее руководящих работников, а решения ЦК РКП(б) — ВКП(б) и его органов: Политбюро, Оргбюро, Секретариата. Показателен в этом плане эпизод, связанный с политикой ОГПУ по отношению к сионистским организациям. 15 марта 1924 года председатель ОГПУ Ф. Э. Дзержинский направил записку своим заместителям В. Р. Менжинскому и Г. Г. Ягоде. Он писал:
Просмотрел сионистские материалы. Признаться, точно не пойму, зачем их преследовать по линии их сионистской принадлежности. Большая часть их нападок на нас опирается на преследование их нами. Они, преследуемые, в тысячу раз опаснее для нас, чем не преследуемые и развивающие свою сионистскую деятельность среди еврейской мелкой и крупной, спекулирующей буржуазии и интеллигенции. Их партийная работа для нас вовсе не опасна — рабочие (доподлинные) за ними не пойдут, а их крики, связанные с арестами их, долетают до банкиров и «евреев» всех стран и навредят нам немало.
Программа сионистов нам не опасна, наоборот считаю полезной. Я когда-то был ассимилятором. Но это детская болезнь.
Мы должны ассимилировать только самый незначительный процент, хватит (курсив в документе. — В. И.). Остальные д. б. [должны быть] сионистами. И мы им не должны мешать под условием не вмешиваться в политику нашу. Ругать евсекцию [еврейскую секцию РКП(б)] разрешить. Тоже и евсекции. За то нещадно бить и наказывать спекулянтов (накипь) и всех нарушающих наши законы. Пойти также сионистам на встречу и стараться давать не им должности — а считающим СССР, а не Палестину своей родиной [813].
Как видно из этого документа, руководитель ОГПУ предлагал серьезные изменения в политике своей организации по отношению к сионистам на территории СССР. Мы не будем здесь вдаваться в серьезный анализ причин, породивших эту записку. К тому же заметим, что предложение отказаться от преследования сионистов из‑за их идеологических воззрений обосновывается в основном тактическими соображениями. Как же было воспринято это указание, казалось бы, всесильного чекиста? Да никак. Как сказано выше, в декабре 1924 года начальник Секретного отдела Т. Д. Дерибас представил доклад о количестве «разработок» по сионистам и общей цифре взятых на учет.
Через год, 24 марта 1925 года, Ф. Э. Дзержинский вновь возвращается к этой теме. Обращаясь к В. Р. Менжинскому, он пишет: «Правильно ли что мы преследуем сионистов? Я думаю, что это политическая ошибка. Еврейские меньшевики, т. е. работающие среди еврейства, нам не опасны. Наоборот — это же создание рекламы меньшевизму. Надо пересмотреть нашу тактику. Она неправильна» [814] (во всех текстах Дзержинского сохранено правописание подлинника. — В. И.). Сказано ясно и определенно. А в ответ председателю ОГПУ поступает сухая справка о количестве арестованных, высланных и заключенных в концлагеря сионистов, подписанная начальником Секретного отдела Т. Д. Дерибасом и начальником 4‑го отделения Я. М. Генкиным 29 мая 1925 года [815].
Ф. Э. Дзержинский снова пытается возражать своим подчиненным. Познакомившись со справкой 31 мая, он пишет внизу листа:
Все-таки, я думаю, столь широкие преследования сионистов (особенно в приграничных областях) не приносит нам пользы ни в Польше, ни в Америке. Мне кажется необходимо повлиять на сионистов, чтобы они отказались от своей к. р. [контрреволюционной] работы по отношению к Советской власти. Ведь мы принципиально могли бы быть друзьями сионистов. Надо этот вопрос изучить и поставить в Политбюро. Сионисты имеют большое влияние и в Польше, и в Америке. Зачем их иметь себе врагами [816].
