С помощью агентуры ОГПУ контролировало буквально все слои населения страны, стараясь не отставать от технического прогресса. Еще до революции началось прослушивание телефонных разговоров. ОГПУ не только продолжило это делать, как и другие, но озаботилось техническим совершенствованием процесса. К сожалению, по этой теме почти не сохранилось документальных материалов. Можно лишь отметить, что в приказе ГПУ от 27 июля 1922 года «О меньшевиках» говорилось о необходимости контроля телефонов лиц, «подлежащих освещению» [569]. Мы сошлемся также на воспоминания жены Н. И. Бухарина Анны Михайловны Лариной:
Н.[иколай] И.[ванович] действительно знал о подслушивании разговоров на квартирах руководящих работников партии. Сталин <…> в нетрезвом состоянии делался болтливым; в таком состоянии, кажется, в 1927 г., точно не помню, он показал Н. И. запись разговора Зиновьева с женой. Политические темы перемежались с сугубо личными, даже интимными. <…> По-видимому, это было не подслушивание по телефону, а подслушивание при помощи телефона. Не могу сказать, как это осуществлялось, но все, что говорилось в квартире Зиновьева, было записано [570].
При этом политический контроль неразрывно сочетался с политическим сыском. Материалы, получаемые в процессе политического контроля населения, являлись основой для так называемых «агентурных разработок». Например, Иваново-Вознесенская губЧК в отчете за май — ноябрь 1921 года сообщала, что секретным отделением, «главная цель которого борьба в среде различных партий и групп антисоветского характера <…> завербованы осведомители и насажены там, где этого требует работа». 20 августа 1921 года руководство Иваново-Вознесенской губЧК доложило в Секретный отдел ВЧК, что завербован осведомитель в эсеровской организации. В результате в 1921 году было возбуждено четыре уголовных дела по обвинению в принадлежности к антисоветским партиям [571].
Во время «чистки вузов» в 1924 году, в которой ОГПУ было активнейшим участником, Ф. Э. Дзержинский писал В. Р. Менжинскому 15 мая 1924 года:
В связи со слухами и настроением студенчества необходимо: 1) Усилить нашу работу по информации и агентуре среди студенчества; 2) Создать нашу оперативную тройку — как это было всегда в тревожные моменты… 4) Мобилизовать все наши силы, могущие соприкасаться со студенчеством… 6) Рассмотреть целесообразность смягчения чистки; 7) Все внимание обратить на этот вопрос [572].
В этот период Секретный отдел готовил ежедневные сводки о настроениях студентов, доклады о состоянии вузов. Был намечен определенный процент студентов для исключения из вузов. В ночь с 19 на 20 мая 1924 года на квартире Алицкого были арестованы 15 студентов. При обыске было обнаружено 220 экземпляров листовок и заготовленной бумаги на 600 экземпляров. Изъятые при обыске около пуда шрифта, студенческий журнал «Стремление», листовка Московского бюро ПСР и «Воля России» к съезду бывших эсеров позволили предположить, что «арестованная публика эсерствующего толка» [573]. Формально «чистка вузов» должна была отсеять прежде всего неуспевающих. Но на деле все обстояло иначе. Подводя итоги чистки омских вузов, ПП ОГПУ Сибири отмечало «самую тесную связь» комиссий с ОГПУ. Отмечалось, что из общего числа студентов исключены 329 человек, из которых членов и кандидатов РКП(б) — шесть человек и членов РКСМ — четыре человека. И лишь последние исключены как академически неуспевающие [574].
В сводке Ленинградского ОГПУ «О политическом состоянии губернии» за период с 15 по 22 ноября 1924 года отмечалось, что среди исключенных в связи с «чисткой вузов» студентов выявлена организация, стремящаяся добиться «восстановления в правах студентов или, в крайнем случае, облегчения условий экстерничества (так в тексте. — В. И.). <…> Удалось ввести в центр своего осведома, принявшего даже участие в поездке с делегацией в Москву и тесно связавшегося там с СО ОГПУ. <…> Разработка продолжается» [575]. В докладе Ленинградского ОГПУ «О состоянии вузов» за ноябрь — декабрь 1923 года указывалось, что во 2‑м Политехническом институте студентами второго курса электромеханического факультета Д. Насоновым и архитектурного факультета В. Н. Наумовым создан Союз борьбы против евреев, цель которого «не пропускать на ответственные посты института евреев». Тут же сообщалось, что «со стороны ПГО [Петроградского губернского отдела] приняты меры к более детальному выявлению физиономии этой нелегальной организации, но т. к. не имеется необходимого крайне внутреннего осведомления по самой организации, то на результаты надеяться трудно» [576].
По данным историка А. Ю. Рожкова, в Соловках находились 27 ленинградских студентов, арестованных в апреле 1924 года. В 1926 году в Бутырскую тюрьму в Москве доставили 32 студента из Ленинграда, протестовавших против «чистки вузов». Из них 17 человек расстреляли [577].
Примером типичной разработки на основе перлюстрации может служить дело Н. А. Ильинского. 10 августа 1926 года бывший комсомолец, сын священника из подмосковного села Троицкого Подольского уезда 19-летний Николай Ильинский отправил письмо в британскую миссию в Москве. В нем он резко критиковал политику советской власти и коммунистической партии; обвинял их в том, что, «придя к власти путем обмана и демагогии, теперешнее русское правительство вместо свободы дало народу ГПУ», что в условиях НЭПа «начинается дикая оргия взяточничества, казнокрадства, хищений», что «русский рабочий класс получил иго еще большее и худшее, каким являлся царизм». Автор письма просил принять его в британское подданство, «поместить… письмо в Ваши уважаемые газеты» и указал свой полный адрес. После перлюстрации и конфискации письма за автором было установлено наблюдение, а 27 октября 1926 года он был арестован по обвинению «в сношениях с представителями иностранного государства с целью склонения его к вооруженному вмешательству в дела СССР».
Любопытно, что протокол допроса юноши, который не скрывал своих взглядов, был направлен следователем начальнику ОО Т. Д. Дерибасу, а затем переслан в ЦК ВКП(б). Постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 19 ноября 1926 года Н. А. Ильинского заключили в лагерь сроком на три года. И только в 1993 году он был реабилитирован [578].
К концу 1924 года на учете только Секретного отдела ОГПУ состояло 99 680 человек, в том числе в Москве — 19 364, в Ленинграде — 1829, в Северо-Западной области — 3508, в Белоруссии — 2865, в Сибири — 2121, на Урале — 1925, по Юго-Востоку — 1181, в Средней Азии — 660, в Крыму — 417 человек [579]. Сопоставив это число с количеством арестованных по политическим делам за 1924 год — 4097 человек, можно, как нам представляется, с определенной осторожностью сделать вывод, что репрессиям в тот период подвергалось около 4 % людей, оказавшихся в сфере внимания политического сыска [580]. Если же учитывать число осужденных за 1924 год органами ОГПУ — 12 425 человек, а сюда, видимо, вошли и арестованные ранее, то этот процент увеличится до 12,5 [581]. В последующие годы число осужденных по политическим делам значительно растет: в 1926 году — 17 804, в 1927 — 26 036 и в 1929 — 33 757 человек [582]. Таким образом, можно предположить, что к концу 1920‑х годов на учете только Секретного отдела находилось не менее 300 тысяч человек.
