Я благодарен Наталье Александровне Володиной и с учетом ее замечаний предлагаю следующую уточненную формулировку: под политическим контролем следует понимать систему регулярного сбора и анализа информации различными ветвями государственного аппарата о настроениях в обществе, отношении различных его слоев к действиям властей, о поведении и намерениях экстремистских и антиправительственных групп и организаций. Политический контроль всегда включает несколько основных элементов: сбор информации, ее оценку, принятие решений, учитывающих настроения общественных групп и слоев и призванных воздействовать в нужном для властей направлении, включая формирование мировоззрения и поведение основной массы населения; а также политический розыск (сыск) и репрессии при наличии угрозы (реальной или мнимой) государству и обществу. Не отменяя репрессий, политический контроль в идеале предполагает определенный крен в сторону аналитической, профилактической деятельности; участие в выработке основных направлений общегосударственной политики с точки зрения того, как она скажется на социальной стабильности.
Поэтому политический контроль — неотъемлемая черта жизни любого современного государства. В демократических странах контроль такого рода осуществляется в основном открыто, используя наличие оппозиционных средств массовой информации, регулярной системы выборов на всех уровнях и т. п. При сборе закрытой информации политический контроль здесь регулируется системой законов, защищающих права личности (неприкосновенность жилища, тайна переписки и телефонных переговоров, право на свободу получения и распространения информации и т. д.). Поэтому неизбежные попытки бюрократических структур выйти за рамки дозволенного грозят серьезными политическими последствиями.
В условиях же подавления оппозиции, запрета гласности и политического плюрализма политический контроль — обязательное условие формирования, укрепления и существования авторитарных и тоталитарных режимов. Его отличительная черта — отсутствие какой бы то ни было законной основы или ее безнаказанное нарушение. Политический контроль при этом является одной из самых конспиративных сфер, а собранная им информация, как правило, имеет грифы «Секретно» и «Совершенно секретно». Необходимость политического контроля для руководства страны в этом случае обусловлена рядом причин. Во-первых, в обстановке запрета оппозиционных политических партий и групп, отсутствия свободной прессы и реальных выборов режим не может доверять собственным средствам массовой информации, выполняющим прежде всего пропагандистскую роль, и нуждается в относительно объективных данных о реальных настроениях и позициях населения. Во-вторых, политический контроль нужен для расправы с политическими противниками, для подавления любого инакомыслия. Поэтому в данном аспекте он неразрывно соединен с политическим сыском. В-третьих, политический контроль дает возможность целенаправленно формировать нужные режиму представления у различных социальных слоев.
Основными структурами, которые осуществляли политический контроль в исследуемый период, являлись партийные комитеты и их отделы на всех уровнях, политорганы Красной армии и флота, органы ВЧК — ГПУ — ОГПУ. Достаточно активно в 1920‑х годах в эту деятельность включилась монопольная организация советской молодежи — Российский коммунистический союз молодежи (РКСМ) — Всесоюзный коммунистический союз молодежи (ВЛКСМ). Менее заметную роль в этом отношении, на наш взгляд, играли советские, хозяйственные организации.
Естественно, что исследование данной темы стало возможным лишь с конца 1980‑х годов, когда перед историками, хотя и не в полной мере, открылись недоступные ранее архивные фонды. За прошедшие почти 30 лет после первого издания этой книги вышло большое количество работ, в которых в той или иной степени отразились сюжеты политического контроля. Их можно разделить на три группы. Во-первых, это обладающая непреходящей ценностью многотомная публикация документов с научными комментариями по отдельным направлениям осуществления политического контроля [51]. Во-вторых, по данной тематике был защищен ряд кандидатских и докторских диссертаций [52]. В-третьих, это интересные и глубокие монографии и статьи отдельных авторов, исследующие данную проблематику на региональном, ведомственном и общесоюзном уровне [53].
Все эти труды ввели в научный оборот большое количество недоступных ранее архивных материалов. Вместе с тем в некоторых работах прослеживается некритическое отношение к документам ВЧК — ОГПУ. Мы не говорим здесь о трудах Е. А. Прудниковой, И. В. Пыхалова, Н. В. Старикова и др., подходы которых далеки от научных. Речь идет о работах, претендующих на академические стандарты. Например, в одной из них приводится докладная записка зам. председателя ОГПУ Г. Г. Ягоды на имя Сталина в феврале 1931 года об окончании следствия по делу Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России, в которой, в частности, отмечается, что «организация ставила своей целью свержение советской власти при помощи вооруженного восстания и иностранной военной интервенции и установление конституционной монархии». Среди руководителей организации назывались академики Н. П. Лихачев, М. К. Любавский, С. Ф. Платонов, Е. В. Тарле и другие видные ученые, а далее в комментариях авторов говорится, что «документальные свидетельства, представленные ОГПУ во власть, говорят об установленных» организацией тесных связях с «националистической партией Германии» и переговорах о военной интервенции Германии не позже весны 1931 года [54]. И это речь о давно разоблаченной фальсификации, так называемом «Академическом деле»! [55] Достаточно много работ, использующих разного рода характеристики настроений населения, опирается на информационные сводки ОГПУ. Здесь в первую очередь встает вопрос о репрезентативности докладов, отчетов, информационных сводок вообще, ибо подобные материалы направлялись наверх различными структурами: партийными, советскими, военно-политическими, ВЧК — ОГПУ; о факторах, которые оказывали влияние на их составителей. На наш взгляд, вывод весьма уважаемого знатока архивов ВЧК — ОГПУ — НКВД В. К. Виноградова, что основное требование, «которое предъявлялось к качеству [чекистской] сводки, — давать объективное освещение настроений широких масс населения», требует уточнения [56]. Соглашусь с мнением профессора Э. Адриана, что «ОГПУ могло иметь свой интерес в том, чтобы сконцентрировать внимание именно на настроениях недовольства среди советских граждан, намеренно увлекаясь подачей негативной информации в целях поддержания собственной значимости в глазах властей» [57]. И это соображение относится не только к чекистским донесениям. Каждая из упомянутых структур имела свои ведомственные интересы, и это обстоятельство, безусловно, находило свое отражение в направляемых руководству материалах. Некоторые из авторов справедливо отмечают важность учета личностных характеристик составителей местных сводок. А. П. Килин подчеркивает:
Говоря о «собирательном портрете» авторов сводок, можно констатировать, что это были мужчины — с начальным или средним образованием (со значительной градацией по качеству подготовки), идеологически выдержанные, с явным сознанием важности порученного им дела, чувством собственной исключительности, основанным на большей осведомленности. Очевидно, они осознавали статусность своего положения и имели карьерные амбиции. <…> При изложении ряда сюжетов ситуация могла намеренно искажаться, а острота конфликта преуменьшаться или преувеличиваться [58].
