Это верно, что многолетнее таможенное единство ведет к образованию тесных экономических связей. Изменение взаимоотношений, будь то вследствие установления новых таможенных границ, уничтожения существующих, вследствие повышения или снижения таможенных тарифов, влечет за собой, в зависимости от обстоятельств, большие сдвиги в производственных отношениях и в том, что касается сбыта. Но подобные сдвиги происходят вследствие любых других изменений условий производства; их может вызвать любое новое изобретение, любое открытие новых месторождений. Реннер считает, что выход аграрной страны из экономической зоны промышленных государств является особенно губительным, так как это уменьшает стоимость земли. Но те же самые последствия будут иметь отмена или снижение таможенных пошлин на сельскохозяйственную продукцию; не хочет ли Реннер бороться и с этим? Это верно, что с чисто экономической точки зрения нужно стремиться к максимально возможному расширению экономической зоны, т. е. зоны свободной торговли; самая большая зона – это вся обитаемая поверхность Земли. Но, как мы уже видели, и в наше время особые интересы отдельно взятых народов требуют экономической обособленности. С другой стороны, к каждому таможенному ограничению подступает принцип свободной торговли, подступает с вопросом о его правомерности; и когда-нибудь довод о свободной торговле одержит победу над всеми таможенными пошлинами, не подкрепленными соображениями национального принципа.
В полном непонимании этих фактов заключается слабость [проекта] «Средней Европы» Науманна. Небольшим народам очень трудно сохранять независимость рядом с большими народами, имеющими всемирное значение, – англосаксами, русскими и азиатами. Нет ничего более естественного для небольших народов, чем объединиться, чтобы в единстве черпать силу для сопротивления. И нет ничего более естественного, если немецкий народ, самый великий и самый одаренный из слабых народов, возьмет на себя роль лидера в подобном союзе. Но сплочению, которое представляется необходимым условием самосохранения, сегодня препятствуют два обстоятельства. Первое: вера в авторитет верховной власти, давно уже преодоленная другими народами мира, но характерная для немецкого духа и для немецкого государства[26]. А также то обстоятельство, что будущий союз видится немцам прежде всего как экономический союз, как таможенное и экономическое сообщество. Мадьяры, румыны, сербы, болгары и другие народы между Берлином и Багдадом не хотят и не могут отказаться от создания национальной промышленности. Они не хотят оставаться лишь аграрными странами, рынком сбыта и поставщиком сырья для немецкой индустрии. Они не хотят спокойно смотреть на то, как их избыточное население будет эмигрировать в Германию, чтобы германизироваться там в качестве рабочих немецких фабрик. Быть может, эти государства согласятся на политический союз с Германской империей, на союз «защиты и отпора», с целью сохранения своей государственной независимости, но они никогда не пойдут на образование экономического и таможенного сообщества. Они с радостью воспримут возможность расширить географию сбыта своей сельскохозяйственной продукции на территорию Германии и Австрии, но они не откажутся от мысли развивать свою национальную промышленность при постепенном вытеснении немецкого импорта.
Таможенное и экономическое единство рассматривается как фактор, удерживающий вместе отдельные части многонационального государства.
Посмотрим же вначале на отношения между Австрией и Венгрией. Два государства, совершенно не зависящие друг от друга в правовом отношении, обладающие полномочиями самостоятельно регулировать свои торгово-политические отношения с зарубежными странами, образуют единую таможенную зону. Это единство приносит пользу обеим странам. Австрийской промышленности оно открывает выгодный рынок сбыта, на котором ей не нужно бояться конкуренции более развитых промышленных государств; венгерские аграрии могут продавать свою продукцию в Австрии по ценам выше мировых на размер таможенных пошлин. Но, с другой стороны, таможенное сообщество препятствует возникновению венгерской национальной промышленности. Это делает его невыносимым для национальных чувств мадьяров. И это таможенное сообщество давно бы развалилось, если б венгерское законодательство и венгерская администрация не вели столь умело решительную борьбу против австрийского экспорта и без помощи таможни. Австрия и Венгрия находятся в таможенном и валютном сообществе, но не в экономическом сообществе, а в состоянии экономической войны. Тем самым Венгрии и без установления таможенных границ удалось создать промышленность и успешно ее защищать. Но это стало возможным лишь в ходе бесконечных трений, осложнений и споров, вызывавших крайнее недовольство с обеих сторон. Сосуществование двух государств было наихудшим из того, что можно себе представить, и это не несмотря на, а в первую очередь именно из-за таможенного союза[27].
Теперь посмотрим на то, что происходит в Австрии. По сравнению с венграми и с другими народами австрийской части империи Габсбургов (Цислейтании) интересы немцев и чехов, самых многочисленных народов Австрии, совпадают. Промышленность немецкоговорящей части Судетов более развита, чем промышленность чешскоговорящей части[28]. Но и уровень развития последней, если сравнивать с прочими австрийскими территориями, исключительно высок. Большая часть чешской индустрии находится в руках немецких предпринимателей; но и эти предприятия вносят свой вклад в дело роста и усиления чешской нации; кроме того, чехи надеются рано или поздно славизировать руководство этих предприятий. Оба народа, живущих в Судетской области, имеют, по сравнению с другими, преимущественно аграрными, частями монархии, одинаковые национальные интересы. Для обоих любое сужение таможенной зоны австро-венгерской монархии грозит неблагоприятными последствиями; оба боятся индустриализации Венгрии или Галиции. При виде этих важных и одинаковых внешних интересов поверхностный наблюдатель теряет из вида ту ожесточенную экономическую борьбу, которая разгорается внутри. Идет борьба за каждую отрасль, за каждое предприятие, за каждое конкретное месторасположение производства. Но эта борьба ведется не из чисто экономических соображений, и не предпринимателями, озабоченными лишь рентабельностью своих предприятий. Это национальная борьба. И ведется она, в первую очередь, политиками и литераторами, всеми теми, кого Реннер презрительно называет «безэкономическими». Но за этими лидерами стоят не только те, кто надеется извлечь выгоду из ожидаемых перемен, за ними сплоченно стоит целый народ, который путем индустриализации стремится к национальному величию и национальному благосостоянию. Этой борьбе служит автономная администрация, служит на уровне края, округа и отдельных общин; ей служат могущественные национальные банковские учреждения, сберегательные кассы и товарищества, которые во всех своих делах наряду с рентабельностью учитывают национальные интересы.
На это положение дел жалуются не только немецкоговорящие австрийские предприниматели, против которых чехи ведут эту экономическую борьбу, но и каждый, кто чувствует и думает, как австриец. Именно из-за них Австрия оттесняется в конкурентной борьбе на последние позиции. Потому что если австрийская экономическая зона, и без того не слишком обширная и скудно оделенная [природой], распадется на несколько карликовых территорий, то тогда здесь не будет никакой возможности для развития специализированной промышленности. Можно сожалеть о таком положении вещей, и я не премину сказать, что и я сожалею о нем, но не имеет смысла отрицать его.
Что касается других народов, объединенных на территории австро-венгерской экономической зоны, то украинцы, румыны и словенцы находятся еще на такой низкой ступени экономического и политического развития, что не могут и помышлять о политике промышленного протекционизма. Их национально-политические устремления выражаются в желании усилить сельскохозяйственное производство. Аграрная торговая политика монархии оказывает им в этом посильную помощь. Но не вызывает сомнений, что в скором будущем эти народы предпримут попытку создания национальной промышленности. Подобные начинания наблюдаются уже сейчас.
