— На закате.

Да это я правда тупанул. Пора бы уже привыкнуть, что у нечисти самая движуха в сумерках начинается. Темнота — друг молодежи и все такое.

Я решил исправиться, поэтому поклонился почти в пояс.

— Спасибо тебе воевода за доброту и щедрость. Что за своего сына посадского похлопотал.

— Ты хоть знаешь, что такое посадский? — ухмыльнулся Илия. И получив отрицательное мотание головой хмыкнул. — Так я и думал. Но желание услужить оценил. Продолжай в том же духе, может из тебя какой толк и выйдет. Рубец когда успел поднять?

— Так я людям помогаю, почем зря. От заката, что называется, и до рассвета. Чужанам, рубежникам, без разницы.

— Правильно, — согласился воевода. — Так и должно быть с твоим хистом. Только про выгоду свою не забывай. И помни, что не всегда нужно стараться взлететь высоко в короткий срок. Спешница уж на что умная была, а все равно крылья опалила. А кто ее погубил, так и осталось тайной.

Я вот не понимал, он искренне не в курсе, что к чему или таким образом меня испытывает? Закидывает пробную удочку в надежде, что я клюну. Или действительно не знает всей правды. А, может, он просто не хочет ее знать? Я по старой доброй традиции прикинулся валенком и покивал. Вроде как действительно — непостижимая вещь этот хист.

Что до скорого возвышения и страха опалить крылья — этого я не боялся. Наверное, в том числе и потому, что у меня не стояло цели стать самым крутым рубежником в этом районе. Хотя бы из-за того, что в этом районе уже жил крон.

— Матвей, постой. Тут Ткач в Петербург возвращается на следующей неделе, там сейчас князь гостит. Уже все облазил в Выборге, сунул нос куда можно и куда нельзя. Просил сопроводить его, чтобы ему спокойнее было.

— Ткачу спокойнее?

— Да понятно, что юлит. Своя выгода у него, а какая — неизвестно. Но очень желал он, чтобы ты с ним поехал. Хотел тебя с Великим князем познакомить.

— Меня? А можно не надо? Я вроде и не делал ничего такого.

— Ага, не делал, — воевода будто даже разозлился. — Что ни день, так я только и слышу, что Бедовый то, Бедовый се. Сказано тебе, поедешь, значит, поедешь. Глядишь, хотя несколько дней без тебя тут спокойно будет. А потом вернешься и расскажешь все в подробностях. Понял ты меня?

— Понял, воевода, — я поклонился в пояс.

Мда уж, мало тебе, Мотя, было забот, теперь поди еще в Питер сгоняй. Не то, чтобы я не любил этот город. Белые ночи, разводные мосты, пьянки и прочие симпозиумы. Наверное, некоторые из «моих» еще учатся. Но с тех пор сколько времени прошло. Да и не только во времени дело. Все изменилось. Я в том числе.

Не сказать, чтобы мне было не интересно. Любопытно, как живет нечисть, да и сами рубежники в северной столице. Но как-то все очень уж не ко времени. Тут забот полон рот, да и не только тут. В другом мире тоже. Нужно разобраться со стариком-кощеем или хотя бы выяснить, кто он и чего хочет. Еще наследство Вранового, помощь лешему, выкуп дома и соответственно работа с чужанами. Ничего не забыл?

У меня завибрировал телефон. Я как раз проходил мимо улыбающегося Печатника. Вот забавно, улыбка у него всегда была как в рекламе, черты лица правильные, зубы ровные и белые. А вот теперь виделось мне во всем этом что-то гаденькое. Явно подслушивал он нашу беседу с воеводой.

— Да, Инга.

— Привет, Матвей. Мне нужна твоя помощь.

— Прям так сразу? А как же рада тебя слышать, столько времени не виделись.

— Предпочитаю говорить начистоту. Так что?

— Хорошо, сегодня подъеду, как смогу.

Отключился, а после сразу написал Наташе: «Что там затевается?». Судя по тому, что сообщение ушло доставленным, но непрочитанным, приспешница была у своей хозяйки. Ну и ладно, мне не горит. Когда ответит, тогда и доеду до Инги. Пока у меня имелась первоочередная задача — снизить уровень энтропии в своей доме до вынужденного минимума. Иными словами, вернуть Костика в лоно семьи.

— Сто лет в Петербурге не была, сс… Или сто пятьдесят даже, — щебетала Лихо, пока я шел из замка к машине. — Не город, а прямо таки царский стол. Вот только и рубежников там, как грязи. Не сс… развернешься.

— Не сс…сы, — передразнил я ее. — Прорвемся. К тому же, тебя никто не видит кроме меня. Только хорошо бы проводника взять, который все порядки местные знает. С кем торговать, с кем разговаривать. У меня тот же кусок серебра, который Форсварар подарил. Да и когти тварей, которые продать надо. Может, действительно не лишним будет в Питер смотаться.

— Смотри, сс… осторожнее. Большой город — большие опасности.

— Думаешь, еще больше, чем сейчас? Едва ли это возможно.

К Костяновскому дому я ехал в глубокой задумчивости, уже планируя свою поездку в Питер. Было решено взять с собой Гришу, не только из-за того, что я хотел завернуть на Рубинштейна. Он пусть и молодой бес по общим меркам, ему лет сто от силы, но порядки должен знать. И с ним я в грязь лицом не упаду. Сомневаюсь, что та же Лихо в курсе рубежного этикета. К тому же, одна голова хорошо, а две — пусть и смотрится немного странно, но лучше.

Во дворе меня ждали сразу несколько любопытных деталей. Например, у Костяновского «Дастера» была в хлам разбита лобовуха, колеса проколоты, а сбоку балончиком написано «Поскуда». Ольгин почерк я узнал с первого раза. Она всегда была больше красивой, чем образованной. А ее сообщения я порой читал с ужасом, порой с гомерическим хохотом. Что поделать, девушка любила не книжки, а телеграм-каналы и посты про успешные успехи. Там же тоже с грамотностью не особо заморачивались.

Удивляло другое. Ольга была чрезвычайно прагматичным человеком и вряд ли поступила бы подобным образом. Да блин, она даже дешевые тарелки «для скандалов» покупала. Потому что дорогие бить — это затратно. И если решила разводиться с Костяном, то точно не будет уродовать совместно нажитое имущество. Тревожный, как говорится, звоночек.

Поэтому в подъезд я заходил с некоторой опаской. Даже в какой-то момент оставленный спешницей нож вытащил. Правда, тут же убрал его обратно. Если Ольга и под воздействием нечисти, то Костян едва ли обрадуется, если я ее убью. Значит, придется обходиться исключительно собственным хистом.

Я несколько раз позвонил, впрочем, не получив никакого ответа. А затем открыл дверь захваченными у Костяна ключами. Какой я умный и предусмотрительный, просто молодец.

А когда открыл дверь, то чуть не согнулся от вони. Даже не к слову упомянутый Печатник, который несколько дней раскрашивал собственные штаны в коричневые тона, по сравнению с этим запахом благоухал. Было здесь нечто от деревенского навоза, сбитой и лежащей на обочине с опарышами в боку кошке и забытой на две неделе в раковине сковородке. В общем, непередаваемые ощущения. Занятнее всего, что это был тот самый запах, которым несло от Костяна. Только усиленный во сто крат. Я проявил небывалую отвагу, уткнул нос в сгиб локтя и зашел внутрь.

— Лярва, — констатировала Лихо. — Этот запах ни с чем не сс… спутаешь.

— Че за лярва?

— Да та еще дрянь. Она вроде как нечисть, только без сс… плоти.

— Это как?

— Да вот так. Представь себе бабу, дрянную такую, которая до мужиков падкая. Причем, сс… не из-за любви или похоти такая, а из злобы. Ее хлебом не корми, дай в чужую семью разлад внести, мужика увести…

Я хмыкнул. Прям представил мужика, которого как бычка уводят в закат. А он мычит и смотрит жалобными глазами, потому что сделать ничего не может.

— Живет такая сс… живет, да потом умирает. Как правило рано и плохо. Не своей смертью. Она же и после смерти не успокаивается. Начинает сосать хисты недавно похороненных. Ты же знаешь, сс… чужан никто камнями не придавливает, потому что промысла в них крохи. Но если с миру по нитки собрать, порой кое-что и получится.

— И так мертвая душа становится лярвой?

— Так и становится, сс… Не всегда, конечно, для этого многое сойтись должно. Однако случается. А потом самое интересное, сс… Лярва ведь плоти своей не имеет, потому становится подселенцем. Такая нечисть есть, не хлопай так глазами, пусть и немного таких существ. Вроде сс… паразитов. Как правило женщин выбирают. Чем правильнее женщина, тем лярве лучше. И тогда пускается чужанка во все тяжкие.