Лю вздрагивает, когда одна из четырех рук протягивает ему какой-то плащ.

– Надень. – Хатко смотрит на своего напарника едва ли не с жалостью в глазах, приправленной усмешкой, конечно же, все же его добыча такая слабенькая, но Лю принимает одежду и тут же кутается в нее. Замерзнуть насмерть посреди полуобетаемой планеты или же принять помощь пусть и ненавистного, но все же напарника? Лю не настолько принципиален. И не настолько глуп. Он знает несколько случаев, когда Люди, да что там какие-то Люди, его друзья и знакомые, погибали просто потому что не хотели иметь с альдранцами ничего общего. Погибали из-за ерунды. Кто-то наперекор выпил отравленную воду, кто-то что-то съел, кто-то назло полез под пули. Альдранцы раз за разом притаскивали с совместных миссий человеческие тела и раз за разом их ненавидели все больше и больше. Поистине, человеческая тупость не знает границ.

– Спасибо. – Благодарить врага – преступление. Но Лю не настолько принципиален и не настолько невоспитан. Он вырос в одной из коммун в одной из колоний на одной из маленьких заселенных планет. Планет без своего государства, без права голоса, без технического прогресса. Его дом находился на стадии феодализма, когда пришли Люди с земли. Они так и не перешли на новую ступень, навечно застряв в этих иерархических связях и устоях.

На его планете была всего одна база мирового департамента. Все подростки пятнадцати-шестнадцати лет проходили там двухгодичное обучение. Там не было разделения на аристократов и простолюдинов. Там все были равны. Всех муштровали и воспитывали одинаково. Отбирали достойных. Отсеивали неспособных. Лю повезло. Его выбрали. Как и его брата когда-то, как и его сестру, как и его дядю, деда. Но это уже совсем другая история.

Хатко кивает в ответ на благодарность и указывает рукой в тот самый закуток, куда пялился все последние пятнадцать земных минут.

– Нам туда.

Он говорит это с такой уверенностью, что Лю почти делает шаг, но все же одергивает себя и сперва всматривается в мрак.

– Почему?

Хатко пожимает плечами.

– Нам туда.

И Лю сдается. Всем известно, что главным чувством у альдранцев является интуиция. Чутье. Самое настоящее звериное чутье. Они звери. И они никогда не ошибаются. Почти.

– Хорошо. – Лю сворачивает карту и прячет в карман свободных штанов. Казалось бы, на дворе уже пятидесятое столетие вроде как, а Люди не придумали ничего удобнее штанов. Кошмар.

Они сворачивают в темноту, и Лю невольно вздрагивает, когда та мягко обступает их. Хатко идет первым и не может ничего видеть, поэтому Лю делает на полшага больше, почти сокращает расстояние между ними. Чтобы не потеряться – твердит он себе. И напрочь отказывается думать, что ему просто страшно.

Хаткор шагает вперед уверенно, словно видит перед собой каждую маленькую деталь, что, впрочем, недалеко от правды, и даже не вздрагивает, когда мрак накрывает их с головой. Исчезает небо, оно остается где-то позади, исчезает свет – он больше не льется из щелей в окнах, да и сами окна исчезают – остается лишь мрачный каменный туннель без света и конца.

Лю не слышит шагов впереди и останавливается. Но даже так до него не доносится ни звука кроме собственного, отчего то враз участившегося дыхания и гулкого биения сердца. Вокруг тишина. Вокруг – мрачная пустота. Вокруг – ничто.

Лю чувствует, как она давит на него, как ее тонкие пальцы скользят по коже, как она хватает его за лодыжки, ползет вверх вместе с холодом, как ее нежные руки гладят его плечи, сжимают шею, баюкают замирающее сердце, до хруста сдавливают ребра. Он слышит ее дыхание над самым ухом, тихое, чуть свистящее. Лю чувствует, что задыхается в этой темноте. Один. Снова один.

Тьма повсюду, и он закрывает глаза. Так тьма вокруг – его собственный выбор. Так – она может исчезнуть, если он их откроет. Чуть позже. Чуть позже, когда сможет сделать вдох.

Он сползает вниз, по стене или чему-то, может быть просто падает в песок, Лю честно не понимает. Вот он стоит, а вот – уже зарывается пальцами в мелкие-мелкие грани.

Мир вокруг звенит.

Этот звон похож на отдаленный вой сирены далекого-далекого корабля, и Лю затыкает уши, чтобы его не слышать. Кричит, пытаясь заглушить звон, а может просто вторит другому, чужому воплю. Воздуха не хватает и крик быстро превращается в хрип. В судорогу. А дальше в конвульсии.

Лю молотит руками по чему-то, чтобы в следующее же мгновение намертво впиться в это что-то пальцами. Во что-то теплое.

Паника быстро проходит. Холод и тьма отступают. В ушах перестает звенеть, и Лю наконец-то делает вдох. Рваный, сиплый. Но вдох. Первый за эти несколько минут.

Еще один. И еще.

Сердце не грохочет больше в горле, почти успокоилось. Это глупое безумное сердце, от которого еще давным-давно отодрали половину и отдали другому. Лю не был тогда против. Но он и не знал к чему это приведет.

Почти успокоившись, он открывает глаза.

Перед ними тот же мрак, силуэт с четырьмя руками… Светящиеся в темноте фиолетовым глаза…

Лю чувствует, как холодеют сжатые на чужих плечах руки. Чувствует, как последний раз ударившее сердце навсегда замирает. Потому что перед ним темнота капитанского мостика, освещенная тусклыми лампами. Потому что перед ним существо с четырьмя руками, с оголенной то ли саблей, то ли мечом. Лезвие ловит блики тусклых ламп. Оно сверкает. С него падают темные капли. Он видит, как существо улыбается. Как сияют фиолетовым глаза. Он видит тела своей команды: разодранные, окровавленные. Их собирают другие существа. Собирают, чтобы позже съесть. Парочка не очень терпеливых отдирает куски от трупов. Впивается в них своими сорока двумя острыми зубами. Он видит, как кровь его Людей течет у них по подбородкам, по рукам, которых на две больше положенного.

В ладони лежит почти разряженный лазер.

Существо подходит к нему.

Оно улыбается.

И он стреляет.

Но не в него.

В себя.

Лю никогда не думал, что может проснуться на кровати связанным по рукам и ногам. Нет, конечно профессия обязывает представлять самые невероятные ситуации как вероятные, но Лю все равно не думал. Потому что уж если и просыпаться связанным, то тогда на полу, стуле, в подвале, подвешенным за крюки, но никак уж не на кровати.

– Я что, попал в порно? – Голос хрипит – видимо сорвал вчера, Лю честно в данный момент наплевать, он смотрит на медленно моргающего Хатко, явно только проснувшегося, и дергает рукой. – Почему я связан?

– Ты проснулся. – Хатко зачем-то констатирует очевидное, как в какой-то мелодраме, ей боги, а затем медленно, устало встает. Только сейчас Лю замечает, что одна из его рук перебинтована и поэтому меняет вопрос с «какого хрена» на:

– Что произошло? – Он кивает на повязки, и Хатко мучительно медленно следует за его взглядом. А потом еще секунд тридцать задумчиво смотрит на собственную руку.

– А… – Он также мучительно медленно поднимает взгляд обратно на Лю и вздыхает. – Лазером вскользь задело.

Объяснение дает Лю сразу с десяток предположений, из которых он останавливается на одном.

– На тебя напали?

Хатко качает головой.

– Ты пытался застрелиться.

Лю требуется секунд тридцать чтобы обработать услышанное. Еще пятнадцать на то, чтобы осознать. Двадцатка уходит на подавление внутреннего ужаса и следующей за ним паники. Пять чтобы сохранить лицо. И три на вопрос:

– Тогда почему ты просто не позволил?

Теперь уже Хатко тратит драгоценное время на осмысление, и в конце концов переводит абсолютно спокойный взгляд на напарника.

– А должен был?

Лю задумывается. Пожалуй, впервые. Наконец он приходит к решению, которое тут же озвучивает.

– Логически – да. – Мысль о том, что альдранец будет тащить его труп обратно в штаб, немного смешит, ведь эта смерть поистине будет ну самой нелепой из всех когда-либо случавшихся. Но. – А с другой стороны….