– Кста́ти, а как Вы вообще́ сюда́ пришли́? Отку́да узна́ли о нас?

Аркудий в отве́т хо́лодно усмехну́лся и пророни́л нарочи́то ме́нторским то́ном:

– Ну вот наконе́ц я и дожда́лся вопро́са, с кото́рого сле́довало начина́ть на́шу бесе́ду. Вое́нные лю́ди всегда́ оста́нутся для меня́ зага́дкой. Всё де́ло в том, любе́зный мой брат, что не все про́клятые ва́ми запоро́жцы уси́лиями ру́сских преврати́лись в по́льский би́гос . Как ми́нимум одному́ удало́сь вы́браться живы́м и добра́ться до земе́ль кня́зя Константи́на Вишневе́цкого. Черка́сский ста́роста посчита́л све́дения, принесённые казако́м ва́жными для Орде́на и, вот я здесь, что́бы попыта́ться спасти́ ва́ши бесце́нные для коро́ны жи́зни.

Ро́тмистр Голене́вский недове́рчиво покача́л голово́й.

– Наде́юсь брат, Вы не счита́ете меня́ столь наи́вным, что́бы пове́рить в исто́рию о лучеза́рном ры́царе креста́, спеша́щим за ты́сячи миль на по́мощь попа́вшим в беду́ единове́рцам, кото́рых ви́димо уже́ и до́ма не ждут?

Пётр Аркудий ве́жливо улыбну́лся кра́ешком губ и охо́тно согласи́лся с собесе́дником:

– Вы пра́вы ро́тмистр. Де́ло, кото́рое привело́ меня́ сюда́ сто́ит мно́го доро́же на́ших с Ва́ми жи́зней. Но случи́лось так, что Вы ну́жны мне, а я вам. Помоги́те вы́полнить ми́ссию, и гаранти́рую, что не поздне́е Рождества́ счастли́вая па́ни Голене́вская обни́мет му́жа на поро́ге родово́го за́мка.

– Интере́сно, каки́м о́бразом Вы э́то сде́лаете? – с сомне́нием произнёс Голене́вский, но го́лос его́ преда́тельски дро́гнул.

– То моя́ забо́та, пан ро́тмистр. Пусть она́ Вас не беспоко́ит. Ва́ше де́ло – неукосни́тельно выполня́ть мои́ поруче́ния. Ду́маю, для Вас как вое́нного челове́ка э́то не соста́вит осо́бого труда́?

– А е́сли ру́сские Вас раскро́ют? Их нельзя́ недооце́нивать. Они́ кова́рны и хитры́ и сыскно́е де́ло у них поста́влено хорошо́.

– Не раскро́ют. У меня́, как говоря́т юри́сты в Лати́нском кварта́ле, безупре́чная леге́нда. Мне не́чего опаса́ться.

Пётр Аркудий встал с ла́вки, подошёл к кро́хотному око́шку, затя́нутому бы́чьим пузырём, и, наклони́вшись посмотре́л в него́. Снару́жи цари́ла непрогля́дная ночь. Иезуи́т вы́тащил из ко́жаного кошелька́, пристёгнутого к по́ясу, стра́нную коро́бочку разме́ром с ладо́нь восьмиле́тнего ребёнка. Предме́т был похо́ж на пло́ский золото́й бараба́н, укра́шенный изя́щной гравиро́вкой по торцу́. Ве́рхняя его́ часть представля́ла собо́й пло́скую кры́шку из чернёного серебра́ с напа́янными по кру́гу золоты́ми ри́мскими ци́фрами и одно́й большо́й стре́лкой, засты́вшей где́-то о́коло XII.

– Ско́ро по́лночь, – сказа́л Аркудий, непроизво́льно потро́гав стре́лку па́льцем, – мне пора́. Вели́те пода́ть мне мою́ Беатрикс. И вот ещё, любе́зный брат, да́йте мне Ва́шего бра́вого пору́чика с па́рой надёжных пахоликов , уме́ющих держа́ть язы́к за зуба́ми. Сего́дня но́чью они́ мо́гут мне пона́добится.

Ста́рый воя́ка пону́ро посмотре́л на Аркудия и сокрушённо махну́л руко́й.

– Изво́льте, – произнёс он мра́чно, – де́лайте, что счита́ете ну́жным.

Не встава́я со скамьи́, покры́той черке́сской бу́ркой, он гро́мко кри́кнул в непло́тно прикры́тую дверь ста́рой избёнки.

– Leszek, wejdź do chaty.

Снару́жи зазвене́ли шпо́ры и послы́шались поспе́шные шаги́. Дверь со скри́пом отвори́лась.

Глава́ седьма́я.

По́сле скро́мной вече́рней тра́пезы, состоя́вшей из горо́хового кулешика, гре́чневой ка́ши и мя́гкого сы́ра с жиря́нкой вся монасты́рская бра́тия в стро́гом поря́дке, согла́сно чи́ну, с пе́нием псалмо́в, напра́вилась на Повече́рие к хра́му для того́, что́бы соверши́ть пе́ред его́ сте́нами моли́тву и разойти́сь до Полуношницы по ке́льям. Стро́гий монасты́рский уста́в не допуска́л для бра́тии никаки́х отклоне́ний от заведённого поря́дка ни зимо́й ни ле́том, ни в зной, ни в сту́жу.

Полуношница прошла́ та́кже споко́йно и бла́гостно. Вся монасты́рская бра́тия, кро́ме трёх больны́х и́ноков прису́тствовала в хра́ме от нача́ла до конца́. Возвраща́ясь к себе́ по́сле коро́ткой слу́жбы, оте́ц Фео́на заме́тил суту́лую спи́ну долговя́зого Маври́кия, засты́вшего в терпели́вом ожида́нии у двере́й его́ ке́льи. Услы́шав сза́ди шаги́ приближа́ющегося мона́ха, Маври́кий жи́во оберну́лся, и лицо́ его́ вы́тянулось в по́стной грима́се услу́жливого почте́ния, сквозь кото́рую открове́нно чита́лось невы́сказанное жела́ние.

– Ну что же ты ещё хо́чешь, друг мой? – сокрушённо спроси́л Фео́на, открыва́я дверь и пропуска́я насты́рного ученика́ в свою́ ке́лью.

– Оте́ц Фео́на, – проси́тельно загнуси́л Маври́кий, – научи́ меня́ та́йнописи, о́чень хочу́ я сокрове́нное в псалты́ри прочита́ть. А вдруг там зага́дка спря́тана? Я тепе́рь спать не смогу́.

Фео́на улыбну́лся пы́лкости ю́ноши и спроси́л с иро́нией:

– А не грех ли рясофо́ру , проходя́щему послуша́ние, тако́й интере́с к чужи́м секре́там име́ть?

В отве́т Маври́кий то́лько покрасне́л, мо́лча отвёл глаза́ в сто́рону, но жела́ния уйти́ из ке́льи Фео́ны не прояви́л.

Фео́на усмехну́лся в бо́роду и же́стом пригласи́л по́слушника сеть на ла́вку, слу́жащую ему́ посте́лью.

– Ла́дно, Маври́кий, что с тебя́ взять, упря́мца? Научу́ тому́, чего сам зна́ю. Мо́жет, действи́тельно нау́ка в прок пойдёт?

Оте́ц Фео́на взял из ни́ши за ико́нами то́лстую тетра́дь с пи́сьменным прибо́ром и сел на колчено́гий табуре́т ря́дом со столо́м, представля́вшим собо́й три стру́ганные до́ски, поло́женные ме́жду кирпи́чными вы́ступами в стене́.

– Ну, сын Бо́жий, а́збуку-то хорошо́ по́мнишь? – спроси́л он у по́слушника.

Маври́кий бро́сил озада́ченный взгляд на наста́вника, пожа́л плеча́ми и отве́тил зану́дливой скорогово́ркой как бу́дто повторя́л зау́ченный уро́к.

– По́мню, отче: Аз; Бу́ки; Ве́ди; Глаго́ль; Добро́; Есть; Живе́те; Зело́; Земля́; И́же; И; Ка́ко; Лю́ди; Мысле́те…

– Ла́дно… ла́дно, – замаха́л рука́ми Фео́на, остана́вливая ю́ношу, собра́вшегося ви́димо перечи́слить все 43 бу́квы алфави́та .

– Ви́жу – преуспе́л ты в гра́моте! Раз так, тогда́ пиши́… – протяну́л он по́слушнику тетра́дь с пи́сьменным прибо́ром.

– А чего́ писа́ть-то, отче? – спроси́л ю́ноша, охо́тно открыва́я черни́льницу и про́буя но́гтем остроту́ гуси́ного пера.

– Напиши́ для́ нача́ла все согла́сные в две стро́чки по 12 в ряд.

– А́га, – кивну́л голово́й Маври́кий и стал усе́рдно выполня́ть зада́ние, да́же не поинтересова́вшись у мона́ха, заче́м он э́то де́лает.

Прикуси́в от усе́рдия язы́к, он каллиграфи́ческим подчерком выпи́сывал на бума́ге бу́квицы алфави́та, нату́жно сопя́ и счита́я их в уме́ из опасе́ния ошиби́ться. Вози́лся он с поруче́нием дово́льно до́лго. Оте́ц Фео́на в э́то вре́мя неспе́шно листа́л страни́цы «Геогра́фии» Помпония Мелы , пода́ренной ему́ когда́-то ста́рцем Проко́пием. Наконе́ц Маври́кий зако́нчил и показа́л наста́внику результа́ты свои́х уси́лий:

Б, В, Г, Д, Ж, Ѕ, З, К, Л, М, Н, П,

Р, С, Т, Ф, Х, Ц, Ч, Ш, Щ, Ѯ, Ѱ, Ѳ

– Молоде́ц! – похвали́л его́ Фео́на бе́гло оки́нув взгля́дом рабо́ту по́слушника, – а тепе́рь напиши́ своё и́мя меня́я ве́рхние бу́квы на ни́жние и наоборо́т.

Маври́кий жи́во заскрипе́л пером, бубня́ себе́ под нос:

– Кси… сло́во… бу́ки…

Зако́нчив, он придви́нул тетра́дь Фео́не и вопроси́тельно посмотре́л на него́. На листе́ бы́ли стара́тельно вы́ведены два сло́ва МАВРИКIЙ и ѮАСБИШIЙ

– Поздравля́ю, мой друг, – улыбну́лся мона́х, – ты то́лько что написа́л свою́ пе́рвую «тараба́рскую гра́моту» .

– И всё? Так про́сто? – воскли́кнул Маври́кий и го́лос его́ задрожа́л от восто́рга и нахлы́нувшего вдруг чу́вства сотворе́ния чего́-то досе́ле ему́ неподвла́стного и неве́домого.

Фео́на сде́ржанно потрепа́л по́слушника по плечу́ и ещё раз бро́сил взгляд на зашифро́ванную им на́дпись.

– Про́сто, говори́шь? Нет брат Маври́кий, э́то не про́сто! Ты осво́ил тараба́рскую гра́моту, а есть ещё му́драя литоре́я и монокондил, та́йнопись «решётка» и та́йнопись в квадра́тах . Вообще́ «зате́йным письмо́м» на Руси́ уже́ лет четы́реста удиви́ть нельзя́. Существу́ют деся́тки, а мо́жет и со́тни спо́собов сде́лать посла́ние поня́тным лишь тем, кому́ оно́ предназна́чено, но э́то зна́чит, что есть и те, кто с э́тим душе́вно не согла́сен. В на́ше вре́мя секре́ты до́лго не живу́т. Глаза́ и у́ши, охо́чие до чужи́х тайн, найду́тся всегда́.