– Я всё по́мню. – произнёс князь в сердца́х хло́пнув ладо́нью по столу́ – То́лько не го́же ба́бе му́жу при де́тях пере́чить. Не вводи́ меня́ в грех, Ма́ша. Не согла́сна – молчи́. От Катьки мно́го не тре́буется. Вся́кая неве́ста для своего́ жениха́ роди́тся. Сперва́ сте́рпится, пото́м слю́бится. А князь Ива́н – хоро́ший челове́к. Зря не оби́дит…

Прислу́живавшая за обе́дом клю́чница, ма́ленькая, суха́я как вя́ленная во́бла, ба́бка лет девяно́ста о́т роду, сопровожда́я слугу́ несу́щего большу́ю, дымя́щуюся кастрю́лю с юрмой , по́сле слов кня́зя да́же кря́кнула с доса́ды.

– Ты Ми́шка, чего́ расхорохо́рился? – закрича́ла она́, подступа́я к кня́зю и тряся́ ма́ленькими кула́чками|кулачка́ми покры́тыми ста́рческими пя́тнами – Не коня́ продаёшь, а до́чку за́муж выдаёшь. Тут обду́мать всё|все тре́буется. Чай не на войне́!

Уви́дев пе́ред собо́й неожи́данного проти́вника, князь на удивле́ние споко́йно и миролюби́во пробаси́л:

– Ты, ба́ба Ду́ня, не лезь, тебя́ э́то не каса́ется. Са́ми разберёмся…

– Как э́то не каса́ется? – всплесну́ла рука́ми бо́йкая стару́шка – ты, Мишаня, чего́ говори́шь-то? Я у кня́зя Дани́лы Васи́льевича , поко́йного, ца́рствие ему́ небе́сное, почита́й полвека служи́ла. Тебя́ ча́душком голожо́пым на рука́х носи́ла, а пото́м дете́й твои́х пе́стовала, так что оксти́сь, го́лос свой я здесь по пра́ву име́ю…

Услы́шав слова́ стару́хи Пе́тька с Ва́ськой, давя́сь от сме́ха, захрю́кали в рукава́ кафта́нов, но уви́дев стро́гий взгляд отца́ и деревя́нную ло́жку в его́ по-крестья́нски кре́пкой руке́ они́ тут же смени́ли выраже́ния лиц с безу́держного весе́лья на смире́ние и по́лное приня́тие неизбе́жного.

Ба́ба Ду́ня меж тем подошла́ к Катьке и, погла́див её по голове́, доба́вила, гля́дя на кня́зя ста́рческими слезя́щимися глаза́ми – Ты не спеши́ Ми́ша. Тут де́ло ва́жное. Не ошиби́ться бы!

Князь Михаи́л уста́ло махну́л руко́й, бро́сил на стол ло́жку, встал и́з-за стола́ и подошёл к откры́тому на́стежь окну́.

– Тут ду́мать не́чего. Всё уже́ решено́. – твёрдо произнёс он, – Как сказа́л, так и бу́дет и, ты ба́ба Ду́ня, мне во́ду не мути́, а то в дере́вню отпра́влю, бу́дешь ко́шкам о моём голоза́дом де́тстве расска́зывать.

Упря́мая стару́ха попыта́лась что́-то ещё возрази́ть, но князь останови́л её же́стом, заме́тив, как в воро́та, гарцу́я на разгорячённом скакуне́, влете́л взволно́ванный сын бо́ярский Дани́ла Загрязский, отвеча́вший в го́роде за строи́тельство но́вых укрепле́ний. Вы́прыгнув из седла́, он стремгла́в пронёсся по двору́ и, стуча́ сапожи́щами по деревя́нным ступе́ням крыльца́, вбежа́л в дом.

– Чего́-то Дани́ла примча́лся сам не свой. Вида́ть, случи́лось чего́? – произнёс встрево́женный князь, идя на встре́чу го́стю.

Молодо́й челове́к влете́л в го́рницу, едва́ не вы́бив лбом ни́зкую при́толоку две́ри. Округли́в глаза́ от бо́ли, и почёсывая уши́бленный лоб, он, поспе́шно перекрести́лся на иконоста́с пробубни́в скорогово́ркой:

– Го́споди, поми́луй и прости́ мя гре́шного!

По́сле чего́, отве́сив ни́зкий покло́н кня́зю и княги́не, произнёс взволно́ванно:

– Мир до́му сему́! С пра́здничком вас, с Нико́лой Ле́тним!

– С ми́ром принима́ем! Спаси́ Христо́с, Данилка! – отве́тила княги́ня Мари́я, забо́тливо прикла́дывая к ши́шке на лбу па́рня свинцо́вую сто́пку, взя́тую со стола́, – голова́-то цела́?

– Да цела́, чего́ ей бу́дет-то? – отмахну́лся Загрязский и, поверну́вшись к засты́вшей за столо́м как соляно́й столб Катьке, поклони́лся ей учти́во и ка́к-то по-осо́бому любе́зно:

– До́брого здоро́вья, Катери́на Миха́йловна! Давне́нько не ви́делись!

– Вчера́ то́лько, – нахму́рившись, проворча́л князь Щенятев, обрати́в внима́ние, как вспы́хнули щёки и загоре́лись глаза́ до́чери при ви́де ста́тного широкопле́чего краса́вца Загрязского.

– Что? – рассе́яно переспроси́л Дани́ла, отсу́тствующим взо́ром погляде́в на кня́зя.

– Я говорю́, вчера́ то́лько расста́лись, – повтори́л Щенятев, возвраща́я своего́ помо́щника в настоя́щее, – ты лу́чше скажи́, при́став, заче́м с две́рью бода́лся? Чего́ у тебя́ случи́лось?

Встрепену́вшись, Загрязский вдруг вспо́мнил цель своего́ прихо́да и, освободи́в го́лову от пусты́х мечта́ний, взволно́ванно доложи́л:

– Беда́, Михал Данилыч! Арте́ль мастеро́в, кото́рая на Гледенской горе́ в монастыре́ рабо́тала, наткну́лась на что́-то. Копну́ли поглу́бже, обва́л случи́лся. Пя́теро провали́лось в я́му сажени на три. Двои́х на́смерть завали́ло. Остальны́е вро́де жи́вы.

– Что зна́чит – вро́де, – возмути́лся Щенятев, поспе́шно набра́сывая себе́ на пле́чи мали́новую одноря́дку, подби́тую ку́ньим ме́хом, – а то́чно знать кто бу́дет?

– Так спеши́л ведь, – опра́вдывался Дани́ла, сле́дуя за Щенятевым по пята́м.

– Спеши́л, – передразни́л помо́щника князь, дви́гаясь к двери́, – ла́дно на ме́сте разберёмся, пое́хали…

– Ба́тюшка, – закрича́л тринадцатиле́тний Пе́тька, броса́ясь и́з-за стола́ наперере́з отцу́, – возьми́ меня́ с собо́й!

– Заче́м? – спроси́л оте́ц, удивлённо гля́дя на Пе́тьку.

– Я уже́ взро́слый!

Князь Михаи́л поду́мал и согла́сно кивну́л голово́й.

– Ла́дно, пое́хали. В конце́ концо́в, я в твоём во́зрасте с отцо́м у литви́н Вя́зьму брал и на шве́да под Вы́борг ходи́л.

– А я? А меня́? – заны́л мла́дший Ва́ська, порыва́ясь вы́браться и́з-за стола́.

– А тебе́ ра́но! – отве́тила мать уса́живая его́ обра́тно.

Пе́тька, поспе́шно на ходу́ надева́я о́хабень, не удержа́лся и, поверну́вшись к мла́дшему бра́ту, показа́л ему́ язы́к. От оби́ды Васька́ завы́л пу́ще пре́жнего разма́зывая бры́знувшие из глаз слёзы по упи́танному по-де́тски румя́ному лицу́, но ста́рший брат уже́ скры́лся за две́рью, сбега́я вниз по ле́стнице, перепры́гивая че́рез три ступе́ньки. Внизу́ их жда́ли осёдланные ло́шади и кома́нда городски́х казако́в.

Глава́ втора́я.

Лет за сто допре́жь того́ стоя́л в полуто́ра верста́х от У́стюга на невысо́кой, пло́ской как блин горе́, у слия́ния реки́ Юг с ре́чкой Шарденьгой го́род Гледен, осно́ванный здесь в незапа́мятные времена́ Вели́ким кня́зем влади́мирским Все́володом Большо́е Гнездо́ . Исто́рия го́рода оказа́лась коро́ткой и печа́льной. Река́ Су́хона, до́лгое вре́мя подмыва́вшая и затопля́вшая пра́вый бе́рег, на кото́ром располага́лся Гледен, от весны́ к весне́ приноси́ла его́ жи́телям нема́ло бе́дствий. Бесконе́чные набе́ги чу́ди, новгоро́дцев и вятча́н де́лали жизнь горожа́н невыноси́мой. Наконе́ц до́лгая междоусо́бная война́ ме́жду моско́вскими и звенигоро́дскими князья́ми оконча́тельно разори́ла дре́вний го́род, и он прекрати́л своё существова́ние. Часть жи́телей перебрала́сь на Чёрный Прилу́к, в бо́лее уда́чливый и счастли́вый У́стюг. Друга́я часть чуть поо́даль бро́шенного го́рода постро́ила се́ло Морозовицу. На само́й же горе́ оста́лся стоя́ть то́лько Тро́ице-Гледенский мужско́й монасты́рь с полусо́тней насе́льников, посвяти́вших себя́ Бо́жьему служе́нию.

С опа́ской перебра́вшись на друго́й бе́рег Су́хоны у Коромысловской За́пани по ры́хлому с водяны́ми пропле́шинами льду, небольшо́й ко́нный отря́д кня́зя Михаи́ла вдоль лугово́й по́ймы бы́стро добра́лся до монастыря́. Подня́вшись на го́рку, они́ уви́дели большо́й проём в стене́ у Святы́х врат, о́коло кото́рого суети́лись лю́ди. К тому́ вре́мени арте́льщики и мона́хи уже́ разобра́ли часть зава́лов, образова́вшихся по́сле обру́шения сторожево́й ба́шни и ча́сти огра́ды монастыря́, извлекли́ из я́мы тела́ поги́бших и отнесли́ в лазаре́т пострада́вших. Игу́мен монастыря́, оте́ц Ника́ндр стоя́л, опира́ясь на по́сох, и печа́льно смотре́л на огро́мную дыру́ в земле́, зава́ленную би́тым кирпичо́м и штукату́ркой, под кото́рыми скоре́е уга́дывались не́жели ви́делись могу́чие ка́менные сво́ды зага́дочного подземе́лья.

Получи́в благословле́ние, поцелова́в ру́ку и намётку клобука́, свиса́вшую с пра́вого плеча́ игу́мена, князь Щенятев с опа́ской прибли́зился к прова́лу, всё ещё осыпа́ющемуся вниз больши́ми куска́ми и́звести и штукату́рки. Посмотре́л в я́му и спроси́л, не повора́чивая головы́: