ОТЕ́Ц ФЕО́НА

Моему́ а́нгелу, мое́й жене́, посвяща́ется э́та кни́га!

Кни́га втора́я.

«Та́йна псалты́ри»

Проло́г

Ле́та 7042 от Сотворе́ния Ми́ра , зима́ на Устю́жской земле́ вы́далась осо́бенно суро́вой и до́лгой. В апре́ле ме́сяце ещё треща́ли лю́тые моро́зы. Снег лежа́л в два арши́на и не сошел да́же по́сле Вели́кого поста́, а ре́ки стоя́ли ско́ванные льдом до са́мой Тро́ицы. Старики́ кача́ли голова́ми и проро́чили беду́. По весне́ дозо́рные на́чали сообща́ть о ко́нных тата́рских разъе́здах, ма́лыми отря́дами ры́скающих по окру́ге. Ска́зывали, что иска́ли они́ та́йные тро́пы в леса́х и бро́ды на ре́ках, а помога́ли им ме́стные зыря́не не ши́бко «моско́вских» люде́й жа́ловавшие.

Па́ру лет наза́д каза́нцы уже́ приходи́ли к У́стюгу, нежда́нные. На Дымко́ве сожгли́ тогда́ две це́ркви и бо́лее семи́десяти крестья́нских дворо́в. Поглуми́лись тата́ры весьма́ свире́по. Пресы́тившись же кро́вью и добы́чей домо́й возвраща́лись уже́ че́рез Вя́тскую зе́млю. Но на реке́ Моломе под го́родом Коте́льничем угоди́ли в заса́ду ру́сского во́йска, перекры́вшего у́стье э́той реки́. Се́ча была́ жесто́кая. Из четырёх ты́сяч тата́р не уцеле́л никто́. Всех поруба́ли разъярённые вятча́не, помина́я им и пре́жние оби́ды, и ны́нешние преступле́ния. Убежа́ть удало́сь то́лько луговы́м череми́сам, бы́вшим с тата́рами, кото́рые леса́ми ушли́ к реке́ Пи́жме, в Каза́нские преде́лы.

Два го́да о тата́рах в э́тих края́х бы́ло не слы́шно, но их жда́ли. Понима́ли, что приду́т и принима́ли ме́ры. В счи́танные ме́сяцы подня́лись над го́родом но́вые сте́ны. Мо́щные и непреступные. Брать таки́е города́ тата́ры про́сто не уме́ли, но остава́лись ещё беззащи́тные поса́ды и многочи́сленные сёла, отстоя́щие от го́рода поро́й на со́тни вёрст. На́до бы́ло реша́ть, как спаса́ть крестья́н. А вре́мени остава́лось ма́ло. Зимо́й они́ не напа́ли. Ра́нней весно́й не пришли́, зна́чит пережида́ли конца́ полово́дья на ре́ках, когда́ больша́я вода́ бу́рным пото́ком поднима́лась на не́сколько са́женей, смыва́я на своём пути́ це́лые дере́вни со все́ми жильца́ми, ска́рбом и животи́ной. Идти́ в набе́г в тако́е вре́мя могли́ то́лько глупцы́, а тата́ры мо́жет и бы́ли сумасше́дшими, но уж глупца́ми не́ были то́чно.

Они́ приду́т ле́том. Как саранча́, заполня́я собо́й всё простра́нство. Обходя́ стороно́й непристу́пные города́, не вступа́я в бой с ру́сскими воево́дами, выжига́я поса́ды и дере́вни. Гра́бя, наси́луя и убива́я.

Ещё до́лгих два деся́тка лет Моско́вское прави́тельство не могло́ усмири́ть свою́ мяте́жную, отложи́вшуюся «каза́нскую украи́ну», так сча́стливо замирённую не́когда вели́ким кня́зем Васи́лием III . Лишь по́лное присоедине́ние Каза́нского ха́нства смогло́ измени́ть обстано́вку на ю́жных и восто́чных рубежа́х ру́сского госуда́рства. Еди́ный строй вражде́бных ханств был разо́рван; за Каза́нью после́довала А́страхань, по́сле чего́ Ру́сское госуда́рство смогло́ наконе́ц сосредото́чить основны́е си́лы для борьбы́ с Кры́мским ха́нством. Но всё э́то бу́дет пото́м, а пока́…

Глава́ пе́рвая

Устю́жский наме́стник, степе́нный, ту́чный князь Михаи́л Дани́лович Щенятев сиде́л в све́тлой го́рнице за больши́м обе́денным столо́м и, ва́жно раздува́я щёки, стро́го смотре́л на свои́х домоча́дцев. По пра́вую ру́ку, ря́дом с ним, скро́мно сложи́в ладо́ни ло́дочкой сиде́ла его́ жена́ Мари́я Ива́новна, урождённая княжна́ Горба́тая-Шу́йская. Же́нщина была́ чем-то расстро́ена и́ли озабо́чена и не си́льно обраща́ла внима́ния на показну́ю суро́вость супру́га. Впро́чем, и сам он, отхлебну́в из сере́бряной ча́рки ста́вленого, сорокале́тнего мёда, разгла́дил седы́е усы́ и, кря́кнув от удово́льствия, рассла́блено отки́нулся на ла́вке, прислони́вшись к тёсаным и я́рко вы́крашенным до́скам стены́. Морщи́ны на его́ лице́ разгла́дились и от было́й суро́вости не оста́лось и сле́да.

– А́нгел за тра́пезой – пробаси́л он, осени́в себя́ разма́шистым кре́стным зна́менем.

– Предстои́т! – неро́вным хо́ром отозва́лись домоча́дцы перекрести́вшись гля́дя на бога́тый иконоста́с в кра́сном углу́ по́сле чего́ за́мерли с ло́жками в рука́х ожида́я разреше́ния главы́ семе́йства приступи́ть к засто́лью. А князь вме́сто э́того с хи́трым прищу́ром посмотре́л на дочь, сидя́щую чуть поо́даль от него́ и как бы ме́жду про́чим спроси́л:

– Ну что, Катька, за́муж-то пойдёшь? Впро́чем, чего́ тебя́ спра́шивать? – тут же махну́л он руко́й и, взяв в ру́ки резну́ю ло́жку, запусти́л её в просто́е деревя́нное блю́до с дымя́щейся я́чневой ка́шей «глазу́хой», гу́сто обло́женной парны́м черносли́вом и смо́квой.

– Го́споди, благослови́! – перекрести́лся он ещё раз и кивко́м головы́ предложи́л собра́вшимся за столо́м нача́ть тра́пезу.

Семнадцатиле́тняя де́вушка, зарде́вшись от смуще́ния, закры́лась пёстрым платко́м.

– Ой, ба́тюшка, сты́дно-то как! – запричита́ла она́, не открыва́я лица́.

Тринадцатиле́тний Пе́тька и восьмиле́тний Ва́ська, сиде́вшие от отца́ по ле́вую ру́ку, переве́сившись че́рез край стола́, ста́ли смея́ться и дразни́ть сестру́, броса́я в неё хле́бные ша́рики. Князь облиза́л ло́жку от ка́ши и, не меня́я выраже́ния лица́, сма́чно тре́снул ка́ждого из расшали́вшихся сыно́в э́той деревя́нной ло́жкой по вихра́стым лбам. Раска́тистые сло́вно бараба́нная дробь уда́ры вмиг верну́ли поря́док в тра́пезной. Озорны́е о́троки ра́зом зати́хли, прижа́вшись к стене́, и, испу́гано морга́я, тёрли ладо́нями покрасне́вшие лбы.

Не счита́я ну́жным что́-то объясня́ть сыновья́м, князь то́лько погрози́л им па́льцем и весо́мо изрёк:

– За столо́м сиди́те, и́роды. Поря́дком дом стои́т, непоря́дком – содо́м!

По́сле чего́ поверну́лся к жене́ и, сло́вно продолжа́я уже́ на́чатый ра́нее разгово́р, произнёс степе́нно, огла́живая бога́тую бо́роду:

– К Катьке на́шей, князь Ива́н Фёдорович Бе́льский сва́тается. Пи́шет, гото́в хоть за́втра под вене́ц. Что ду́маешь, мать? Отдади́м де́вку?

Мари́я Ива́новна взмахну́ла пу́хлыми рука́ми и воскли́кнула высо́ком срыва́ющимся от трево́ги го́лосом:

– Поми́луй, Михал Данилыч, корми́лец ро́дненький! Слы́шала я, его́ на ю́жные рубежи́ посыла́ют. На тата́р окая́нных. В са́мое пе́кло! А неро́вен час убью́т?

Князь нахму́рился, удивлённо посмотре́л на жену́ и пророни́л сквозь зу́бы:

– Пусто́е, мать, городи́шь! Ива́н Фёдорович, по́сле кончи́ны Вели́кого кня́зя Васи́лия опя́ть при дворе́ в расположе́ние вошёл. Ленка́ Гли́нская , хоть и ку́рва лито́вская, прости́ Го́споди, а в лю́дях разбира́ется. Князь тепе́рь на Москве́ Гла́вный воево́да, и в Сове́те Верхо́вном при малоле́тнем Ива́не чин не после́дний име́ет, так что жени́х он отме́нный. А опа́сно тепе́рь везде́. У нас чоли ти́хо? Я заче́м весь У́стюг переры́л? Сте́ны но́вые в четы́ре ряда́ мастерю́? По́сле того́ как в Каза́ни кры́мский царе́вич Сафа́-Гире́й сел, поко́я нигде́ нет. От Влади́мира до Перми́ го́рода за́ново стро́им. Оборо́ну крепи́м.

Княги́ня пожа́ла плеча́ми и, не гля́дя на му́жа, проворча́ла, упря́мо поджа́в гу́бы:

– Тебе́, оте́ц, коне́чно видне́е, но Бе́льские род не надёжный, случи́сь чего́, на́ша Катька ни за што, ни про што, под разда́чу попадёт…

Михаи́л Дани́лович озада́ченно почеса́л бо́роду и отве́тил, с осужде́нием гля́дя на жену́

– Вы Шу́йские, Бе́льских всегда́ недолю́бливали…

– Коне́чно, зато́ вы, Гедими́новичи, свои́х завсегда́ примеча́ли и на вы́ручку спеши́ли! – пари́ровала та, мо́жет быть да́же сли́шком ре́зко, что́бы каза́ться просты́м проявле́нием матери́нского беспоко́йства.

Почу́вствовав э́то, князь оби́женно засопел.

– Ну ведь неле́пость говори́шь, Ма́ша! Мы с тобо́й два́дцать лет в супру́жестве, трои́х дете́й вы́растили. Си́льно нам меша́ло?

Княги́ня бро́сила бы́стрый взгляд на испу́ганную дочь, насу́пила бро́ви и в сердца́х махну́ла руко́й:

– Ты, Михал Дани́лович себя́ с роднёй-то не пу́тай. У нас с тобо́й по любви́ всё сла́дилось. Не забы́л, как под мое́й светёлкой ноча́ми окола́чивался, а пото́м у отца́ выма́ливал? Катька, отрокови́ца ещё, жениха́ в глаза́ не ви́дела. А женишку́ пятьдеся́т годко́в сту́кнуло!