– А-а-а-а, фу-у-у?!
Невидимая паутина попала на лицо, запуталась в волосах. Настя смачно обтёрла лицо руками и подолом халата, пытаясь скинуть с себя, вероятно, находившегося на своём домике паука. Мурашки зашевелились под кожей, как сотни мелких паучков, исторгнутых этой же паучихой из своего брюха. Даже они поняли, что не стоит здесь задерживаться, и поползли по плечам, спине и ногам. Наверняка они бы также спрыгнули на пол и расползлись по всем щелям в поисках выхода на улицу. Настя подошла к окну. Из разбитой створки веяло ночной прохладой. В такой глухой местности по ночам практически нет света. Изредка его можно увидеть вдалеке из неспящих домов. Но сейчас единственным источником света был старый дом. Этот дом.
Анастасия напряжённо выдохнула. Что ей делать? Фил был тут, но неожиданно пропал. Странное чувство преследует её след в след. Наверное, самое время разбудить Эрика и обсудить с ним то, что произошло.
«Стоило сделать это и раньше, глупая ты дура!»
Она собралась уже пойти к лестнице, но одна вещь неожиданно зацепила её внимание. Ещё одна совсем старая и потрескавшаяся в краске картина висела в центре на противоположной стене от матраса. Настя подошла ближе и включила повисшую рядом на одном проводе лампочку. На картине была изображена молодая девушка в длинном синем бархатном платье. Оно имело глубокий вырез декольте, из-под которого красовалась тонкая белая рубашка с вышитым воротником. На плечах и вдоль рук местами переплетались объёмные буфы. Голову украшала диковинная белая то ли шляпа, то ли парик. Девушка смотрела на зрителя, скрестив руки на груди. Настя опустила взгляд ниже и увидела надпись «XV». Видимо эта картина уж очень старая. Но что это там? Ещё ниже, из-под самой рамы по стене текла какая-то бордовая склизкая струйка. Такое ощущение, словно она была тут всегда, но стала течь, как только на картину обратили внимание. Женщина сняла вещь с ржавого гвоздя и осмотрела стену. По её взгляду сейчас, если не брать во внимание окружающую обстановку, можно было бы сказать, что она увидела нечто настолько жуткое и таинственное, чего не видел больше ни один человек на земле. Это не что-то вроде сильного испуга, нет. Это тяжёлая нарастающая паника и тревога, чувство, словно вот-вот ещё одна такая хрень и ты напрочь потеряешь рассудок. Большое тёмное пятно расплылось под тенью картины и более светлым контуром образовало подобие перевёрнутой звезды в круге, какую используют в своих ритуалах сатанисты. Обратная сторона картины выглядела ничуть не лучше… Всё полотно вдоль и поперёк было исписано какими-то одинаковыми словами. Ей удалось разглядеть одну полную фразу «sathanas selma belzebuk eberhardus berith», по-видимому, состоявшую из каких-то имён. В голове пронеслось:
«Это латынь? Но почему это здесь?.. Мама не знает латынь и никогда не интересовалась подобной… жутью…»
Пока Анастасия скованно стояла с картиной в руках, лежавший за её спиной матрас зашевелился. Покрывавшая его простынь на глазах поднялась, как будто нечто невидимое пролезло в неё изнутри, как дети прячутся в детстве под одеялом. Образовался объёмный силуэт, напоминающий сидящего человека.
– Мам?
Знакомый голос заставил Настю дрогнуть. Картина с безмолвной девушкой выпала из её рук и брякнулась на пол. Мать не спешила оборачиваться, пытаясь понять, что ещё ей предстоит увидеть и узнать.
– Мам, ты тут?
Она медленно повернула голову через плечо.
– Ф-Фил?
Тело повернулось вслед за головой. Мальчик неподвижно сидел под покровом, не желая покидать своего убежища.
– Фил, как ты здесь…
– Мам, мне страшно… тут демоны…
Знакомые нотки задели какой-то маленький колокольчик в сердце Анастасии. Эти слова Филипп часто говорил в детстве, когда ночью ему чудились всякие чудовища. Он вставал около материнской кровати и ждал, пока мама не проснётся, не спросит, что случилось, и не прогонит тех, кто потревожил его сон.
– Сынок, здесь нет никаких монстров. Только ты и я, – Настя медленно приблизилась к матрасу. – Нет никаких демонов. Я не подпущу их к тебе. Вылезай, дай мама тебя поцелует, это усилит защиту!
Силуэт под одеялом придвинулся ближе и жалобно пролепетал:
«Поцелуй»
Мама сделала ещё один шаг вперёд.
«Поцелуй…»
Ещё шаг. Голос сына зазвучал как-то иначе, словно он готов сорваться на плач… на плач ли?
«Поцелуй…»
Шаг… Голос исказился, стал ниже и грубее, как случается, когда кто-то наполнит лёгкие порцией элегаза.
«ПОЦЕЛУЙ!»
Перешёл на крик. Низкий тембр отскочил от одной стены к другой, волной налетел на женщину и ударил в барабанные перепонки. От её материнских чувств не осталось и следа. Внутри клубком перемешались лишь злость и страх. Это не её сын! Это нечто в его обличии… демон?! До него осталось несколько шагов. Настя сжала кулаки и уверенно подлетела к простыне. Она схватилась за край ткани и сдёрнула покров. Простыня полетела в сторону. А на её месте не оказалось никого. В глазах потемнело, сердце ушло в пятки. Стеклянные глаза Насти наполнились влагой.
«Чёрт! Что это мать вашу было!» – закричала она в своей голове.
– ПОЦЕЛУЙ СЫНУЛЮ!
Мерзкий кряхтящий женский голос проскрипел за спиной. Голова сама по себе повернулась, настолько резко, что дёрнуло шейный нерв. Анастасия в ужасе посмотрела в направлении голоса. Картина. Девушка, чей портрет был выведен на полотне, пристально смотрела на неё снизу вверх безумным, безжизненным взглядом. Страх сковал ноги. Разум помутнел и уже не мог отделить реальность от страшных иллюзий.
– ПОЦЕЛУЙ… – вторил голос.
– Господи помилуй, Отче наш, избавь от Дьявола, от нечистой силы, во имя ангела твоего Михаила и Богородицы Марии…
Женщина скрестила пальцы рук и принялась начитывать молитву, которую толком не знала, но слышала в детстве от матери. Она никогда особо не верила и не ходила в церковь, но сейчас надеялась, что это поможет ей избежать страшных видений, потрясших её разум. На мгновение голос замолк. Портрет девушки продолжал смотреть на неё, но уже не безумным, а каким-то молящим взглядом. Её губы зашевелились, как губы покойника, шепчущего последнее желание перед тем, как закрыть глаза:
«Für Hëlfen…»
Страшный крик сотряс деревянный пол и стены чердака. Девушка с картины истошно кричала, перемешиваясь с паникой в голове Насти и приобретая похожие нотки с визжащей свиньёй, которой заживо срезают рульку, уши и пятак. Её глаза выпучились и налились кровью. Бледные губы застыли, пытаясь выдавить букву «а». Хр-рщ! Конопляное полотно растянулось. Раздался треск. Огромный кривой коготь проткнул ткань и одним движением разорвал её по центру, где была изображена девушка. Капли крови образовались на месте разреза и тонкими струйками потекли из-под деревянной рамы. Из центра медленно выползла чёрная худая рука с длиннющими когтями. Она взялась за край картины, как в это же время показалась ещё одна такая же и тоже взялась за противоположный край. Когти царапнули пол. Вслед за этим из дыры выплыли чёрные, облитые дёгтем редкие волосы, сквозь которые просвечивала бледная голова. Хищные выпученные круглые глаза выглянули из глубины. Болотно-мертвецкий оттенок кожи вызывал блевотное ощущение, сальные морщины на лбу, переносице и под глазами, тяжёлые мешки – всё это создавало образ живого трупа, всплывшего посреди болотной тины. Разведённые в стороны злобные зрачки оценивающе смотрели на Настю, которая, скрючившись, но не шелохнувшись, остолбенело пялилась на тварь. Она не издавала ни звука, лишь еле заметные движения губ говорили о том, что она до сих пор читает молитву.
Пара секунд показалась вечностью, прежде чем существо рыкнуло и вытянуло изнутри костлявую ногу и упёрлось ею в пол, затем вторую ногу, а в итоге и всё тело – вывернутое в неестественном положении, перекрученное и полностью обнажённое. Сейчас оно напоминало огромную, метра три ростом старуху, испещрённую язвами, морщинами и большими белыми пятнами. Она выгнула горбатый позвоночник, перенеся вес в таз, вывернула руки и ноги в «нормальное» положение и вправила искривлённую шею. Перекошенная улыбка оскалилась, сверкнув жёлтыми острыми зубами. Живот старухи вздулся, образовав обтянутый кожей круг, а рёбра выпирали настолько, что на них можно было бы вешать ключи. Тварь криво наступила на одну ногу, клокочуще выдохнула и низко заорала:
