В день похорон все очень суетились. Большую часть времени я сидел в гостевой комнате в бабушкином доме и ждал остальных. По прилёту в Германию все родственники, включая Веронику распределились по гостиницам. Я же вместе с родителями остался ночевать прямо в доме. Перед этим мама и Вероника получили извещение с результатами вскрытия тела бабушки. Они долго о чём-то спорили, куда-то звонили. Позже папа объяснил, что у бабушки обнаружили какие-то активные вещества, которых быть не должно. Специалисты предположили, что не за долго до приезда в больницу у неё развилась форма старческого слабоумия, и она стала принимать неизвестные препараты. Мама была очень рассержена работой служб, ведь разум бабушки был совершенно ясным. Но всё-таки пришлось согласиться, когда на кухне обнаружились пустые пачки лекарств.

Старый дом стал ещё старее. Не скажу, что меня беспокоили гнетущие мысли и чувства, как бывает у многих. Вовсе нет! Я хорошо помню этот дом, помню, как несколько раз приезжал сюда в гости с родителями, когда мы останавливались в отеле на время отпуска; я гулял с бабушкой, она готовила мне различные пирожки, печенья и салаты. Здесь всегда было уютно и спокойно. Даже несмотря на жару и палящее солнце бабушка выводила меня на прогулки, рассказывала про разных животных и растения, прививала любовь ко всему, что окружает. Сейчас же дом пустует без своей хозяйки. Но это ведь просто дом, так же? В нём нет души или разума, он не может пугать. Просто старый дом, старые стены, полы, окна.

Во дворе уже ожидали чёрные тонированные автомобили. Я сидел и перебирал в руке агат, который подготовил для бабушки. Вокруг моей шеи обвилась лента, на которой висел увесистый фотоаппарат. Я прихватил его за пару минут до выхода из квартиры в Петербурге. Подумал, что, возможно, смогу запечатлеть с его помощью немецкий дождь. Вообще было бы здорово сделать серию снимков пасмурной погоды из разных стран. Все национальности дождя в одном альбоме. Но не думаю, что когда-либо смогу взять и начать ездить в разные уголки материков. В силу моей мнительности или же отсутствия таких больших денег.

Бум! По паркету вдоль и поперёк прошла волна вибрации. Что-то где-то громыхнуло, да так, что я ощутил это своим копчиком. С потолка посыпался слой штукатурки и пыли. Я нервно закашлял и отряхнул свои тёмные волосы. Раньше мне казалось, что здесь никогда не бывало пыли и грязи. Бабушка была очень чистоплотна, но не настолько, как Вероника. Однако теперь здесь повсюду лежит пушистая пыль, которая от колебаний воздуха поднимается вверх и мигрирует по разным уголкам дома. От стен и мебели пахнет человеческой старостью и сыростью. Подобных запахов я раньше не встречал, но теперь понял, как они выглядят – одинокие пустующие рамки на стенах, с которых раньше улыбались лица, выцветшие шкафы и потёртые кровати, пожелтевшие обои, а также потрескавшийся потолок. Бум! Вновь посыпалась штукатурка, но чуть дальше от меня. Что за шум? Я встал и подошёл к двери, прислушиваясь к потусторонней тишине. Сначала я не слышал ничего. Совсем ничего. Но затем где-то справа хлопнула дверь, скрипнули полы и что-то заскребло по стенам. Замерло. Затем, словно утроив темп, зашагало прямо к моей двери. Я стоял, не двигался, представлял себе самую жуткую тварь из детских ужастиков, которая вылезла из зловещего вонючего подвала, разрисовала бетонные стены своими длинными когтями, а потом, учуяв запах невинной жертвы, зарычав и изгибаясь, побежала к её спальне, а затем…

– Боже!

Из-за отворившейся двери в меня чуть не влетела мама. Её грудь запружинила, как желе, выпавшее из упаковки в тарелку. Она не ожидала увидеть меня прямо перед собой и дёрнулась назад.

– Филипп… ты напугал меня… ужасно. ‐ Она отдышалась. – Почему ты сидишь тут? Все уже выехали, нас ждёт машина.

Она быстро огляделся меня с ног до головы.

– Фил, надо было надеть чёрный костюм, я специально оставила его у кровати. Я понимаю, что тебе не нравится чёрный, но это такая церемония, там не появляются в белом… – Она глянула на часы. – Ох, ладно, уже нет времени. Пошли в машину!

Я не успел до конца понять, что она говорила, ибо слова слетали с языка как бутерброд с тарелки. Также быстро, не успеешь поймать. Мама за руку повела меня на улицу и усадила в коричневый кожаный салон. Двери захлопнулись, и машина затряслась по гравийной дороге. Я обернулся и посмотрел на уменьшающийся по мере движения дом. «Забыл камень» – посетила меня обидная мысль.

Дом бабушки находится в городке Херфорд, недалеко от Флотхер-стрит. В пяти минутах от него расположено кладбище Эрика-Фридхоф. Из разговора взрослых я узнал, что кладбище названо в честь одной девочки, которую звали Эрика Гольдлюк. Однажды она в сопровождении отца проходила по территории недавно появившегося кладбища и задумалась, чья же могила первой откроет путь в это царство смерти. В одна тысяча девятьсот четырнадцатом году в возрасте двенадцати лет она умерла (это случилось вскоре после её разговора с отцом) и стала первым покойником, который нашёл здесь приют своим костям. Удивительно, насколько тесно её мысли пересеклись с её судьбой.

Пока мы ожидали около входа, работники кладбища подготавливали место и гроб для проведения церемонии. Как оказалось (я этого не знал), место для захоронения было арендовано родителями через некоторое время после смерти бабушки. В Германии принят закон «Bestattungsgesetz», который устанавливает порядки и сроки в отношении похорон людей. В связи с этим место арендовали на двадцать лет, а после этого, по желанию, аренду можно будет продлить, иначе могила будет расчищена и на этом месте упокоится кто-то другой. На все приготовления, аренду и сами похороны было потрачено около восьмисот тысяч рублей, если переводить на российские деньги. Я молча наблюдал за входящими и выходящими через ворота людьми. А они без остановки глазели на мой белый как снег костюм, хотя я бы и не сказал, что как снег. Скорее что-то ближе к слоновой кости, я полагаю.

За входом на кладбище первыми нас встретили уютные деревянные скамьи с каркасом то ли из известняка, то ли из травертина, песчаная ухоженная дорога, приветливо расступившиеся ветви бука и красивые фиолетовые цветы рододендрона. Хранители костей и праха провели нас вдоль уютной аллеи к арендованному месту, где уже ожидал гроб и рядом с ним священник. Вырытая могила с установленной плитой из чёрного мрамора и выгравированными на ней инициалами и датами находилась на круглом участке земли около молодого саженца дуба. По одну сторону от нас пролегала аккуратно выстриженная живая изгородь, а по другую небольшая поляна, окружённая хвойными деревьями. Все люди, пришедшие чтобы проводить бабушку в последний путь, встали полукругом вокруг участка. Мы находились к нему ближе всех, поэтому я мог хорошо всё рассмотреть.

Сам гроб представлял собой шестигранный ящик из вишни, расширяющийся в начале и сужающийся к концу. Корпус гроба высокий и равномерный, а крышка, словно выступая над ним, конусом тянулась вверх. Убранство выполнено из стёганого атласа с вышитым по центру золотым крестом. Рядом, на земле лежал пышный каплевидный венок с белыми и синими цветами, и белой шёлковой лентой, аккуратно сложенной в бантик. Покойница смиренно лежала внутри, сложив руки на своей неподвижной груди. Её одели в длинное белое шёлковое платье, распустили хлипкие седые волосы, сколько смогло сохраниться за эти годы, а также надели фамильные украшения: серьги, кольца, брошь. Лицо бабушки показалось мне незнакомым, словно передо мной лежит совсем другой человек и это просто какая-то шутка. Её морщины ещё глубже впились в кожу и застыли, как будто их обмазали расплавленным воском. Скулы впали и съёжились, а глаза настолько обтянуло кожей с век, что можно было бы сказать, что сейчас они невольно выкатятся из собственных орбит, и прислуживающий смотритель кладбища побежит вставлять их обратно, дабы не портить церемонию, однако те выскользнут из его вспотевших пальцев и попрыгают по гробу, сползут по венку и прокатятся по дорожке прямо под ноги удивлённых гостей. В общем и целом, бабушка, которой ещё недавно было семьдесят семь лет, сейчас выглядела на все сто семь. Интересно, буду ли я выглядеть так же уныло к своим семидесяти годам, или… к смерти?