– Постой-постой. Какая барыня?

– Мне почём знать? Главное, уговорил я аблоката-то депешу мне вручить, чтобы я Вашей светлости в руки и отдал, когда тот, то есть вы, вернётся. Мне бы только копеечку бы, барин. Здоровье поправить.

– Давай-давай сюда. – Поль выдернул письмо из коричневых пальцев, разорвал конверт и вгляделся в хитросплетение букв.

Вдруг правый глаз у него задёргался, а левый заслезился: он узнал не по годам игривый почерк баронессы.

Письмо баронессы

Несравненный князь, дорогой Поль Феликсович, душа моя! Как странно вам, наверное, что я вот так обращаюсь после происшествия тех событий, которые послужили причиной разрушения наших добрых отношений. И вам должно, должно знать, что пишу я из глубочайшего чувства сожаления, которое разбивает моё сердце на части каждый раз, когда я вспоминаю, как жестоко обходилась с вами.

Жизнь моя до недавнего времени представляла из себя игру, в которую играла я, впрочем, без всякого удовольствия. Страшно представить, сколько скверных дел совершила я в поисках сомнительных для душевной чистоты увеселений. Вот и вы были для меня лишь очередной игрушкой, которая наскучила так же быстро, как и все прочие.

Поняв тогда, какой эффект возымели на вас эти небылицы про перстень, как задорого вам его впарили нечистые на руку обнищавшие аристократы (не будем называть имён), мне в голову пришла мысль развеселиться за ваш счёт.

Как ловко я обошла вас тогда в карты и завладела этой вещицей. Как наивно было думать с вашей стороны, что у такой женщины, как у меня, не найдётся лишних козырей в рукаве.

Сначала я даже хотела вернуть вам эту безделушку просто так. Но увидев, как готовы вы вертеться, чтобы его получить, во мне взыграл азарт. Ах, как приятно было тянуть из вас жилы! Как неумело вы пытались задобрить меня, даже соблазнить! Ах, не стыдно ли вам теперь, жеребец?

Когда же я довела до вашего сведения, что вы не в моём вкусе, вы принялись сводить меня со свету нелепыми слухами, оговорами и быстро превратились в посмешище для всей Москвы. Как звонко смеялась я порой над вашими бестолковыми поползновениями, которые видела за версту. Ах, не обижайтесь хоть сейчас, бога ради!

Но по осени, когда я пребывала в Карлсбаде и лечила своё больное сердце вниманием сердец здоровых и юных – ох, не за солёной водичкой едут туда московские барыни, – я повстречала одного примечательного джентльмена. Натуральный волшебник, скажу я вам. Сперва он показался мне обычным проходимцем. Мало того что он представлялся французом, хотя выговор и манеры выдавали в нём польского еврея, так ещё и проводил сомнительные спиритические сеансы, после которых у людей пропадали часы и кошельки.

О, я всегда любила авантюристов! Есть у них особый аппетит к жизни вместе с одновременным пониманием того, что жизнь – всего лишь игра, в которой побеждает только тот, кто этот факт в полной мере осознаёт.

Так вот, этот господин – весьма обаятельной, между прочим, наружности, – лишил и меня одного камешка из колье.

На следующий же день он лежал, связанный, перед моими ногами и молил не сдавать его в полицию. Что же он может дать мне взамен на эту услугу, поинтересовалась я. И тут он задал один вопрос: чего на свете я желаю больше всего?

Сказал, что исполнит любое моё желание, стоит только мне его назвать. Я хотела было рассмеяться ему в лицо, но вдруг поняла, что совершенно не знаю, что ответить. Какое бы желание ни приходило мне в голову, оно оказывалось сиюминутным, пустышкой. Какой мелочной показалась я тогда самой себе!

Три ночи я не могла я уснуть, думая, каким должен быть ответ. Как ненавидела я его за то, что он поставил меня в такое положение! Но когда я уже отчаялась и хотела послать за жандармами, ответ пришёл сам собой. И был он таким же простым, как и сам вопрос.

Не постесняюсь поделиться им и с вами, дорогой князь, в надежде, что и вы примете мою точку зрения. Самое важное, самое дорогое, самое труднодостижимое. Это любовь, князь. Настоящая человеческая любовь. Которую познала я только сейчас, на склоне лет. «Любить и быть любимой хоть раз по-настоящему!» – вот какое желание сорвалось с моих уст.

Господин заметил, что желание моё горячее и большое, но одного его освобождения будет недостаточно и посмел запросить «небольшое вознаграждение». Которое оказалось весьма внушительной суммой денег. Не знаю, что двигало мной тогда, но я согласилась! Но разве пожалели бы вы денег на исполнение самого пылкого, самого сокровенного желания?

Не буду утомлять вас деталями довольно абсурдного обряда, в котором мсье склонил меня участвовать. Скажу лишь, что более дешёвого представления я в жизни не видывала. Я едва могла сдержать смех, когда он кружил вокруг меня со свечкой, нашёптывая какие-то несуразные латинизмы. Слава богу, всё наскоро кончилось.

Мсье довёл до моего сведения, что теперь духи благоволят мне и что скоро заветное желание исполнится. «Заклинаю, поверьте, – целовал он мою руку. – Вы найдёте любовь и умрёте вы чрезвычайно счастливой!»

Надо ли говорить, что следующим же утром он отбыл с моими деньгами из Богемии. И довольно своевременно, потому что местные власти вовсю кинулись его разыскивать. Он так запудрил им головы, что его назначили распорядителем городской казны. Представьте себе, какой, однако, мужчина!

Так он обокрал меня во второй раз.

Я вернулась в Москву. Пусть с опустевшим кошельком, но обогащённая опытом незабываемой встречи. А главное, с ясным представлением, чего на самом деле хочу. Согласитесь, в наше время смятения в душах и головах это кое-чего да стоит!

Долгое время ничего не происходило, и я уж и надеяться перестала. Но вдруг на одном из балов появился один обворожительный, пускай и незнатный, отставной офицер, которого раньше я никогда не встречала. Все барышни, казалось, потеряли голову от его красоты и обаяния, но звёзды сошлись так, что он проявил внимание ко мне. Он развлекал меня небылицами, всё время целовал ручку и рассказывал дрянные любовные стихи. А я хохотала до упаду. От одного взгляда на него сердце моё потеряло всяческую надежду на покой. И теперь мечется оно, как голубка на розовых крылах, желая только одного: каждый день видеть взаимность в его вострых сверкающих глазах.

Не знаю, любили ли вы когда-нибудь, милейший друг. Но если да, то вы знаете, что чувство это сродни опьянению, которое заполняет душу нежностью и счастьем до совершенной невозможности. И в ней не остаётся места больше ни для чего.

Вряд ли Господь отвёл мне много времени на то, чтобы побыть счастливой. Но, даруя великое благо, он возложил также и обязательства. Главное из которых – изгнать зло из помыслов и поступков, чтобы предстать перед ним, когда придёт срок, с чистой душою.

Не буду более утомлять вас бреднями влюблённой старухи – пусть они покажутся вам глупыми, пусть! – но я хочу делиться радостью, что струится из меня безо всякой меры. Оттого и прошу вас, милый князь, примите в подарок перстень, который так желаете. И не держите зла на старую грешницу! Пусть удача, в которую вы так беззаветно веруете, воротится к вам.

Я же советую уверовать в любовь – да, князь, в любовь! – и, конечно же, в Господа нашего, который эта самая любовь и есть.

Жду вас в любое время дня и ночи для возвращения перстня и для того, чтобы пригласить на нашу с Жоржем Селивановичем свадьбу!

С пламенным приветом,

баронесса Армфельт.

Руки князя дрожали. Слова спрыгивали со строчек, теряли очертания и смешивались в один мутный кисель из чернил.

Он перечитал письмо несколько раз. Смысл послания наконец дошёл до него. Глаза налились горячей влагой. В носу защипало. Князь запрокинул голову и прокричал в высокое майское небо:

– Дура!

Дворник, который всё стоял рядом в надежде на магарыч, вздрогнул и попятился. Князь схватил его за рукав: