– То, что произойдёт далее, может показаться вам странным, иррациональным, даже невозможным, – шептал иностранец на ухо, и голос его доходил до Поля будто бы издалека и со всех сторон.

– Но позвольте, как всё-таки ко мне вернётся перстень? – произнёс князь и не узнал собственного голоса.

– Перстень вернётся к вам, будьте покойны. Причём вернется образом самым неожиданным. Для серого вещества в вашей черепушке нет ничего невозможного. Просто отдайтесь потоку, который подхватит вас через три, два…

Предметы перед взором князя принялись закручиваться в магическом хороводе. Труп на столе тоже принялся извиваться, подобно обезглавленной змее.

– Вы видите? – сказал Дюпре. Но голос этот казался князю бесконечно далёким, будто крик с другой стороны лавандового поля.

Мир скрутило в сероватую спираль. Князю казалось, что он и сам непостижимым образом вращается на рукавах этой спирали и одновременно видит её со стороны. Но тут в смазанных узорах начало что-то проступать.

Это что-то застыло перед мысленным взором Поля на неопределённое время.

На какое именно, Поль не понимал. И ослепительное мгновение, и тягучая бесконечность одинаково подходили под эту роль. В сознании не произошло никаких изменений, по которым можно было бы заключить, что та пресловутая стрела, символизирующая путешествие от былого к ещё не свершившемуся, не остановилась. Или вовсе не исчезла, проткнув тонкую грань, за которой её самонаправленная непрерывность не теряет смысл.

Теперь же, когда он пришёл в себя, первым, что он почувствовал, был холод.

Он распахнул веки, и в его зрачки впился непроглядный ледяной мрак. Поль почувствовал внутренностями, что оказался в месте худом и враждебном.

– Где я?! – крикнул он, хватая озябшими ладонями пустоту перед собой.

Никто не ответил. Лишь собственный голос, отразившись от невидимых препятствий, рассыпался на десятки осколков и вернулся искажённым пугающим эхом.

Мрак был осязаемым и затекал в глаза, уши и ноздри. При каждом вздохе чёрный холод бесновался в лёгких колючим водоворотом. Князь таращился по сторонам, пытаясь найти хоть какой-нибудь источник света, и чувствовал, что если не будет моргать почаще, то у него, пожалуй, замёрзнут глаза.

Вдруг он услышал неподалёку шаги. Шаги приблизились вплотную и затихли.

Сверкнули искры, и появившийся следом огонь развеял густую тьму.

Перед Полем стоял безголовый полноватый мужчина в бархатном фраке и со свечой в руке. Свет, исходивший от неё, прогнал мрак и холод.

Князь разглядел вокруг себя что-то вроде пещеры. От того места, где они стояли, во все стороны лучами расходились десятки тёмных тоннелей.

Мертвец поклонился Полю и жестом пригласил проследовать за ним. Безголовый пугал Поля менее всего. Невыносимая ледяная тьма, которую мертвец изгнал своим появлением, казалась теперь куда страшнее. Князь встал на ноги и последовал за кадавром, который зацокал каблучками в сторону одного из тоннелей.

Князь едва успевал перебирать ногами. Порванный штиблет цеплялся за пол пещеры и мешал идти. Свеча отбрасывала на стены пещеры страшные тени, на которые Поль старался не смотреть.

Они вошли в неприметный коридор. В нём гудел и тревожил пламя свечи ветер.

Тоннель становился шире и шире. Под ногами появился ковёр. Стены выровнялись. На них выросли газовые фонари. По бокам засверкали лаком двери. Они оказались будто в средней руки отеле. Из-под дверей струился приветливый свет, слышались человеческие голоса и смутно знакомые запахи.

Мертвец остановился и указал синим скрюченным пальцем на одну из дверей. Князь с опаской подошёл ближе, нагнулся и заглянул в замочную скважину.

Внутри было темно, и он смог различить лишь чей-то силуэт.

Силуэт тряс головой и говорил зычным тенором, который Поль сразу же узнал.

– Мадам! – рапортовал его подельник. – Отныне и навеки тело моё и моя бессмертная душа находятся исключительно в ваших белых благоухающих ручках.

– Ах, лгунишка! – отвечал игривый женский голос.

Несмотря на то, что говорящая нарочито и не слишком удачно завышала тон, князь тут же узнал баронессу Армфельт.

– Не слишком ли большую драгоценность доверяете вы такой простушке, как я?

– Отнюдь! – взревел Безобразов, покачиваясь. – Прекрасней вас нет никого и на целом свете! А ведь где я только не был. Слыхали ли у вас в Москве, как я охотился на львов в Боливии?

– Ах, Жорж, полно небылиц! Поведайте лучше, что привлекло вас в бедной крестьянской дочери, которой я, по повелению злой судьбы, являюсь? – протянула баронесса настолько кокетливо, насколько позволял преклонный возраст.

– П-р-р-ротестую! – запротестовал Жорж. – Ни одна, даже самая знатная, бургундская принцесса не сравнится с вашей дивной красотой!

Баронесса утробно загоготала:

– Ну хватит вздора, mon cher! [8] Что там у вас вздыбилось в панталонах?

– И смерть, и жизнь, и бешенство желанья! – задекламировал Жорж. – Бегут по вспыхнувшей крови. И разрывается дыханье!

Влюблённого мотало из стороны в сторону.

– Баронесса, козочка, мне бы жахнуть ещё рюмашку для порядку. Чтоб легче было впиться, так скать, в ваши красы, как жадная пчела в листок весенней розы.

– Вы выпили сполна, гусар. А теперь прыгайте уже на свой цветок, да и жальте меня, жальте!

Жорж зарычал и замотал головой, будто храбрясь перед нырком в ледяную прорубь. Князь отстранился с отвращением от замочной скважины. В этот момент мертвец схватил его за шкирку, поднял над землёй, распахнул дверь и метнул, будто он был не тяжелее котёнка, в проём.

Поль больно рухнул на пол, а когда поднялся, то увидел за собой лишь стену, увенчанную большим и не очень правдивым портретом хозяйки. Никакой двери, чтобы вернуться назад, не было.

– На что вы там уставились? – спросила баронесса. – Долго ли мне быть ещё съедаемой желанием?

Поль испуганно развернулся. Баронесса лежала в ворохе простыней, раздвинув белые ноги. На правой руке её в свете луны поблёскивал перстень.

Князь почувствовал, что в паху у него пульсирует что-то тяжёлое. Он опустил глаза и вскрикнул. То, что он увидел, никак, никак не могло принадлежать ему.

– Ну хватит дурачиться, мой жеребец, – прорычала баронесса томно, приподнимаясь на кровати. При этом ночнушка спала с её плеча и оголила бледную тяжёлую грудь.

Князь дёрнулся было назад, но баронесса протянула руку и схватила князя за то, что никак, никак не могло ему принадлежать, но, как выяснилось, имело наикрепчайшую связь с его телом и ощущениям.

Князь понял, что безбожно пьян. Тело его повело, и он завалился на победно улюлюкающую баронессу.

Остальное виделось ему сквозь пелену хмельного тумана. Стоны, вздохи, поцелуи, объятия. Тошнота. Тошнота. Поль несколько раз проваливался в небытие, но снова просыпался от криков баронессы.

Когда истязания кончились, князь завернулся во влажные простыни и, дрожа, провалился в беспробудный сон. В нём Поля мотало по бесконечной спирали разрозненных больных мыслей.

(начало письма обгорело)

… что до того примечательного иностранца, о встрече с которым я поведал в прошлом письме, история его получила на днях неожиданное продолжение.

Заявилась ко мне на приём одна купеческая мамаша с дочуркой. Требую, говорит, разыскать англицкого колдуна. (У них, по старой традиции, все иностранцы либо англичане, либо немцы.) «Попался, голубчик!» – думаю. Зло, оно не может таиться. Так убийца всегда возвращается на место преступления, так вор за раз спускает ночную добычу, чтобы снова выйти на ходку!

«Выкладывайте, – говорю, – мамаша, что он у вас украл».

А она: «Да ничего он не украл. Младшенькая вот в девках сидит. Выдать бы за достойного человека. А люди добрые поведали, что иностранец объявился, который что ни попросишь, всё исполнит. Только денег давай. Денег у нас сколько хошь. А вот благородные господа в женихи всё не просятся».