Победоносцева уже очень тяготила эта вынужденная компания.

– А то, что я обошёл состав и не нашёл с кем и словом перекинуться! Хорошо, что нашёл хотя бы вас. А то что же, помирать прикажете со скуки в этом железном гробике? Смотрите, как отделали: стены бархатные, дерево, позолота. Ей-богу, гроб на колёсах.

Он откинулся на спинку дивана и расхохотался. У Виктора Георгиевича дёрнулась щека. Негодяй только что поймал его на лжи. А в том, что перед ним негодяй, Победоносцев не сомневался. За годы работы в Третьем отделении он безупречно научился выявлять неблагонадёжный элемент. Там он насмотрелся и на горе-студентиков, помутившихся рассудком под влиянием западных идей; и на сектантов, закапывающих себя в землю целыми деревнями; но более всего на разномастных жуликов, выглядящих и ведущих себя ровно так, как это делал навязчивый господин.

Купе заполнилось дымом настолько, что Победоносцев едва различал уже физиономию напротив.

– Ужасная привычка, ужасная! – посетовал незнакомец и вдавил окурок в хрустальную пепельницу. – А ведь как распространилось его употребление в высшем обществе! Знаете почему?

– Просветите меня…

Господин довольно цокнул и наклонился поближе:

– Некоторые утверждают, руководствуясь, видимо, собственным опытом, что этот злосчастный табак, – он отогнал руками дым и поморщился, – ослабляет детородную функцию. Не выходит ли из этого, что правящий класс стремится, подсознательно конечно, к купированию репродукции, дабы форсировать собственный катагенез, или, если угодно, вырождение?

Беседа принимала престранный оборот.

– Зачем же это кому-то может понадобиться?

– А затем, что чувство вины за угнетение других классов отравляет жизнь несравнимо сильнее, чем измельчённые листья какого-то американского растения.

«Подозрительно, – размышлял Победоносцев. – Очень подозрительно».

– Отчего же вы сами курите, раз осознаёте такие материи?

Господин повернулся к овальному зеркальцу в простенке и некоторое время рассматривал себя.

– Смерть, – наконец ответил он, – нагоняет нас слишком быстро. И, чтобы суметь оторваться от неё, нужно предпринять нечто более смелое, чем отказ от невинных привычек.

«Сумасшедший, – догадался Победоносцев, подмечая про себя идиотскую улыбку и дёрганые манеры. – Форменный идиот».

– Вы ко мне, собственно, за каким делом?

Незнакомец завертел головой, словно в купе мог быть кто-то ещё.

– Сударь милостивый… Состояние вашей памяти вызывает у меня опасение. Мне, собственно, только и нужно от вас, что узнать, куда несётся этот обречённый поезд… О чём я у вас первым же делом и справился.

В голосе господина прозвучала неподдельная обида. Он набрал полные щёки дыма и уставился в окно блестящими от слёз глазами.

– Что же у вас в билете не написано?

– Да был бы у меня билет, разве стал бы я отвлекать вас и прятаться здесь от обер-кондуктора. Да и какая разница, что там написано! Неужто вы, мудрый человек, да ещё и с такими завидными усами, полагаете, что буквы на листочке действительно влияют на то, куда несёт нас эта железная махина? Ведь, напиши я «Константинополь», не уверуете же вы, что мы умчимся туда?

– Но зачем же нам в Константинополь? Что вы комедию ломаете!

– Вот и я считаю, что незачем! А вот многие думают по-другому. Ирония в том, что, куда бы ни нёс нас этот обречённый состав, окажемся мы в месте ну совершенно неожиданном.

– Что-то вы меня, право, запутали…

Незнакомец перегнулся через стол, вперился дрожащими зрачками в Победоносцева и зашептал:

– Поезд этот никогда не поедет по прямым, проложенным западом, рельсам. Он мчится задом наперед по витиеватым изгибам, подобным спирали, которая закручена и изломана самым трагичным, самым ужасающим образом. Шире, шире русская колея!

Остатки волос зашевелились на голове Победоносцева.

– И кто эти рельсы изломал?

– Виктор Георгиевич, ну а что вы хотите от дороги, которую испокон веков строили мертвецы?

Господин хлопнул по столу и снова расхохотался.

Победоносцев почувствовал, как кровь отливает от органов. Негодяй знал, как его зовут.

«Нет, он не сумасшедший. Все эти разговоры про табак, про Константинополь и про рельсы неспроста…»

– И куда же мы прибудем по-вашему? – спросил он с наигранным примирением в голосе.

– Этого никто не знает.

– Но машинист-то, пожалуй, должен знать…

– Машинист как раз знает меньше всего, – отмахнулся незнакомец. – К тому же его скоро убьют.

Повисла тишина, прерываемая лишь стуком колёс и поскрипыванием вагонов.

Т-Е-Р-Р-О-Р-И-С-Т. Слово сложилось в голове Победоносцева буква за буквой, как направление на вокзальном табло.

«Но как вырядился, подлец! Жилет шёлковый, запонки золочёные. Папироска эта чёртова…»

Виктор Георгиевич почувствовал, как накаляются кончики ушей. Он откинул полу сюртука и потянулся к наградному смит-вессону.

– Извольте уточнить, не послышалось ли мне то, что вы сейчас сказали? – спросил, он, заглушая словами звук расстёгиваемой кобуры.

– Машиниста убьют. Это я вижу так же ясно, как вас перед собой, – подтвердил незнакомец.

– Может, вы знаете, кто убьёт, в каких вагонах едут?

– Во всех вагонах, Виктор Георгиевич. От первого класса до самого что ни на есть, хм, третьего. Такой машинист разве кого устроит? Разве можно это, когда ведёшь такой большой поезд? И не известно ли ему, что поезду должно ехать только вперёд и никак не назад и уж точно не туда-сюда! Так никому не угодишь.

«Всё это тщательно спланированный спектакль, – крутилось в голове Победоносцева. – Пока негодяй отвлекает меня пространными речами, его пособники, должно быть, уже захватили состав!»

– Но, позвольте узнать, откуда это известно вам?

– А разве вам это не известно? – округлил глаза незнакомец. – Всё к этому идёт. К тому же у прошлого и будущего есть одна общая черта. Впрочем, вы не поймёте…

Господин не успел закончить фразу, дуло револьвера уже смотрело ему в голову.

– Поднимите руки, – процедил Победоносцев.

Незнакомец повиновался. Бархатный жилет его задрался до подбородка.

– Если хоть один ваш мускул двинется к этой чёртовой коробке, я вас пристрелю.

Террорист кивнул. На физиономии его расцвело нечто среднее между изумлением и восторгом.

Победоносцев откинулся на диване, не спуская с негодяя глаз:

– Могу ли я впредь рассчитывать на вашу откровенность?

Виктор Георгиевич взвёл курок, давая понять, что действительно очень рассчитывает.

– Всецело, господин Победоносцев!

– Вы из социалистов, надо полагать?

– О, забота об общественном строе – не мой конёк. Видите ли, общественная мораль предлагает слишком узкую рубашку, чтобы я мог в неё влезть. И уж тем более я не из тех, кто полагает что достаточно сбросить социальные оковы и всё само собой наладится. Единственное общество, частью которого я хочу стать, – это небесное общество. И, как вы можете полагать, туда не так-то просто получить приглашение.

– Вы, я погляжу, фанатик. Ни тени страха, ни тени сомнения… Но знайте, что и моя рука в случае чего не дрогнет. Отвечайте, что в футляре?

– Вам правда интересно? – поднял брови террорист. – Там очень деликатное устройство. Даже тряска в этом поезде может нанести вред его механизмам.

– Значит, я правильно подумал, что бомба…

– Мне нравится, как вы мыслите! – воскликнул негодяй так, что Победоносцев чуть не спустил курок. – О, машинист, пожалуй, достоин именно бомбы. Не из рогатки же в него палить вишнёвыми косточками!

– Вы хотите подорвать поезд, это я понял. Но зачем вам его разворачивать?

Незнакомец зажмурился, бледная физиономия его пошла красными пятнами, и через мгновение тело его сотряс приступ хохота.

Победоносцеву отчего-то начало казаться, будто он сам находится под дулом невидимого пистолета.

– Отвечайте тотчас, или, клянусь, я выстрелю!

– Грядёт конец мира, Виктор Георгиевич. Стоит ли беспокоиться о таких мелочах?