Полицмейстер скривился:

– Отомстить желаете?

– И это тоже. А вам моя помощь не нужна? Уверены, что сами справитесь?

Рязанцы обменялись взглядами, и полицмейстер кивнул:

– Нужна, Алексей Николаевич. Мои люди не обладают достаточным опытом в раскрытии умышленных убийств. Город у нас такой… сами знаете какой.

– Вот и договорились. – Лыков повеселел. – У меня этого опыта… Иногда уснуть тяжело. А ваших шильников я с таким усердием стану искать – искры полетят.

– Кто он вам был? – осторожно спросил Кузнецов. – Вроде человек из простых.

– Денщик моего товарища генерал-майора Таубе. Двенадцать лет ухаживал, стал как член семьи. И убили за два четвертных билета.

– Каких еще билета?

Лыков пояснил. Добавил так:

– Получается, что косвенно я приблизил смерть Василия Ивановича.

– Кто же знал! – пытался утешить питерца рязанец.

– Никто не знал, это верно. Как верно и то, что, не приди я к нему в гости с деньгами наградными, был бы он сейчас жив.

На этих словах явился полицейский врач, и разговор переключился на него.

Статский советник попросил эскулапа исследовать желудок жертвы: что и когда он ел и пил. Насчет причины смерти все было ясно. А вот насчет орудия убийства оставались вопросы.

– Похоже на удар топором, – высказался командированный. – Причем большой силы удар. Злодей, которого мы ищем, должен быть крепкого сложения.

– Топор? – ухватился за слово полицмейстер. – Сергей Филиппович, помнишь случай недавний в окрестностях Спас-Клепиков?

Баулин подтвердил:

– Да, там тоже был топор.

И рассказал, что неделю назад на дороге из волостного села Спас-Клепики было совершено разбойное нападение. Крестьянин Любимов с двумя сыновьями возвращались к себе в деревню Шатрищи. Мужики торговали рыбой на Старом базаре и шли домой с выручкой. На них напали четверо. Главарь, плечистый, высокого роста, сразу ударил старика обухом топора по голове. И убил наповал. Сыновей его сильно изранили, отняли деньги и ушли… Дознание ведет исправник Рязанского уезда, но оно стоит на месте; улики и даже приметы разбойников отсутствуют.

– Не они ли тут хозяйничали? – высказал догадку полицмейстер.

– Там главарь бил обухом, а здесь – лезвием, – возразил Лыков.

– Там – это на улице, – стал спорить надворный советник. – Старик был в шапке, лезвие ее могло и не пробить. Обухом надежнее. А в помещении лучше лезвием.

Все, включая доктора, согласились с аргументами Кузнецова. У дознания появились первые, пусть и весьма размытые, догадки. Полицмейстер так увлекся своей версией, что решил прямо отсюда поехать в управление и пригласить к себе исправника с бумагами по нападению на дороге.

Доктор осмотрел тело и велел отвезти его в покойницкую губернской земской больницы. И Баулин с Лыковым опять остались одни. Но ненадолго: прибыл надзиратель Бубнов и начал искать отпечатки пальцев. Алексей Николаевич посмотрел на его манипуляции – честно говоря, не очень умелые – и кивнул губернскому секретарю:

– Айда к вашему Пишванову.

Сыщики вышли на улицу и лишь сейчас сообразили, что никто не осмотрел следы вокруг дома. Теперь делать это было уже поздно. Толпа обывателей в несколько десятков человек окружила избу и топталась в нервном оживлении. Пробившись сквозь нее, питерец с рязанцем попытались найти хоть что-то на снегу – следы саней или кровь, но безуспешно. Плюнув с досады, они отправились в винницу.

Хозяин, с безволосым лицом скопца и неприятными бегающими глазами, первым делом налил им по стакану того, что он назвал хересом. Пойло отдавало чем угодно, кроме винограда. Лыков отстранил стакан; Баулин, глядя на него, сделал то же самое.

– Убили сторожа сургучного завода, – сказал губернский секретарь.

– Слыхали, – ответил хозяин, глядя себе под ноги.

– Подозрительных не видел? Может, зашел выпить кто незнакомый вечером или ночью?

– Ночью торговать нельзя, запрещено.

Баулин взял торговца за волосы и сильно тряхнул:

– Ты мне черта в чемодане не строй! Знаю, что и по ночам разливаешь. И пока закрываю на это глаза. Пока! Скажи мне что-нибудь интересное, или…

Пишванов молчал, тоскливо косясь в сторону.

– Ну, как знаешь. Запирай лавочку, поедешь со мной. Промысловое свидетельство захвати, я его прекращаю.

– Ваше благородие, побойтесь Бога…

– Это ты мне о Боге говоришь, Петька? Ты? На котором клейма ставить негде?

Хозяин винницы подбежал к двери, запер ее изнутри и быстро забормотал:

– Пришли, стало быть, пятеро, вчера, как стемнело. Один был сторож Полудкин, а другие мне незнакомые. Взяли две бутылки разведенного спирта, расплатились купонами.

– Где те купоны?

– Вот. Я смотрел – вроде чистые…

Баулин сунул купоны в карман:

– Дальше что было?

– А дальше они ушли.

– Куда?

– А… темно было, я не видел.

– Четверо чужих, значит. Приметы запомнил?

– Одного только. Видать, он у них за главного. Высоченный, рожа свирепая. Шея как у быка! Страшный…

– И прежде ты их никогда не видел?

– Вот святой крест, ваше благородие, – никогда. Впервые приперлись. Да и избави бог от таких покупателей!

– Как хоть они были одеты? На кого похожи?

– На рабочих.

Лыков выступил вперед и взял осведа за рукав:

– На рабочих? Не на крестьян или там мещан?

– Так точно, ваше…

– Высокородие, – подсказал Баулин.

Пишванов аж зажмурился:

– Так точно. Именно рабочие. Может, прикидываются? Рожи разбойничьи, а одёжа такая… как у фабричных.

Сыщики вышли из лавки и отправились бродить по окрестностям. Сергей Филиппович рассказывал:

– Новая Стройка – головная боль управы. Дома тут возведены большей частью без разрешения городских властей. Налоги платят через пень-колоду, держат жильцов без прописки, тайно разливают спирт и денатурат, незаконно варят мыло, фальсифицируют чай, сдают комнаты проституткам-нелегалкам – полный букет. В прошлом году поймали мы тут даже фальшивомонетчиков. Народ в слободе дерзкий, полицию ненавидят. Навряд ли мои ребята узнают что-то от этих галманов[16]. Надо заходить с другого конца. Вот только бы знать с какого.

– Могу подсказать. Василий упомянул некую Марию Елизаровну, которая к нему иногда наведывалась.

Начальник отделения встрепенулся:

– Вот как? И кто она?

– Ничего больше не знаю. Но отчество редкое, отыщите.

– Хоть что-то. Найдем. Город небольшой, отыщем бабу. А насчет четверых как вы думаете, Алексей Николаич, – наши это? Те, кого мы ищем?

– Я в своей жизни видел много совпадений. Идешь по следу, все сходится, ты его раз! И пусто. Федот, да не тот. Но, Сергей Филиппович, похоже, что наши. Во-первых, четверо, и в Спас-Клепиках было четверо. Во-вторых, атаман человек большой силы. Такой одним ударом голову раскроит. В-третьих, прежде их тут не видели, а появились они в ночь убийства. Надо побольше жителей слободки опросить. Пусть еще двое ваших городовых пройдут по домам, помогут Жвирко и Леоновичу. Закончите с Новой Стройкой, пускайте ваших людей по пивным, биллиардным, темным трактирам. Сегодня же вызовите всю секретную агентуру и ориентируйте ее на поиск четверых неизвестных во главе с долговязым. Но пусть не ограничиваются только этой версией, а вообще ушки на макушке!

– Слушаюсь.

– И найдите Марию Елизаровну. А я пошел на телеграф. Буду просить продлить мою командировку в Рязань до завершения дознания.

На телеграфе Лыков проторчал два часа. Директора сначала не было на месте, потом он долго не отвечал на запрос. Наконец по его поручению в обмен депешами вступил вице-директор Васильев. Человек умный и тактичный, Алексей Тихонович быстро все понял и пошел к Белецкому за резолюцией. И статский советник получил официальное разрешение начальства продолжить ревизию «в свете вновь открывшихся обстоятельств». Такая обтекаемая фраза была на руку Лыкову, поскольку позволяла растягивать срок командировки достаточно долго.